голый, я отвечаю неохотно. да да дистанционка плохо. нет нет зима была тёплая. не знаю не знаю надеюсь очно. порой имитирую охоту звуками леса: утиное ага, совиное угу, медвежье мм. заполнив прустный опросник, я закрываю глаза, и лицо моё, очерченное отверстием в кушетке, поражает неподготовленного зрителя покоем и волей. тогда, играя в классики (на т о м свете счастья нет, но есть…), я представляю себя посмертной маской — данте, к примеру. вы можете подумать, что я только так, к слову упомянул по (лу)забытого вами неподготовленного зрителя, — как же вы ошибётесь! ибо зритель долго и умно смотрит на меня, задрав морду, а после, ночами, в своих собачьих снах, видит флоренцию, и комедию, и беатриче…

я завидую массажистке. она знает все наши трещинки и морщинки, припухлости и волосики, родимые пятнышки и синячки, укусы и ожоги. карта тела, картотека, белым по загорелому. изучив мои рёбра, она сообщила мне, что они чудовищно несимметричны. обнаружилось также, что правая моя икра напряжена больше левой, отсюда вопрос: тварь ли я дрожащая или икра у меня дрожащая? великий признак, — утверждал толстовский наполеон. и вроде бы: вот он я, на острове святой елены, питаюсь хорошо, книжки читаю, массаж опять же. но давно, усталый сир, замыслил я побег…

иногда мы с массажисткой слышим из–за двери: ма, я пошёл. ма значит массажистка. с кем, спрашиваем мы с ма. с лёш, стёп и нрзб. наверное, какая-нибудь девочка, думаю я. то ли он стесняется, то ли, совсем нет, я не стесняюсь, просто ты не можешь, ты не должен знать это имя, её имя знаю только я — один на всём свете.

знаем-знаем, думаю я, вета, наташа, беатриче, однако всё равно считаю, что он стесняется, ну и дурак, ведь я лежу тут в трусах, а он идёт к женщине, которую любит, он надеется встретить её там, у дачи, удачи, говорит ма, не, у магазина, врёт сын.

…после массажа я остаюсь один и, перед тем как одеться, смотрю в окно: двор, скрещение проводов и — рифмой — тропинок, соседские крыши, на крышах голуби во фраках, далее — кардиограмма южных тополей, нотный стан поля и до-ре-ми-фонари на нём, далее — городские, пригородные, загородные дома с подбитыми глазами и в криво надетых пилотках, а всех же далей далее алеет обитель облаков и чистых нег. я смотрел на всё это, на все грядущие сто дней наполеоновского лета, и икра моя победоносно дрожала: прийти, увидеть, отобрать, — а теперь — случайным прохожим в макинтоше, неподготовленным зрителем — вижу лишь полуголого мальчика вон в том оконце, впрочем, может занавеска, нет, не разобрать.