Из январского номера «Иностранной литературы»: ЛИДИЯ КАБРЕРА «Лес» (перевод Ольги Светлаковой).

Очерк «Лес» кубинской писательницы, фольклориста и антрополога Лидии Кабреры (1899 — 1991) посвящен странным синкретическим верованиям населения (особенно черного населения) Кубы, соседству католических святых с африканскими племенными божествами.

У кубинских негров их традиционные верования в лесных духов оказались поразительно прочными. Там, в глубине кубинской сельвы, — точно так же, как в африканских лесах, — живут те же могущественные духи предков, от благорасположения которых по-прежнему зависит вся жизнь племени, его победы и поражения, счастье и несчастье.

Негр на Кубе живет в плотном окружении тропического леса, заходит в самые его дебри, и он не сомневается, что там-то и расположились привольно, как в собственном доме, те невидимые сверхъестественные существа, которые всегда рядом с ним, которые прямо с ним общаются: боги и духи лесов. Эти невидимые — а порой и видимые — существа могут быть в любом месте леса, и потому любое его место священно. “Лес — священное место”, потому что там всегда есть (“там живут”) эти таинственные божественные обитатели. “Святые есть на небе, но есть они и в лесу”.

Самая жизнь происходит от леса: “все мы дети леса, потому что там зародилась жизнь; святые — из леса, и наша религия тоже”, — так говорил мне старый знахарь Сандоваль, потомок эггудов. “В лесу есть всё, там основа жизни, и, если тебе что нужно, проси у леса — он всё нам дает”. Такие и тому подобные объяснения устройства мира (“жизнь вышла из глубин сельвы, мы дети леса” и прочее) показывают, что для кубинских негров лес заменяет землю-прародительницу, источник плодородия. “Земля и лес — это одно и то же”.

“Там живут Элеггуа, Огун, Очоси, Око, Айе, Чандо, Аллаггуна. И там же все мертвые — эггуны. Элеко, Икус, Ибайес… Лес полон мертвецами! Все мертвые всегда уходят в лесную чащу”.

“Еще в лесу живут все Эшу — нечистые духи; все Иви, и аддулум, и айе, и арадье; там же прячется Мразь, а еще Ийондо, зловредные сущности, порождение тьмы, все они замышляют дурное. И еще всякого рода странные чужие существа с того света, все они призраки, ужасные на вид. На том свете есть и животные — Кенено, Кьяма, Колофо, Арони, спаси нас господи от встречи с ними!”

Ясновидящий негр-колдун, замерший в одиночестве в густой чаще леса, ясно различает в зеленой мгле растительности эти поражающие его воображение фигуры, этих карликов и демонов, порожденных лесом. Мой дорогой учитель Хосе де Каласан Эррера доверительно поведал мне однажды: “Клянусь своей бессмертной душой, я видел ее — эту голову здоровенного негра, волосатую, как паук, а из ушей тянулись ноги, переходившие в ветви, и он мне подмигивал”. Не станем подвергать сомнению искренность говорившего и ужасающую подлинность этой головы, рожденной зеленым полумраком лесной чащи и человеческим страхом, как и своеобразную реальность других подобных видений, которые для верующей в них души негра ничем не отличаются от самой истинной реальности. Чтобы лучше понимать кубинского негра, рассказывающего свои байки, чтобы уяснить природу его необычной, но несомненной искренности, мы должны всегда помнить о его очень сильной склонности — и способности — к самовнушению; тогда нам станет яснее, как те нелепости, которые он говорит, когда-то в минуту такого самовнушения запечатлелись в его сознании с непреложностью истины, добытой опытом.

Достаточно ему пересказать другим несколько раз свои поэтические видения, как они тем самым незаметно становятся для него самого чем-то, что случилось реально, то есть фактом. Эта легкость самовнушения, строго говоря, характерна не только для негров; и все же именно она объясняет многие их особенности: их доверчивость, их пылкую религиозность, наконец тот постоянный и прочный контроль над жизнью племени, который имеют колдуны и колдовство.

Лес — это место естественного обитания различных сверхъестественных духов, которых мои информаторы разного возраста, люди серьезные и честные, убежденно уверяя меня в этом, “видели собственными глазами”. Лес, конечно, опасен для того, кто беспечно входит в него, не приняв мер предосторожности. Всё природное и понятное таково лишь по видимости, в любую минуту оно может выйти за свои обманчивые границы и сделаться сверхъестественным: вот правда, которую не знали — или с течением времени забыли — белые люди. В большинстве своем эти ужасные на вид духи, что прячутся в кустарнике и подлеске, и лесные божества, что живут в гигантских фикусах и сейбах, — все они, и благорасположенные к людям, и вредоносные, отличаются, как положено языческим божкам, редкостной мнительностью и обидчивостью. Добавлю, с разрешения моих информаторов: и корыстолюбием тоже. Надо хорошо знать требования лесных богов и действовать в строгом соответствии с ритуальными процедурами, установленными как самими духами (“в лесу есть свой закон”), так и африканскими предками креолов, когда-то передавшими им эту мудрость. Чтобы лес был благосклонен к человеку, чтобы помогал ему в его нуждах, надо уметь прежде всего “войти в лес”. Лучше меня об этом скажет Габино Сандоваль, который по праву гордится тем, что понимает в предмете “всё до конца” и умеет хорошо подобрать примеры:

“Представьте себе, что Эгго (лес) — это храм. Белый идет в церковь просить Иисуса, или Деву Марию, или других небожителей сохранить ему то, что он имеет, или дать то, чего он просит. Он идет в храм просить о насущном… ибо что может человек без помощи Бога? А мы, негры, идем в таком случае в лес, это и есть наш храм, там наши святые и наши мертвые, и мы просим их сохранить нам здоровье и помочь в делах. Ну так вот: вы же в чужой дом входите вежливо, соблюдая почтительность к хозяевам? Так еще больше почтительности надо выказывать святым и духам в лесу, в их собственном доме. Белый ведь не войдет в церковь, как Педро к себе на кухню? Что подумает Христос, если вы повернетесь спиной к алтарю, когда будете просить его о здоровье, да о помощи, да о том, да о сем? Он обидится; если и будет вас слушать, не обратит на ваши мольбы внимания. На всё есть своя манера… спиной ни к одному святому, ни к одному духу не надо поворачиваться. В лес, где так много святых, умерших душ, лесных божеств, тоже нельзя входить кое–как, не зная приличий и правил. И тем более, если вы намерены о чем-то просить”. Только в лесу негр берет то, что нужно ему для его магии, без которой не сохранить здоровья и благополучия, не найти по-настоящему мощных средств защиты от врагов — а также средств нападения на них. Потому-то, прежде чем взять из лесу нужное ему растение, ветку или камешек, он должен благочестиво испросить на то разрешения, а главное — возместить лесу взятое: табаком, или ромом, или деньгами, а в некоторых случаях и кровью жертвенного животного — цыпленка, петуха. Такова дань лесу, и все должны ее платить. “Дерево — еще не лес”, а в лесу каждый куст, каждое дерево и травка обитаемы, имеют хозяина, и границы их владений проведены очень четко.

“Если вы не будете почтительны, — наставлял меня Баро, — лес не даст вам даже травинки, от которой будет толк. Не забывайте, что наши негры все одушевляют, и лес тоже одушевлен: если с ним не считаться, не платить дань, не кланяться ему, он рассердится”.

Самый наглый воришка в племени, находясь в полном одиночестве в лесной глуши, никогда не посмеет взять ни малейшего побега, потребного для колдовства, без исполнения полной процедуры принесения дани, без боязливого приношения своих медных монеток страшному и всесильному хозяину леса.

М. К., который едва ли не каждое полнолуние углубляется в лесные дебри, прежде всего приветствует лесной ветер словами “Тие-тие масимене”, то есть “Добрый день!”. И продолжает: “Ндьямба лувенья, тие-тие. И ты, ндьямбо, которого я мбоба мпака мему сунансила яри-яри”, и еще: “Самбьянпунго мои глубокие куна лембо Нзаси лумина. Тебе, Нгуе, мой поклон, куенда масондо, мбоба нсимбо. Нсаси Лукаса! Па куэнда мполо, матари Нсаси”… Что на языке конго означает: “Боги, позвольте мне войти”. В общих чертах речь М. К., обращенная к лесу, гласит: “Смотри, что я тебе даю для того, чтобы ты мне разрешил взять все нужное для талисмана, или притирания, или чтобы мне взять несколько камешков у духа Нсаси”.

Он знает, что без этих церемоний у взятого в лесу не будет самого главного — его волшебных свойств, его души.

Слишком уж важную роль играют деревья и травы в религиозной мистике кубинских негров, как, впрочем, и всех смешанных народностей Кубы, чтобы они могли себе позволить, по выражению Каталино, “изменять лесу”.

Нет святого (“ориша”) без Эве, и нет Нганга, Нкосо или колдовства без Витити Нфинда. Деревья и все растения имеют душу, разум и волю, как и все, что рождается, живет и растет под солнцем, как каждое явление природы, как все сущее. Именно так веруют, буквально так, все мои многочисленные собеседники. “Нынче мой ‘мар-пасифико’ (кубинское название гибискуса) не захотел мне дать ни одного цветка. Ну ни одного! Он наказывает меня в этом году; посмотрим, что будет в следующем, — жалуется мне женщина. — А дело в том, что я, не подумав, дала соседям по их просьбе несколько его листочков, ему-то и не понравилось. Теперь он хочет, чтоб ему их возместили. Ну так он прав. Вы же знаете: нельзя давать листочки мар-пасифико просто так, даром, как и листочки серебряного дерева” (то есть лоха узколистного).

Пусть о каком-либо растении и не известно достоверно, что оно является престолом лесного духа, не беда: его владелица сама наделит это растение различными превосходными свойствами, как бы давая ему душу. Но ведь и христианские народные верования, вбирающие в себя огромную, универсальную предшествующую традицию, предполагают чудесные свойства трав и древес; одни растения обладают этими свойствами, потому что росли на Голгофе, другие врачевали раны Господа нашего, третьи были насажены некогда самой Пречистой Девой, восприняв от ее рук благодать. А иные вредоносны, ибо в их рост вмешался дьявол, который вечно во все вмешивается.

В глазах негра растения целительны, обладают магической силой, и он не может обходиться без их ежедневного использования, а стало быть, без постоянных молений духам леса, тем деревьям, кустам и травам, в которых лесные божества обитают. “Эве” и “Витити Нфинда” нужны ему всегда, каждую минуту. Магия — необходимая часть жизни наших негров, их не покидает надежда когда-нибудь подчинить себе скрытые силы леса, заставить эту мощь слепо себе повиноваться.

Они колдуны, наши негры, и довольно часто — колдуны-индивидуалисты, идущие порой, хоть и не без страха, против традиционной магии, ритуалы и практики которой всегда имеют в виду интересы всего племени. Можно быть колдуном для личной выгоды и для того, чтобы насолить ближнему; можно угодить в колдуны, того не желая, для защиты себя и родных… “У нас здесь опасно жить без такой защиты. Куба! Здесь одно сплошное колдовство!” Перед лицом любой неприятности, любого несчастного случая, любого необъяснимого явления, да и объяснимого тоже, — мы всегда ведем себя одинаково, по ментальной модели, заложенной в нас предками: так сильно влияние среды, прямо-таки пропитанной верой в магию. Ни хорошая школа, ни университет, ни католическая церковь не искореняют ее, а лишь помогают приспособить свои учения к исконным верованиям абсолютного большинства. “Разве Иисус не родился на сене в яслях, то есть на траве, дарованной лесом, — говорил мне К., — и разве он не ушел на небо с креста, то есть опять же дерева, дарованного лесом? Господь наш всю жизнь был окружен травами и деревьями. Он был настоящий травник, колдун!”

Колдун, не меняя исторически сбереженный пантеон африканских лесных божеств, в этой нашей плотной среде всеобщего колдовства друг против друга, располагает большим выбором как приемов для защиты — превентивных, так и приемов для нападения. Нет числа заклинаниям, противозаклинаниям, порче и отведениям порчи, различным “нсаланга” (“заботам”) и “эббос”, и все они берут свою тайную силу у какого-либо дерева, лианы, травки. Надо ли просто унять боль в желудке, или вылечить застарелую язву — прибегают именно к “эве”, как называют всю растительность, от травки до дерева, потомки племен лукуми-йоруба, или же к “витити нфинда”, по названию, данному растительности потомками конго — тут уже имеются в виду только листва, стволы и корни деревьев. Но главное в растениях — не их медицинское использование, а то, что с помощью секретов “эве” и “витити” можно достичь сверхъестественных эффектов, которых никто никогда не достигнет, если будет опираться лишь на собственные слабые человеческие силы, без помощи могучих духов леса и их магии. Эве и витити нфинда отводят порчу, очищают человека от колдовских меток, противостоят дурному влиянию, “заграждают путь беде”, не подпускают к дому зло, а заодно и неугодных людей, нейтрализуют насылаемые врагами злые силы и, что самое практичное и приятное среди всего этого, открывают пути в иные миры.

Деревья и травы в магии или же народной медицине, от магии неотличимой, отвечают на любой вызов, удовлетворяют всем требованиям. Совсем не удивительно, что наши негры — а может быть, и весь кубинский народ, в большинстве своем физически и духовно являющийся результатом глубокого скрещивания рас, — почитают деревья драгоценными носителями здоровья и счастья и хорошо знают лечебные растения, называя их целительную силу магией, вообще присущей растениям. “Растения лечат, потому что они сами колдуны”.

Конечно, больного надо избавить от физических страданий, но куда важнее излечить его от злой тени, от невидимого вредоносного влияния, от всех этих “малембо” или “ньеке”: ведь в них-то и коренится источник болезни.

Каждой беде, насланной кем-то на человека, можно противостоять превентивной магией или противозаклинанием, и всякий раз не обходится без соответствующего растения, ветви или травы, так что в борьбе двух столкнувшихся колдовских сил победит сильнейшая: она нейтрализует или предотвратит тот вред, который желает нанести противная сторона.

Ветвь, называемая “муси” или “инкуния нфинда”, может стать причиной наших несчастий, если какой-то дух хочет этого, а другая ветвь — защитить нас от них с помощью колдуна. Все зависит от того, кто и как срезал и использовал эти ветви.

Магический эффект их использования регулируют ритуал, слово, магические жесты, причем всякий раз есть возможность реализации как добра, так и зла. “Кто сумел, тот и сделал”. “Ветвь послушна тому, кто ей прикажет”.

Ни одна аптека — ни в селе, ни, с вашего позволения, в самой Гаване — никогда не сравнится с той натуральной аптекой, которая находится у всех нас на виду, на расстоянии протянутой руки в ближайших лесных зарослях, где растут под странными, порой темными именами дикие травы. Никакой бикарбонат натрия никогда не будет лучше фиолетового базилика Оггуна или майорана Обатала; и при самых ничтожных неприятностях или физических недомоганиях любая белая женщина “от земли” — необязательно “иялочи”, то есть колдунья, — немедленно порекомендует вам немало проверенных растений, лечение которыми разгонит тучи, сгустившиеся было над вашей головой, куда лучше лекарств из аптеки, лишенных, в отличие от растений, мощной силы духов леса. Только живые растения, по глубокому убеждению людей из народа, могут справиться с бедой и отвести злые чары болезни.

В каждой травке живет святая доблесть и сверхъестественная сила. “Лекарства в лесу живые, — говорил мне один старик, которого так и не удалось склонить к тому, чтобы городской врач облегчил его ревматические боли. — Я травы знаю. Знаю, какие мне подходят, и сам их найду. Давайте его, вашего врача, сюда в лес, и пусть найдет хоть самую простую травку от насморка. Нет уж, я свои болячки травами буду лечить, а не уколами”. — “Эти ваши доктора, — настаивал другой, — никогда дела не знают”. Лечит по-настоящему только магическое заклинание. Например, нгангантаре или нгангула. Или магия аггуггу, или аво, или бабалаво. Причем в среде столичных негров, стоящих в социуме рядом с белыми и пользующихся всеми благами цивилизации, эти африканские атавизмы ничуть не слабее, чем у самых забитых и темных негров из дальних деревень. Как бы далеко мы ни ушли по пути несомненного прогресса материальной культуры, которую часто — чаще, чем в остальных частях мира, — путаем с культурой духовной, дело обстоит именно так.

Корни верований, пущенные в нашу землю в XVI веке, оказались на редкость живучими и сильными. Наши негры духовно не перестали быть африканцами и после того, как во второй половине XIX века их прямые связи с Африкой полностью прервались. Они не смогли ни отказаться от своих верований, ни забыть мудрость предков. Всё так же верно хранят они секреты древней магической практики, прибегая на каждом шагу к помощи леса; они молят о помощи все тех же примитивных лесных божеств, которые были им оставлены в наследство и по сей день пребывают живыми в раковинах, камнях, корнях и стволах деревьев и которые продолжают с ними разговаривать на родных африканских языках — йоруба, эве, банту. Городской негр, который умеет читать и писать, слушает радио и проводит много времени в кино, посвящает этим божкам свой фетиш, “свое приношение”, точно так же, как его неграмотный деревенский сородич, до сих пор сидящий при коптящей лампаде в своей одинокой хижине.

Гаванский негр, более того, смотрит на обитателя хижины с полным доверием и уважением как на хранителя чистоты и верности традиции во всем, что касается магического целительства — ведь тот никогда не покидал деревни и леса и лучше помнит заветы предков. Именно к нему, деревенскому знахарю, спешат в случае нужды, а порой хвалятся близостью с ним и ученичеством у него, чтобы укрепить свой авторитет целителя (если городской и сам пробовал практиковать в этой области).

И в хижинах, и в городских комфортабельных квартирах стережет покой семейных очагов негров и мулатов бог Элеггуа — камень с грубо вытесанным на нем лицом, заботливо натертый душистым пальмовым маслом. Глазами, выпученными, как у улитки, божок зорко следит за порядком, принимая раз в месяц или хотя бы время от времени неукоснительную дань кровью курицы, а если не курицы, то крысы или нутрии, и все это прямо в той же комнате, где стоят книги, где висит большая литография с изображением Сердца Христова под надписью “Господи, благослови дом сей”. Религиозный синкретизм такого рода — а им затронуто и белое население — является отражением синкретизма социально-бытового, хорошо известного тем, кто знает Кубу; все эти явления проанализировал еще сорок лет назад Фернандо Ортис в его “Негритянском колдовстве”. На Кубе католические святые всегда тихо и мирно сосуществовали с африканскими племенными божествами, нынче же никто этого и не скрывает; и примерно так же всегда сосуществовали элементы научной медицины, вроде нынешних пенициллина и витаминов из аптеки, с традиционным лечением травами, предлагаемым колдунами-целителями. Как говаривала покойная Калиста Моралес, которая знала назубок христианский катехизис и при этом была самой знаменитой из колдуний-травниц (“иялочи”) в Гаване: “Святые и здесь, и в Африке одинаково святы. Это одни и те же святые под разными именами. Только и разницы, что наши хорошо кушают и любят танцы, а ваши довольствуются ладаном да маслом, и не танцуют”. Что до лекарств из аптеки… “в них и растения-то не узнать, до того оно, бедное, изувечено — а у нас в лесу все они живехоньки”.

Словом, негр всегда лечится по подсказке Ифа или Дилоггуна, этих “витити менсу”, или же “нкала” — магического зеркала, которым пользуются знахари-колдуны, или же следует советам того “существа”, которое вызывает заклинатель духов в его деревне. Он идет в больницу только тогда, когда уже все остальные его ресурсы исчерпаны. Если его оперируют, он этим очень гордится и показывает потом шрам от операции как нечто священное, как знак отличия или почетную татуировку; он берет в поликлинике таблетки, охотно платит за них, причем особенно охотно, если они дорогие — к дорогим у него больше доверия, но в глубине души верит только в силу “эве де Конгве”, в предписания жреца лесного культа, продиктованные тому прямо духами. Никогда негр не перестанет быть в истинном своем существе сыном “матушки-сельвы”, таинственного темного леса, источника могучих сил природы, обиталища нездешних существ, которые легко пробуждают в его душе атавистические чувства — ликования и доверия, неотделимых от глубокого священного страха. И средства благочестивого лечения, и средства спасения души для него несомненно находятся в лесу: это илейги, игбо, юко, обоюро, нгуэй, араоко, эгго, он же нинфей — так они называются у потомков племени лукуми; или это мусито, мьянгу, дитуто, нфиндо, финда, кунфинда, или же анабутти — как зовут их потомки конго; потому что деревья — ики, нкини, муси — суть прежде всего обиталища духов, называемых ориша, мпунгу, нганга, и потому что в травах, напитанных таинственными целительными соками, также заключены живые священные силы, а может быть, и сами святые духи, те, что “правят всем миром” и судьбой каждого человека.