Надежда Хмыль (1988)

Мультимедийная художница, создающая интерактивные инсталляции и арт-объекты. Ее произведения направлены на углубление интроспекции зрителя и отвечают на вопросы: что значит быть человеком, легко ли это, где границы нашей личности, насколько велико в ней влияния социума, как понять себя и других людей?

Выставки:

2021 — персональная выставка «Лакомство», кофейня DA Coffee, Минск, Беларусь

2021 — персональная выставка «Нега», галерея ДК, Минск, Беларусь

2024 — выставка «Менеск», музей им. Азгура, Минск, Беларусь

2023 — выставка «Осенний салон», Дворец искусства, Минск, Беларусь

2023 — выставка «Автопортрет. Откровение», арт-пространство Вершы, Минск, Беларусь

Коллекции: Частные коллекции Беларуси, России и Польши

ЮИ: Надя, хотелось бы построить с тобой общение тезисно. Пройтись по ряду интересных мне работ. Я назвал эту дискуссию как «искусство саморепрезентации». Мне показалось, что это наиболее удачное сочетание/утверждение к ряду твоих проектов. Например, саунд-арт «Имя моё». Минималистичная, удачная работа, которую можно покрутить с разных сторон. И может быть применить ещё и такую оптику, как «надписи на скамейках» или в путешествиях на культурных достопримечательностях, в пещерах и т. д. Когда человеку свойственно обозначить себя как «я здесь был», точно был в таком-то году, а порой и до конкретного дня. Что важно было тебе? Есть ли потенция в этой работе к присваиванию пространства? 

НХ: Юлий, мне нравится вектор диалога, который ты выбрал. Саморепрезентация — это основа моего творческого метода. Я люблю работать с собой во всех смыслах: со своим телом, своей психикой, своей личной историей, своей экзистенциальностью. И я чувствую в этом мощь и правду. Я — частный случай такого явления, как человек. Поэтому то, что волнует и цепляет меня, будет откликаться и другим людям, ведь каждый из нас является частным случаем этого явления. Корни нашего разветвляющегося разнообразия делем имеют общее зерно. Рассказывая о себе, я рассказываю о многих. Детали могут не совпадать, но суть затронута. Наверное, мне кажется, что самое искреннее, что может делать художник, — это показывать себя без многослойных искажений в виде опосредованных репрезентаций. Творчество любого автора, каким бы оно ни было, безусловно, тоже является его отражением, его портретом. Но искренность и правда — мои основные ценности в искусстве, которые лучше всего реализуются в формате прямой саморепрезентации. Сейчас для меня так, но я буду становиться взрослее и развиваться, поэтому этот принцип может измениться с течением моей жизни. 

Художественная работа завершается в момент её восприятия зрителем. Ты прочёл мой саунд-арт «Имя моё» на свой вкус, и получилось неплохо, мне понравилось. Все твои интерпретации удачно ложатся на работу, но я вкладывала иное содержание. Материал для моих работ — моя повседневность. Как-то я начала замечать, что в ответ на звучание моего имени у меня по телу растекается нега, где-то в районе горла, она струится вниз к груди. Это буквально было лёгкое физическое ощущение. Я телесно размякала каждый раз, слыша произношение своего имени. Этот феномен меня заинтересовал. Я немного поисследовала тему с точки зрения психологии и подкрепила свои предположения. Нам нравится слышать своё имя, а мы как на зло, весьма редко обращаемся к друг другу, используя заветное слово, обозначающее нас. Громадная часть общения перешла в онлайн, который высекает звучание вовсе. В итоге я решила довести феномен любви к звучанию своего имени до пика — попросила близких и просто знакомых людей прислать мне файлы, где они произносят «Надя», и склеила их в единую аудиодорожку. А четыре буквы, напечатанные на листе А4 (символе разнообразной обескровленной переписки) выступают антитезой теплу живого человеческого голоса.

Второе дно этой работы — моя личная история со своим именем. Я его долго не любила и не принимала. В подростковом периоде у меня были шальные мысли поменять его вместе с совершеннолетием. После тридцати я полюбила своё имя и заметила я это, когда мне стало нравится его звучание. Правда, я люблю только краткую версию: «Надя» звучит мягко, ласково, бархатно, а «Надежда» — грубее, ломано и угловато. Кроме того, мне не нравится то, что моё имя обозначает конкретное слово с определённым значением. Может быть, полюбить своё полное имя — моя работа на будущее десятилетие.

Свои работы я создаю для направления внимания, своего и зрителя, на интересующий меня феномен. Эту работу я практически не переслушиваю, то есть не использую по прямому назначению, но она очень интересно повлияла на меня. Я стала часто называть людей по имени как в живой речи, так и в онлайн общении. Мне хочется делать другим приятно. 

Юлий, вернёмся к твоему прочтению саунд-арта, про обозначение себя как «я здесь был» и присваиванию пространства. С этими порывом, свойственным человеку, я поработала в серии арт-объектов «Резервация», где использовала свои волосы как намеренное сохранение своего присутствия на Земле.

ЮИ: Интерактивная инсталляция «Ошибки». Еще одна работа, о которой хотелось бы поговорить, опять же в контексте «саморепрезентации». Но в некоторой «слабой» позиции. Когда рисунок терпит неудачу, и где граница между удачным художественным высказыванием и неудачным? Мне не импонирует слова ошибка — оно отсылает к формалистской оптике, мол есть некоторый правильный рисунок, нечто верное, сделанное по формулам  и канонам, и тем самым утверждающее свою верность, художественную ценность. Современное искусство, если и следует канону, то диалектически, а то и вовсе отрицая его, преодолевая границы. С другой стороны, в этой работе ты даешь волю зрителю выбрать тот рисунок, который им кажется более удачным? Как тебе кажется, где в этой работе ты? Если то, что хотел сказать автор не кроется в ценности конкретного рисунка, то как это авторское высказывание обнаружить? 

НХ: Ответом на твой последний вопрос станет прояснение определения «авторское высказывание». В авторское высказывание я включаю не только закодированные в работе ответы на поставленные художником перед собой вопросы, но и сами вопросы. Автор может лишь задать вопрос и это будет его высказыванием. Автор имеет право не обладать чётко сформулированной позицией на исследуемую тему, он может создавать пространство для её поиска или демонстративно заявить об отсутствии универсального мнения. Для меня все варианты интересны и имеют право на жизнь. Искусство — это система, а для системы полезно разнообразие мнений и подходов. Будет одинаково скучно и непродуктивно, если все авторы наперебой начнут кричать каждый о своём мнении или если все будут только задавать вопросы. Но такого никогда не будет, потому что социум обладает неистовым разнообразием, которое не испепелить. Резюмируем: моя авторская позиция в работе «Ошибки» — это создание пространства, в котором зритель побудет с явлением «ошибка» во время поиска чего-то интересного в моих отбракованных автопортретах. Моей целью является повышение толерантности к ошибкам, изменение их восприятия, раскрытие в неудачных вариантах их трансформационного потенциала, иными словами, я стремлюсь вдохновить зрителя заметить в ошибках силу и красоту.  

В процессе создания моих работ и касаний с ними после их завершения я меняюсь. Для меня — это особенно важный показатель произведения, критерий качества. Раньше я боялась ошибок, винила себя за них, стремилась к идеальному результату, постоянно была не удовлетворена своей работой и находилась в страхе ожидания очередной ошибки. Интерактивную инсталляцию «Ошибки» я впервые показала в 2021 году. Зрители любят взаимодействовать с произведениями, они активно искали понравившиеся наброски, выпрямляли их и снова сминали — бумага не выдерживает повторного экспонирования. Для набросков я выбрала матовую кальку, она невероятно приятно сминается, но нежная и не выносливая по своей структуре. Поэтому на каждую выставку, где была показана эта инсталляция, я рисовала новые нудачные автопортреты. Моё соприкосновение с темой ошибок идёт сквозь года и меняет меня. В творчестве я их действительно полюбила и расшатала свои критерии в конвенциональной эстетике. Конечно, всё есть метафора, и ошибки на бумаге символизируют само явление. План на будущее — полюбить ошибки в личной жизни.

Должна признаться, что эта работа частично является имитационной, то есть, я намеренно рисую гору набросков для инсталляции. Некоторые из них мне даже могут нравится, но я их добавляю в общий пласт зарисовок. Обычно я не создаю иллюзию в своих работах. Но, задавая себе вопрос«правдива ли я в этой работе», внутри я слышу ответ «да». Намеренно создавая гору неудачных рисунков, я ухожу в усиление явления «ошибка», гиперболизирую его, намеренно рисую небрежно. Понравившийся набросок зритель должен повесить в раму на стене, которая выполняет функцию сцены, придаёт важность неудачному рисунку, фокусирует внимание на его деталях и поиске красоты или удачных моментов изображения. Это ключевой момент в работе. Рама меняет статус отбракованного изображения, которое должно было быть выброшенным, заявляет о его праве на существование. И это делает зритель, он совершает выбор, в его руках сосредоточена власть воскрешения. Вернёмся к авторскому высказыванию в этой работе, оно как раз в том, что я задала тему и создала пространство для того, чтобы каждый зритель давал свой ответ на вопрос: что он считает ошибкой? , совершал свой выбор, искал свои критерии этого выбора. Я предполагала, что у аудитории не сложится единого ответа, не будут все зрители выбирать один понравившийся набросок, так и произошло. Я считаю, что не существует единых критериев и универсальных мнений ни о каком явлении в мире. И моя работа это отражает. 

И последнее, что хочу затронуть, — это усиление интереса к себе через автопортрет. Объектом исследования я выбрала не предмет разнообразного окружающего мира, не другого человека, а себя. В этой работе закодирован процесс принятия своего облика. Многим людям близки дилеммы с восприятием своей внешности, с отрицанием каких-то черт, с желанием улучшения себя, поиском выгодных ракурсов и освещения. Я отправила в мусорку десятки своих изображений. Можно считать это как недовольство рисунком, дополнительное прочтение — недовольство своей внешностью. В графическом изображении ещё легче, чем в фотошопе, можно незаметно приукрасить себя. Возможно, художник делает это даже неосознанно. Можно приукрасить себя настолько, что будет утеряно сходство с оригиналом. В многочисленных повторах изображения «себя» скрыта таинственное пространство, где автор выстраивает отношения с самим собой. В этом пространстве можно прийти к очень разным результатам. В моём случае в соприкосновении с искусством и его практикой я тотально изменила самовосприятие. В детстве и юности обратная связь от внешнего мира транслировала мне, что я не очень красива, так сказать. Но, воспитав вкус через изучение истории искусства, я взрастила внутренний авторитет и стала доверять своему мнению больше, чем мнению Другого. А работа “Ошибки” раскрыла безграничный интерес к себе. Наблюдать за собой, подмечать легчайшие изменения в лице очень захватывающе. Так как мы меняемся во времени и пространстве, то всегда будет за чем наблюдать. Сейчас я получаю удовольствие и радость от контакта с собой. Мы относимся к другим людям так, как мы относимся к себе. Поэтому, разжигая любопытство к своей личности, вы переносите его и на внешний мир. Работает и в обратную сторону. Не важно, откуда вы начинаете, важна сама интенция. В нашем социуме стыдно любоваться собой открыто. Я же заявляю, что здоровое самолюбование — ключ к счастью и гармонии. Находясь в контакте с собой, мы усиливаем контакт с миром.

ЮИ: В проекте «Полушария» я обнаруживаю, что ты амбидекстер. Во всяком случае так кажется с первого взгляда. Но в описании к работе с этого снят акцент. Как на самом деле? И мой вопрос к этой работе: скрытые возможности? Может так получится, что левая рука делает более удачную работу или же просто создает дополнительный зазор, еще одно поле для восприятия? У Заха Кудина, например, было наоборот, сильно падало зрение на одном глазу, и он использовал это для создания своих черно-белых работ, с позиции как видит мир художник, который теряет зрение. Мне кажется, ты здесь выводишь очень важный разговор, что у художника не может и не должно быть ограничений и что в нем есть всегда набор нераскрытых инструментов, порой даже «изъяны» могут давать новые возможности для живописи? 

НХ: Юлий, после твоих вопросов я поняла, что в своём творчестве говорю не о возможностях художника и проблемах искусства в целом, а о человеке и его способах жить. Мне не очень интересно, что именно можно делать в искусстве с какими-то возможностями или ограничениями. Я всегда экстраполирую то, что исследую, на мир в целом, на людей в целом, стремлюсь раскрывать нечто, что работает не только в узком поле искусства. В проекте «Полушария» я хотела обратить внимание на возможности, которые мы не используем по причине экономии усилий, времени и просто отсутствия любопытства и поиска иных путей — привычек. Мне казалось, что в «неиспользуемом» скрыты настоящие сокровища для саморазвития. 

Проект стал для меня весёлым и глубоким исследованием, направленным на оживление скрытых способностей как телесных, так и ментальных. Первыми были нарисованы черепа, один — левой рукой, другой — правой, которые были показаны на Арт-Минске 2022. После я решила продолжать проект в другом формате: рисовала один и тот же объект на развороте листа из блокнота, тоже правой и левой рукой с соответствующих сторон.

В рисунке я люблю некоторую небрежность, неидеальность, обобщение формы, недосказанность, разнообразие в штриховке и линиях. Я правша. Рисуя левой рукой, я сталкивалась с ограничениями доступной мне моторики, словно только училась рисовать. Я думала о детях, овладевающих новыми навыками, о длительном процессе обучения, о моментах, когда хочется сдаться. Левой рукой я рисовала медленно, постоянно уточняя детали. Начинала с твердых графитных карандашей, позволяющих делать легкий рисунок, который можно легко исправить. В моменты раздражения от неуклюжей левой руки, отказывающейся вести линию так, как мне было нужно, я выдыхала, напоминала себе о важности эксперимента и продолжала. Я не бросала проект, тем более, результат неразвитой руки мне нравился, в нем была небрежность, свежесть, лёгкость, та самая неидеальность, обожаемая мной. Левая рука многому меня научила.

Правая рука разочаровывала меня. Она часто не останавливалась вовремя, увлеченная процессом и не знающая меры в проработке деталей. Я находилась в заложниках академического рисунка, навыка беспрепятственно рисовать все детали и нюансы, которые замечает мой глаз. В итоге у меня получались рисунки не в моем вкусе и я пробовала в них хулиганить, сбить скучную чёткость. Стирка — мой лучший друг. Стирая нарисованное, я наполняю пространство листа приятным дребезжанием, слоями утраченных вариантов изображения. Ластик помогает обобщать форму, размазывает лишние детали. Жаль, что для этой части проекта я использовала хрупкую бумагу, не было возможности многократно стирать в одном месте.

Я рисовала себя и членов моей семьи. В процессе было приятно думать о портретируемом, ты устанавливаешь с ним связь, уделяешь ему время и внимание. Мне понравилось, я словно пообщалась с бабушкой, в честь которой меня назвали, мамой и папой в их детстве, с сестрой в её безволосый период, моим мужем, в которого я была влюблена в детском садике.

Дополнительным испытанием этого проекта для меня была необходимость рисовать одно и тоже два раза, а я очень не люблю вынужденных повторов. Это стало ещё одним раздражающим фактором. Проект помог мне познакомиться ближе со своими внутренними демонами: нетерпением, недовольством собой и раздражением. В проекте раскрылся интересный феномен: как можно стать самому себе учителем, задав необычные условия. Ограничения активируют нашу креативность, в них таится множество интересных решений. 

ЮИ: И завершим наш разговор твоей видео-арт работой «Немые октровения». Насколько я понимаю, зритель видит, но не слышит. Он в некотором роде «насильно», или же предусмотрительно, с долей заботы, лишен одного из медиума — звука. Тем самым возникает модус концентрации внимания исключительно на мимике, теле, визуале. В этот момент визуальное достигает максимальной силы. Нам приходится угадывать эмоции. Мне кажется, это очень удачная игра со зрителем, в отстранение. С другой стороны, мне видится в этой работе большой потенциал для современного искусства такой, как лишать художественной высказывание одной из опор, или всех опор, и наблюдать, как будет формироваться новое высказывание или объект? Какие у тебя мысли на этот счёт?

НХ: Эта работа родилась для коллективной выставки, нужно было создать свой автопортрет, затрагивая что-то откровенное. Идея пришла буквально сразу, но она оказалась шире поставленной задачи, и снова не только про меня, а про явление в целом. На видео я действительно делюсь очень интимными и даже болезненными моментами, в процессе я невероятно уязвима. Вообще тут так много зазора для интерпретаций. Убрать звук, как единственный способ осилить разговор о сложном, как стремление быть услышанным Другим при невозможности говорить открыто голосом, как усиление внимания на иных каналах восприятия, как недоверие только значениям слов и проверка их достоверности через невербалику. Всё это актуально для «Немых откровений». Глобально эта работа о глубине общения, которая мельчает на больших скоростях. Иногда мне кажется, что в искусстве формально уже всё было, но это не повод им не заниматься. Игра с каналами восприятия мне, безусловно, интересна, с этой оптикой можно подойти к моим работам в целом. Где-то я затрагиваю осязание, где-то — обоняние, где-то — вкус, где-то — активирую силу воображения. Для меня искусство — это тренажёр по расширению и углублению восприятия. Для развития выбранного навыка удобно усиливать его канал рецепции, это определённо рабочая модель. Я вижу свои работы как предметы и идеи для обострения чувствования и осмысления важного.