Вот она, выведенная красными чернилами, спелая, сочная. Двойка. Нет, если бы просто стояла себе скромненько, а то пышет жаром прямо со страницы, обжигает сетчатку глаз, если долго смотреть. Захлопнуть, засунуть на самое дно. Как бы не так. Сначала нагревается спина от будто раскаленного ранца, потом горячая волна поднимается к шее и, когда ты переступаешь порог квартиры, пылают уже уши.

— Мой руки и за стол, — бесцветный голос мамы из кухни. Ни здрасьте, ни до свидания.

Ты ополаскиваешь лицо холодной водой. Красные уши — главную улику — прикрываешь жиденькими волосами.

Мама стоит на табуретке, лупит мухобойкой по стеклу:

— Ну, зараза, я до тебя доберусь!…

Привычным движением отец поправляет очки, глядит исподлобья. И вот всегда так: вроде в газету глядит, а обращается к тебе:

— Что по контрольной?

Мама — нет, та не интересуется отметками. Она интересуется, не пересолен ли суп. Врешь, на оба вопроса.

— Не, мам, в самый раз. — Потом папе: — Четверка.

И так это спешно у тебя вырывается, так складно. Только ложка колотится о зубы.

Мама убирает твои волосы за ухо.

— Ой, ты не заболела? Дай лоб попробую…

Чувствуешь ледяные губы, что-то вроде поцелуя, но не поцелуй. Отец откладывает газету, выходит из кухни. Мол, телячьи нежности.

Доедаешь остывший пересоленный суп так быстро, как только можешь. Не успеваешь. В детской — отец. Потрошит ранец, вытряхивает дневник. Ты на миг удивляешься — и как он не обжигается?

— Папочка, не надо.

На домашних трико нет ремня. Раздумывает, спешить некуда. Выходит, и ты думаешь: пронесло. На каких-то три блаженных минуты ты почти счастлива: обойдется, сегодня обойдется. Отец возвращается с мухобойкой в руках.

— Папочка, не надо… Я пересдам, я исправлю…

— Ты что думаешь, я тебя за оценку буду наказывать? — отец закрывает дверь. — Нет, Катюха. За вранье.

Прошлые синяки почти исчезли, голубые облачка с кровавыми подтеками разлились в грязно-желтые лужи. Ты даже радовалась, что можно не прогуливать физкультуру и переодеваться в общей раздевалке для девочек. Когда ты уже перестанешь радоваться, Катя? Закрываешь глаза. Ждешь.