Кажется, что любой конфликт, насколько неразрешимым он бы ни казалась, люди всегда могут решить между собой. Как человек с человеком. Человек с человеком — имя с именем. Я имею в виду — без примеси посторонних сил, таких как закон, общество или государство. Неспособность разрешения конфликта таким образом хорошо высвечивается, пусть и не до конца, глубоко симптоматическим наблюдением, что многие фильмы или сериалы с трудом обходятся без привлечения сил полиции или других государственных органов, как центральных или значительных сил повествования. Сил запускающих конфликт и сил его разрешающих. Полиция — это руководство для сценариста. Привлечение полиции — результат некой неспособности движения мысли, некой импотенции относительно разрешения проблемной ситуации, поли (т/ц)ической импотенции. Но есть еще один момент. Момент, касающийся самого конфликта.

Как мы доходим до того, что не можем вообразить себе разрешение конфликта без помощи сил полиции, армии, государства, или, почему мы всё ещё мыслим историю через конфликт? Разве не мы сами являемся сценаристами? Не достаточно ли с нас конфликтов?

Как занимательно то, что, говоря о хорошем, неминуемо возникает обратное ему. Обратное порождает лицевое. Лицо ребенка впервые возникает там, где у матери располагается изнанка. Это означает лишь то, что мы не говорим о диалектике. Мы говорим об «извращенной» последовательности. Но что возникает там, где эта последовательность открывает своё лицо?

Давайте дадим ему имя. Это лицо — чистая потенция. Его имя — Сильвия. Сильвия Кристель. Вы, те, чью грудь не переполняет волнение от этого имени, видимо, просто были лишены возможности встречи. Прекрасной встречи, что не только «лучше», чем встреча с полицией, но еще и радикально кинематографичнее. Место встречи — «Эммануэль». «Эммануэль» — не просто фильм, снятый Жюстом Жакеном в 1974 году, «Эммануэль» — это радикальный вызов современности. Сегодня творчество, построенное не на травме и лишенное конфликтных ситуаций, — а «Эммануэль» — именно такой фильм (не правда ли с этим легко поспорить?) — большая редкость, если не невозможность.

Территория эксплуатации, то есть того кино, в котором происходящее подчиняется только внешнему желанию творящего, совершенно игнорируя желание соответствовать законам реальности, так или иначе, сегодня на стороне насилия. Если это и не так, то кино, которое исповедует «позитивную» эксплуатацию и отсутствие драматического конфликта, не способно становиться событием. Мы о нем не слышим, мы его не видим. Но «Эммануэль» способна оставаться событием и сейчас — 45 лет спустя. «Эммануэль» — кино абсолютной свободы противостоящее современности, или его этика просто устарела? Этика Эммануэль параллельна любой этике, как старой, так и новой. Дело в том, что свобода «Эммануэль» не только в её эротичности, а в ее умении решать ситуации, минуя высшие силы, законы и нормы. И минуя сами ситуации.

Эммануэль совершенно свободна. И даже то, что происходит с ней в опиумном салоне, внутри киносубстанции, это взрыв “этики”. Хотя там она и подвергается изнасилованию. Это изнасилование делает её жертвой, но эта жертва, подобна той, которую совершил Иуда, дав возможность Христу воскреснуть. Так и Эммануэль, она воскресает и становится «королевой», королевой анархии. Королевой, узнавшей, что же такое настоящая эротика. Если какая-то этика и возможна, то это — Эротика.

Чувство абсолютного восторга, абсолютной любви и абсолютной возможности окутывает существо, когда оно проникает в бесконечный мир, лишенный драмы, необходимости и конфликта, в мир настоящей «эротики». Эммануэль, Сильвия — я люблю тебя. И ничто не противостоит твоей любви ко мне. Хочется верить, что и в нашем настоящем «эротика» сможет победить нависающий груз «танатологии». Танатологии — как принятия рока и преклонения колен перед гибелью и обществом.