Перевод и вступление Натальи Ванханен, «Иностранная литература» №1 2015
Кубинская поэтесса Дульсе Мария Лойнас родилась в Гаване 10 декабря 1902 года. Ее настоящее имя — Мерседес, однако в литературу она с самого начала вошла как Дульсе Мария. Семья была культурной и весьма состоятельной. Отец, Энрике Лойнас дель Кастильо, — генерал, герой Освободительной войны за независимость Кубы — был еще и автором слов национального кубинского гимна. Мать, Мерседес Муньос — натура артистическая, — привила детям любовь к искусству.
Здесь все писали стихи: брат Энрике Лойнас Муньос, сестра Флор. Сама Дульсе Мария начала сочинять очень рано, а первое стихотворение опубликовала в шестнадцать лет.
Училась Дульсе Мария на юриста, защитилась по Гражданскому праву и, хотя юриспруденция, видимо, никогда ее всерьез не увлекала, вплоть до 1961 года вела скромную частную практику.
У
С Лоркой поначалу отношения не заладились. Дело в том, что Дульсе Мария показала ему свои стихи, а он раскритиковал их.
— Это я бы еще как-то пережила, — вспоминала поэтесса спустя годы. — Куда хуже другое.
Он выбрал мое самое проходное шуточное стихотворение и ткнул в него со словами: “Вот это у вас, пожалуй, самое лучшее”. Такого я уже простить не могла и долго на него дулась.
Лорка попал в этот дом, познакомившись с братом Дульсе Марии — Энрике, а потом очень подружился с ее сестрой Флор.
В молодости поэтесса с удовольствием путешествовала. Побывала в Северной и Южной Америке, в Европе, посетила Турцию, Сирию, Ливию, Палестину, Египет, а на Канарских островах гостила так часто и подолгу, что стала Почетным гражданином этого края.
Писала она в молодые годы очень много. Издала несколько книг стихов и прозы. Большой успех имел ее поэтический роман “Сад” (1951). Многие зачитывались ее книгой путевых заметок “Лето на Тенерифе” (1958).
Поэзию, в отличие от прозы, журналистики и эссеистики, Дульсе Мария всегда считала делом частным, глубоко личным — одиноким.
Ее стихи мелодичны, вдумчивы, почти всегда печальны. В них чувствуется тонкое религиозное переживание, и это роднит Лойнас с испанским поэтом-мистиком XVI века святой Терезой Авильской.
После Кубинской революции Лойнас осталась на Кубе, но печататься перестала. Похоже, что лет на двадцать пять перестала и писать. Как тут не вспомнить слова Анны Ахматовой, посетовавшей однажды, что целых шестнадцать лет, которые могли бы быть самыми плодотворными, она пролежала на диване, отстраненная от литературы.
Кстати в стихах Лойнас много общего с ахматовской поэзией, особенно ранней.
После смерти мужа Дульсе Мария одиноко жила в своем доме в районе Ведадо, окруженная многочисленными подобранными собаками и кошками.
“Я очень люблю животных, — говорила она и добавляла, — птиц тоже, но их не держу: не люблю клеток”.
Дульсе Мария собрала целую коллекция вееров. Почему веера? Потому что самые красивые вещи — бесполезные. На вопрос, не страшно ли ей в доме одной, отвечала: “Я дочь солдата и не должна ничего бояться”.
На склоне лет она снова вернулась к поэзии.
В эти годы ее книги печатались больше в Испании, чем на Кубе.
Член двух академий, Кубинской Академии Языка и Литературы и Испанской Королевской Академии, поэтесса дожила почти до ста лет. Она умерла в 1997 году в Гаване и похоронена на старинном кладбище Колон.
К ее столетию на Кубе была выпущена марка с ее портретом. С 2005 года в Гаване действует культурный центр имени Лойнас.
Стихи Дульсе Марии Лойнас переведены на многие языки мира, но больше всего на английский. Многие из них положены на музыку.
Баллада о поздней любви
Любовь, пришедшая поздно,
пошли мне просто покой.
Какими ты шла путями,
плутала тропкой какой?
Тебя не звала я вовсе
к последнему рубежу -
важней ли то, что ты скажешь,
того, что я не скажу?
Мертво холодное взгорье -
теперь я просто луна…
Пошли мне ночное море,
а роза мне не нужна.
Так долго ко мне не шла ты,
что ветер песни унес.
Любовь тишины, утраты,
не надо, не надо слез.
Розы
В моем саду есть розы
нездешней красоты.
Но розы быстро вянут -
их не полюбишь ты.
В моем саду есть птицы,
у них хрустальный звон,
но быстро он смолкает -
тебе не нужен он.
В моем саду есть пчелы -
летают день-деньской,
но мед их быстро тает -
на что тебе такой?
Ты любишь то, что вечно,
а смертной жизни дрожь
едва ли ты оценишь,
едва ли ты поймешь
и, верно, без подарка
из сада ты уйдешь.
Ступай своей дорогой,
не возвращайся впредь
и никогда не трогай,
что может умереть!
что может умереть!
Сотворение мира
В начале была вода…
Ревущая, дикая.
Рыбы еще не раздували в ней свои жабры,
и берега не стесняли волн.
В начале была вода…
Земля
еще не воздвиглась из глубин,
не сделалась твердью.
Она оставалась илом и песком -
зыбкой тайной бескрайней хляби.
Не было ни полнолуний,
ни россыпи островов,
лишь в юном водяном лоне
уже изредка шевелились, толкая друг друга,
не рожденные континенты.
Рассвет мира! Первое пробужденье!
Гаснут последние подводные вспышки.
Какое море влажных всполохов
под черной бездной небес!
В начале была вода…
Цена
Бледнее губы стали.
Рука твоя легка.
И ночь в моем бокале
колеблется слегка.
Не обнялась с тобою,
не отпила вина.
Вот всё, чего я стою, -
низка моя цена.
Желание
Пусть вечно объятье длится,
вмещая и тень, и свет.
Окружность его — граница:
помимо-то жизни нет!
Пусть смерть, подивившись вчуже,
попробует сжечь меня,
нигде не сыскав снаружи, -
внутри твоего огня!
Синий кувшин
Лишь тень скользнет по вершинам
у тьмы и света на стыке,
пойду я с синим кувшином
собрать последние блики.
Вода у тропки отвесной
своею гладью покорной
поймает отсвет небесный,
поймает отсвет озерный.
Волна замедлит движенье,
последний луч обнаружив,
и я коснусь отраженья -
прозрачных шелковых кружев.
И пепельный свет прощальный
навесит пóлог обманный,
печали сделав печальней,
туманы сделав туманней.
А там и тьма заклубится,
чтоб мир из шелка и света,
и то, что снилось и снится,
и даже кружево это,
наполнясь жизнью иною,
исчезли в сумрачной стыни,
и только зыбкой волною
плескались в синем кувшине.
