ЮИ: Маргарита, расскажи немного о себе, как давно пишешь живопись? Где училась? Что или кто оказали влияние на твою манеру письма?

 МД: Живопись пишу давно, в эту сторону тянуло всегда. В 14 лет поступила в художественную школу, проучилась там два года, после чего поступила в Глебовку (*Минский государственный художественный колледж имени А. К. Глебова –ред.). После окончания Глебовки в 2012 г. поступила в Академию искусств, но на платное отделение; забрала документы ещё до начала учебного года. Наступила взрослая жизнь: нужно было платить за съемную квартиру, питаться — ну, и прочее. Поэтому пошла работать. Пять лет отработала продавцом в художественном магазине: продавала краски вместо того, чтобы ими рисовать. На самом деле, не худший вариант, но меня ломало :) Работала и в других местах, ещё стены на заказ расписывала. Отучилась на курсах дизайнера интерьера, но работать по этой тропе не пошла. Поняла две вещи: не могу приспособиться ни к одной из сфер деятельности, потому что много выёбываюсь. И ничто не заменит мне живопись.

 Про влияние. Ещё в студенческие годы начала формироваться моя любовь к немецкому экспрессионизму — хотя тогда вообще все подряд нравилось. Но любовь к творчеству Кирхнера, Кокошки и Отто Дикса проверена годами. Так же, как и к Мунку, Шиле, Босху, Тулуз- Лотреку, Микеланджело и Эль Греко. Хотя последних сложно, наверное, воспринимать в одном предложении с первыми, но в моём понимании живописи они прекрасно себя чувствуют вместе :) Из современных художников много чего смотрю (слава интернету!), но плохо запоминаю имена. Хотя вот Дайсея Теразоно невозможно ни забыть, ни спутать.

Музыку ещё очень люблю, литературу, кино и театр. Наверняка это также влияет на мою живопись. В последнее время часто слушаю Глеба Самойлова, Свету Бень и Нойза. Думаю, Самойлов особенно на меня повлиял :)

Ну, а литература — это генетическая любовь. Не буду про всё сейчас, это отдельная тема для беседы! Скажу только, что из последних прочитанных сильное впечатление произвели «Христианство и патриотизм» Льва Толстого, «Чума» Камю (другие его книги также превосходны) и «Обделённые» Урсулы ле Гуин.

Фильмы хорошие редко смотрю, но вот из последних увиденных "Нюрнбергский процесс" 61-го года меня очень зацепил.

ЮИ: При очень богатой цветовой палитре твоих работ у тебя превалирует фиолетовый и салатовый. Достаточно психоделические, выводящие из равновесия. Что для тебя они значат? Почему их так много? Какие эмоции через них ты проводишь?

МД: Не знаю… Вероятно, так выражается мой конфликт с миром, диссонанс, который я ощущаю, напряжение. Но это домыслы постфактум, потому что вообще я не думаю о цвете. Я могу продумать образ, покомпоновать в формате…, но цвет — нет. Цвет — это исключительно на интуитивном уровне. Просто пишу, как просится. Фиолетовый — очень вкусный цвет. И салатовый. Кайфую.

ЮИ: Ты выбрала акрил, а не масло, но работаешь с ним близко к маслу: эффект у работ появляется масляный, но более открытый цвет. Экспрессия во многих работах достигается в том числе и за счёт этого, дополнительная. Почему именно такой язык, болезненный. Может быть, можно иначе с этим миром — или нет?

МД: Может, и можно по-другому, но я не могу. Для меня «по-другому» было бы фальшью сейчас. Может быть, завтра что-то произойдет — и я всё буду делать иначе: нарисую солнышко и травку, в другой технике, в других цветах. Но я не знаю, какое чудо должно случиться с миром или со мной, чтобы это произошло. Сейчас так: чувствую биполярку. Только не могу понять: у мира биполярное расстройство, у меня, или как у Цоя: «Мама, мы все тяжело больны»? А что до масла: по сути ведь не важно чем, важно ЧТО в итоге. Мне кажется, что живопись можно создать практически чем угодно, если есть потребность её создавать и нет преград в голове. Я очень люблю масло, но ввиду некоторых чисто бытовых нюансов, пришлось от него отказаться, заменив акрилом. Да и дешевле акрил :) Но мы с ним вроде как нашли общий язык, и язык этот именно такой. Так я чувствую мир и себя в нем, как бы пафосно это ни звучало.

О способах производства. Вообще, работа по-разному идёт. Иногда возникает образ — этакая навязчивая идея. И я хожу всё, думаю о ней, ковыряю что-то на бумажке или в цифре. В общем, оттачиваю образ, компоную. А потом уже берусь за формат, переношу рисунок и там уже выпускаю на волю цвет. А бывает, что образ возникает буквально из-под руки, когда уже начала пачкать формат.

Вообще, я бы не хотела, чтобы складывалось ощущение, что живопись для меня — это исключительно способ самовыражения. Самовыражения, да. Но это язык, и очень непростой. Чтобы легко вести диалог, к примеру, на немецком, нужно постоянно изучать его тонкости и пополнять словарный запас. То, что мне порой удаётся высказаться на языке живописи легко, не задумываясь о технических моментах композиции и построения, грубо говоря «от руки», — результат практически ежедневного изучения этого языка. Далеко не каждый день я что-то значимое создаю, но почти каждый день я продолжаю своё самообучение, изучаю форму, цвет, их взаимодействия в пространстве. Это и наблюдения, и практика.

А ещё бывает, что возникают образы динамичные, которые хотят двигаться, требуют развития сюжета. И тогда я рисую мультипликационные этюды в цифре. Но это уже совсем другая история :)

 ЮИ: Тело, травма, война. В твоих работах много телесности, болезненных неудобных поз, психоза. Раскрой, пожалуйста, эти три тезиса, мне кажется, они очень важны для тебя как автора, их проживание, преодоление — если угодно. Является ли для тебя искусство своеобразной терапией?

МД: Тело.  Общество привыкло воспринимать обнаженное тело в контексте сексуальности. К сожалению. К сожалению, потому что сексуальность — мощный инструмент, и когда ставят акцент именно на нём, исключая этим всё остальное, превращают человека в объект вожделения, объект потребления. Для меня же важен весь человек, со всем богатством и дерьмом его внутреннего и внешнего мира. Обнажая фигуру в своих работах, я обнажаю сущность, показываю человека уязвимым, честным. Он уже не скроется от собственных дефектов, эмоций, от своих истинных желаний, не спрячется за правилами приличия или общественным мнением. Я не скроюсь. Тело уникально так же, как уникален его обладатель. Асимметрично, как и его сознание. Со своими пропорциями, изъянами, шрамами. И это не хорошо и не плохо, это — данность. Его позы и его расположение в формате выражают его внутреннее состояние. Моё внутреннее состояние.

Не так давно я обнаружила, что у многих женщин на моих работах проблемы со стопами: они, как правило, разного размера или одна стопа деформирована. Это автобиографический дефект, который я воспроизводила совершенно бессознательно. Проанализировав, я поняла, что этот момент как раз про принятие.

Травма.  Почти вся моя живопись о наболевшем. Как у всех, у меня множество травм, и живопись помогает работать над ними, вскрывать их. Способ выплеснуть то, что коптится. Как гной, выпустить. Я, наверное, это сравнение не сама придумала, всплыло откуда-то, но оно очень точное. Не знаю, чтобы было со мной, если бы не живопись.

Война.  Ну, это самая большая травма, конечно. Принять её точно невозможно.

Любая война — явление античеловечное и уродливое по своей сути. Мандат на массовое насилие, на убийство, тщательно прикрываемый любыми имеющими вес в обществе ценностями. Но чем бы это ни было прикрыто, оно противоречит самой главной ценности — человеческой жизни.

ЮИ: Месседж. Ещё один важный тезис. Что ты хочешь сказать и кто адресат? Мне кажется, ты говоришь одновременно и с собой, и с миром, и с некоторым условно Другим. Что этот Другой должен почувствовать, услышать, увидеть?

МД: В первую очередь, конечно же, я говорю с собой. Когда человек кричит от боли, изначально крик является последствием боли и только потом — сигналом, призывающим ко вниманию с целью остановить источник боли или хотя бы его найти.  И то, что крик может стать сигналом для кого-то извне, происходит практически непроизвольно, если по-настоящему больно. Я хочу, чтобы мой сигнал видели. Если он хоть кому-то поможет что-то понять, разделить со мной то же, что чувствую я, или хотя бы заставит покопаться в своей собственной голове, я буду считать это своим достижением, как художник.

ЮИ: Маргарита, я знаю у тебя есть ребенок, и материнство для тебя стало важным опытом, в том числе оказало влияние на творчество. Можешь рассказать про жизнь до рождения ребенка и после? Что изменилось: в тебе, творчестве и понимании себя как художника и своих задач?

МД: Материнство меня сильно встряхнуло. И продолжает трясти :) Это безумно многогранный опыт. До появления сына я смутно понимала себя. Наверное, вся штука в понимании времени. Когда тебе условно 20, тебе кажется, что впереди бесконечное пространство, что ты всё ещё успеешь, просто сейчас не хочешь, не можешь или не знаешь как. И поэтому ты работаешь на нелюбимой работе, романтизируя безысходность и невозможность самореализоваться. Позволяешь себе быть без сил и тратить свободное время праздно. Когда родился Мишка, во-первых, он сразу дал мне понять, что свободного времени у меня очень мало. Как в рамках повседневности, так и всей жизни. И надо делать то, что я должна делать. То, что мне действительно необходимо — заниматься живописью. Конечно, без поддержки и понимания мужа, мне было бы гораздо сложнее. Но решающий момент здесь — это именно чёткое понимание себя. Ну и во-вторых, ввиду всех обстоятельств, накопилось очень много стресса. Этот стресс надо куда-то деть. И лучше на холст, так безопаснее.

Вообще, воспитание ребёнка многое вскрывает. Невозможно помочь маленькому человеку решить какую-то проблему, если у меня самой есть эта проблема в голове и до этого момента я даже не подозревала о её существовании.

А ещё, декрет — это время полной самоизоляции. Эта самоизоляция позволила мне отделить себя от общественного мнения, позволила со стороны смотреть на мир внешний и глубже вникнуть в мир свой, внутренний.

Знаешь, когда сначала 9 месяцев подряд ты носишь в себе жизнь, переживая психическую и физическую трансформацию, потом денно и ночно ухаживаешь за этой хрупкой крохой, видишь, как он растёт и развивается, какой он ранимый и наивный, всем сердцем хочешь, чтобы он был здоров, счастлив… Понимаешь, что такое жизнь. А потом видишь, что во внешнем мире человеческая жизнь не стоит ничего и количество убитых при каком-нибудь обстреле называют издержками. Издержками, понимаешь? Чьих-то детей, чьих-то родителей… Вот такой вот диссонанс.

Живопись — это мой способ хоть как-то существовать со всем этим.

__________________________________________________________________

PS/ Маргарита также пробует себя в создании мультипликации (выше представлена её работа) и ведёт Инстаграм https://www.instagram.com/m_dyushko__art/ где вы можете познакомиться с её искусством глубже.

___________________________________________________________________

За редакторские правки особая благодарность Анастасии Лушиной.