Игорь Владимирович Мананников, кандидат философских наук, священник, Апостольская православная церковь, Берлин, Германия 

КОНЦЕПЦИЯ «СВОБОДНОГО ПРАВОСЛАВИЯ»

Моя цель — попытка найти точку зрения на православную традицию, которая позволит увидеть и, возможно, реализовать на практике освобождающую природу православной веры и жизни.

Я понимаю, что такое слишком общее изложение уязвимо для критики, особенно в деталях, но в противном случае мы утонем в этих деталях и не увидим масштабной картины, которую я попытаюсь нарисовать.

1. Обычно «православием» называют одну из христианских конфессий, наряду с протестантизмом и католицизмом.

Однако, само наименование церкви — «православие»  — является религиоведческим термином, (хоть и древним) который отцы начали использовать для различения истинной церкви от еретических собраний. «Православие» — это пустой термин, этот термин имеет смысл только если существуют противоположные понятия типа неправославный, еретический., Это описательный термин, который мало говорит о самом содержании. Лучше сказать, православие — это полемический термин. И имеет смысл только в полемике. По своей же сути православие — это и есть Церковь как таковая.

2. То есть, то, что мы называем «православием» является просто христианством, в котором на данный момент преобладает византийская эстетика и византийское каноническое право. Догматические богословы пытаются нас убедить в том,  что православие  — это определенный род догматики, но история показывает, что внутри православия  уживались раньше и уживаются сейчас разные богословские теории. Кроме того, в исторической ретроспективе мы видим, что некоторые теории, которые были православными во 2 веке, в 4 веке стали считаться еретическими (например, субординационизм апологетов Тертуллиана и Иустина Мученика или хилиазм Иринея).

То есть мы видим, что христианская мысль развивается. Однако мы не видим этого развития в эстетической сфере и канонической. Византийская эстетика и каноника  остаются по большей части неизменными. Что, на мой взгляд, делает их определенным «инвариантом» православия. Если сегодня спросить обычного человека, что такое православие, то он назовет лишь те вещи, которые можно отнести к эстетике или канонике. Этот факт подтверждают неудавшиеся эксперименты с западным обрядом в православии и неудавшийся диалог православия с англиканами и старокатоликами. Догматика может быть одинаковой, но безбородый священник и невизантийский интерьер храма, а тем более, женатый епископ, не позволяют прихожанам идентифицировать приход в качестве православного прихода.

Итак, я определяю православие, как христианство с гипертрофированным византо-эстетическим и каноническим элементом. Соответственно церкви, которые  такой элемент охраняют от изменений, я называю «Каноническим православием».  Понятно, что это рабочее определение, и оно нуждается в дальнейших уточнениях.

3. Термин «Свободное православие» приобретает отчетливый смысл в оппозиции Каноническому православию.

Свободное православие санкционирует развитие в сфере каноники и эстетики, которые в каноническом православии остаются неизменными.

4. Можно ли назвать Свободное православие православной реформацией? Нет. Я не призываю реформировать, отменять или директивно вводить новые положения, каноны и стили. Я призываю относиться к этим вещам свободно и вариативно. Поскольку именно такой подход является подлинно традиционным.

5. На мой взгляд, понятие «Традиции»  включает в себя не только передачу прошлого опыта и контента (под «контентом» понимается содержание Предания), но также его понимание и принятие к использованию современниками.  То есть, главным действующим актором в передаче традиции является современник, который эту традицию наследует, что, в свою очередь, значит,  он начинает ее применять в своих условиях жизни, понимая и признавая ее ценность.  Поэтому основным моментом принятия традиции — является ее критика[1].  Механическое, некритическое повторение традиции не есть ее понимание и принятие, а есть лишь имитация, сходная больше с карго культом, чем с подлинным ее проживанием.

В качестве примера:

Допустим, мы получили в наследство от бабушки большой гардероб с одеждой. Мы разбираем его и что-то устаревшее  откладываем в мусор, что-то собираемся носить. Но тоже делаем сортировку — одни вещи для лета, другие для зимы. Это и есть критическое усвоение традиции. Поскольку именно критика делает вещи реальными для нас, критика соотносит встречающиеся нам вещи с нашей личностной реальностью и историей, делая их частью нашего опыта. Каноническое же православие с трепетом надевает на себя все вещи сразу, перенося их в символическую плоскость. Хотя на самом деле отсев идет и здесь, но тайно и незаметно и как бы стыдливо.

6. В истории церкви мы находим два отношения к христианской традиции. Реформация и 2 Ватиканский собор.

Реформация  отсекла большую часть традиционного контента, оставив критического субъекта и только одну часть Предания, формализованную часть — Писание. 

А 2й Ватикан урезал контент традиции, но ввел эти изменения директивно и централизованно. На мой взгляд, Свободное православие избегает этих крайностей. Оно сохраняет традиционный контент, но предлагает верующим или общинам самим решать использовать его для своих духовных нужд или нет, без внешнего принуждения. Или же создавать что-то новое.

7.  Эстетический компонент православия можно оставить тем талантливым православным художникам, музыкантам и литургистам, которые имеют творческий позыв к этому. Результаты их творчества будут иметь свою оценку в виде популярности в народе и длительности по времени употребления. Лично я пока не вижу никаких альтернатив литургии Златоуста. Но не вижу препятствий для написания других богослужебных форм и их локального внедрения.

Теперь перейдем к канонам

8. Церковные каноны как правовая система понимаются в каноническом православии ошибочно. Они понимаются по образу римского права — как законодательные нормы. На самом же деле, они скорее соответствуют англосаксонскому прецедентному праву (Orthodox Holy Canons as Common-law precedent). Источником права здесь является прецедент, судебное разбирательство по конкретной проблеме. Решение, то есть канон, становится в таком случае примером решения в конкретной ситуации, а не абстрактной нормой для дальнейшего стандартного руководства.

Все мы знаем смешные американские законы типа: в Миссури запрещено поить слона пивом, или в Мичигане запрещено кидаться осьминогами в людей. Или в Массачусетсе нельзя пули использовать в качестве валюты. Это и есть законы, основанные на прецедентном праве. Получается, были такие ситуации в истории США, когда описанные случаи вызывали споры и были связаны с жизненной проблемой. Но потом ситуация менялась и эти законы отмирали сами собой. Например, осьминогами бросались хоккейные болельщики, была такая мода одно время. Потом эта мода прошла и сейчас уже этот закон не является актуальным. 

То же и с церковными канонами. Они решали проблемы в ту церковную эпоху, когда были написаны. Для этого  проводились местные соборы каждые 2 года (этот канон кстати сейчас не исполняется), чтобы решать актуальными канонами актуальные проблемы. Например, правило 83 Трулльского собора запрещает причащать мертвых. Значит, кому-то в то время приходил в голову так делать. Но сегодня это нерелевантно для нас. Подобных канонов масса и все это означает лишь то, что каноны в православии  — это прецеденты, а не нормативные акты. Это значит, что канон может быть полезным руководством, а может быть бесполезным, в зависимости от реальной ситуации. Поэтому православное каноническое право не нуждается в реформе. Оно нуждается в здравом смысле священников и мирян, которые в каждой конкретной ситуации могут понять применимость канона. Или, в сложном случае, они могут собрать местный собор для решения той или иной проблемы.

О власти

9.  Также каноны формируют властную структуру православия. Существующая ныне иерархическая система, включая систему патриархатов и автокефалий, является перенесением на церковную почву имперской византийской структуры власти. Церковь перенесла к себе методы имперской организации и экспансии (поскольку экспансия вшита по умолчанию в структуру империи) и ошибочно приняла колониализм за миссию. Церковный колониализм вместе с имперским колониализмом вошел в Церковь и стал привычным делом. Конфедерация свободных церквей, существовавшая в 3 веке, после признания Церкви государством преобразовалась в подобие церковных губерний и муниципалитетов.[2] Система власти полностью повторила мирскую систему, нарушая тем самым прямую заповедь Христа: «Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф.20:25-27).

 Ложная идея церковной империи максимальным образом реализовалась в Католицизме, но и в православии она скрыто существует в виде патриархатов и фигуры патриарха. Не говорю уже о споре между патриархатами за первенство, что само по себе противоречит духу христианства. Вместо одного папы, каноническое православие вводит «коллективного папу» — «вселенский собор». Почему же мы постоянно ищем видимый авторитет? Откуда в нас это желание иметь над собой власть? Это похоже на то как в 1й Книге царств в 8й главе описана история о том, как Израиль просил у Самуила царя. Чтобы было как у прочих народов. Самуил же противился, говоря, что у вас есть царь это Бог. И другого не нужно.

 В современном глобализированном мире, на мой взгляд, система патриархатов потеряла свою актуальность. Как появились патрирхаты? Это было простое масштабирование епархии. Епархии объединялись под главами митрополий, а те — под патриархом.

Но Автоматическая масштабируемость церковной общины от домашней группы до многотысячной метрополии неправомерна. Она копирует структуру армии и других мирских организаций, и она не может быть примером для церкви. В такой безличной организации исчезают личные отношения и любовь.

 Допустимой и желательной моделью церковной общины является семья. Не случайно главная наша молитва начинается с «Отче наш» и все наше богословие ведется в терминах семьи. Между тем, немыслима многотысячная семья, в которой по причине многолюдности неизбежна объективация членов и восприятие власти как насилия. Поэтому властные отношения (если они вообще применимы) могут существовать только в маленькой общине, в которой власть епископа не будет восприниматься как объективированное насилие, но как отеческое увещевание.

10. Соответственно важна роль епископа. Епископальная система организации кажется мне верной и предпочтительной. Однако епископ — это не административная должность типа муниципального чиновника, а духовное пастырство. Поскольку «пастырь знает своих овец» (Ин.10:14), значит община не может быть большой до такой степени, что пастырь теряет реальные связи с пасомыми. Поэтому епископ может быть только в небольшой общине. Часто в современной практике роль епископа играют настоятели приходов. Только боязнь потери властного контроля в современной церковной иерархии мешает делать таких настоятелей епископами. Однако в этом есть насущная необходимость.

Епископов должно быть много. Каждый городок должен иметь своего епископа, а в мегаполисах каждый район  должен иметь своего епископа. Кроме пастырской выгоды, это будет способствовать рассеиванию властных полномочий и искоренению из церкви борьбы за власть и контроль. Кроме того, множественность епископий будет способствовать миссии.

Епископия должна быть отделена от территории,  вернее, она должна дополнить свое территориальное измерение другими. Одно лишь территориальное деление епархий в глобализированном мире не достаточно. Нужно водить дополнительные параметры, такие как язык, национальность, социальные страты и прочие. Вполне нормально, что в одном городе могут действовать несколько епископов и охватывать разные целевые группы. К примеру, сегодня любой крупный европейский город имеет в себе разные социальные, часто непересекающиеся друг с другом, страты. Например, в городе может существовать несколько национальных диаспор с разными языками. И будет естественным, что у каждой группы будет свой епископ, говорящий на языке и понимающий проблемы и жизнь своей паствы. Именно так проявляется апостольство языков, апостолы проповедовали языкам, то есть людям с определенной культурой. Их целью был человек, а не территория, которую можно  было объявить христианской.

Если во времена апостолов территория совпадала с языком и народом, проживающим на ней, то сейчас территория  — это просто географическая точка, которая уже не должна иметь церковного значения. Сейчас уже стало нормой, что в Берлине существует сирийская община с сирийским епископом, а в соседнем районе сербский епископ окормляет свою сербскую общину на сербском языке. В будущем такое наслоение епископий будет только увеличиваться. И чем раньше мы это поймем, тем лучше.

11. Таким образом, Свободное православие является естественным и закономерным выходом из кризиса, который раздирает каноническое православие. Свободное православие не является утопией, оно уже реализуется в течение многих лет в так называемом «альтернативном православии». Оно всяческим образом дискредитируется каноническим православием, поскольку оспаривает его монополию на православность.  Свободное православие — это не конкретная церковная организация, это подход к пониманию Церкви, как освобождающей духовной реальности, а не закабаляющей христианской идеологии. Оно не обязательно связано с либеральным богословием и практикой. Общины вполне могут выбрать очень суровый и аскетичный образ жизни и строгую регламентацию жизни. Свобода предполагает свободный выбор христианского образа жизни, который имеет разные способы выражения в пределах основной заповеди о любви.

[1] По Хайдеггеру, деструкция традиции является условием ее возобновления. 6 параграф Бытия и Времени посвящен этому вопросу. (Хайдеггер М. Бытие и время / М. Хайдеггер; Пер. с нем. В. В. Бибихина. — М: AD Marginem, 1997.C.23.)

[2] Эту динамику становления и укрупнения автокефалий хорошо показал проф. Троицкий.  Проф. С. Троицкий О церковной автокефалии// Журнал Московской патриархии № 07 июль 1948. — С. 33-54.