Create post
Журнал «Иностранная литература»

Тема для дискуссии о современной литературе от "Иностранки"

panddr
Igor Lukashenok

Александр Ливергант. Реплика в №8 за 2015 год

“…сидит щегол в клетке, у окошка”

или Симулятор виртуальной реальности

Была, помнится, в советское время такая газетная рубрика: “Письмо позвало в дорогу”. Меня “позвал в дорогу” не столько даже восьмисотстраничный роман американки Донны Тартт “Щегол”, который на радость любителям увлекательного чтива вышел в этом году в московском “Corpus’е”, сколько рецензия на него Юлия Дубова в 4-м номере “Нового мира”.

Рецензия на роман обращает на себя внимание двумя вещами. Заглавием — “Записки реконструктора”. И громкими именами, с которыми у рецензента ассоциируются “Щегол” и предшествовавшие ему романы Донны Тартт “Тайная история” и “Маленький друг”. Кого тут только нет. И “Портрет Дориана Грея” Оскара Уайльда, и “Волхв” Джона Фаулза, и романы Диккенса, и “Гарри Поттер” Джоан Роулинг, и даже “Идиот” Достоевского. И все эти книги “реконструируются”- сначала Донной Тартт и вот теперь Юлием Дубовым, назвавшим “Щегол” “умной, талантливой и очень грустной книгой”.

Донна Тартт. Щегол. Роман. Перевод с&nbsp;английского А. Завозовой. М, «Corpus», 2015, 832 стр. Слово «реконструкция» в&nbsp;последнее время приобрело некий зловещий смысл. Однако в&nbsp;изменении уже существующих предметов с&nbsp;целью придания им новых свойств ничего особо порочного нет. Равно как&nbsp;и&nbsp;в&nbsp;попытках воспроизведения уже существующего посредством некоторой новой модели, если изначальная модель&nbsp;либо неизвестна,&nbsp;либо непонятна.Первый роман Донны Тартт «Тайная история» принято называть психологическим триллером[1], и&nbsp;вот это самое определение «триллер» представляется несколько поверхностным. Да, читается залпом, как&nbsp;триллер, но&nbsp;это, кажется, единственное сходство, если не&nbsp;считать того, что в&nbsp;центре романа тщательно спланированное и&nbsp;безукоризненно исполненное убийство, но&nbsp;ведь в&nbsp;«Преступлении и&nbsp;наказании» тоже убийство, да&nbsp;еще и&nbsp;двойное, однако никому не&nbsp;приходит в&nbsp;голову назвать роман Достоевского триллером или детективом.В&nbsp;этом романе Донна Тартт, судя по&nbsp;всему, вполне осознанно, но&nbsp;еще довольно робко испытывает любопытный прием, который потом, в&nbsp;«Щегле», будет ею применен многократно и&nbsp;с&nbsp;размахом. Она устраивает перекличку с&nbsp;другим романом, очень известным, хорошо прочитанным и&nbsp;<nobr>супер-популярным</nobr>. У&nbsp;него есть своя аудитория, и&nbsp;Донну Тартт эта аудитория очень устраивает. Она ей нравится. Для нее изначально и&nbsp;планировалась «Тайная история».

Донна Тартт. Щегол. Роман. Перевод с английского А. Завозовой. М, «Corpus», 2015, 832 стр. Слово «реконструкция» в последнее время приобрело некий зловещий смысл. Однако в изменении уже существующих предметов с целью придания им новых свойств ничего особо порочного нет. Равно как и в попытках воспроизведения уже существующего посредством некоторой новой модели, если изначальная модель либо неизвестна, либо непонятна.Первый роман Донны Тартт «Тайная история» принято называть психологическим триллером[1], и вот это самое определение «триллер» представляется несколько поверхностным. Да, читается залпом, как триллер, но это, кажется, единственное сходство, если не считать того, что в центре романа тщательно спланированное и безукоризненно исполненное убийство, но ведь в «Преступлении и наказании» тоже убийство, да еще и двойное, однако никому не приходит в голову назвать роман Достоевского триллером или детективом.В этом романе Донна Тартт, судя по всему, вполне осознанно, но еще довольно робко испытывает любопытный прием, который потом, в «Щегле», будет ею применен многократно и с размахом. Она устраивает перекличку с другим романом, очень известным, хорошо прочитанным и супер-популярным. У него есть своя аудитория, и Донну Тартт эта аудитория очень устраивает. Она ей нравится. Для нее изначально и планировалась «Тайная история».

Насчет ума, таланта и грусти можно поспорить, но то, что Донна Тартт — мастер импровизаций на классические темы — факт неоспоримый. В “Щегле”, Дубов прав, можно и в самом деле, причем невооруженным глазом, разглядеть и Диккенса, и Фаулза, и Стивенсона, и Достоевского. И много кого еще. Раскрыв этот увесистый том, читатель наверняка испытает чувство ностальгии: он встретит и знакомых с детства персонажей (даром что под чужими именами), и заимствованные из классики, узнаваемые сюжеты и мотивы. Рассказчик Тео Декер и характером, и судьбой схож с Оливером Твистом — хотя то, что выпало на долю сироте Донны Тартт, сироте Чарльза Диккенса не приснилось бы и в кошмарном сне. Много общего у Тео и с Пипом из “Больших надежд”. Похож он (и внешне тоже) и на героя-очкарика Джоан Роулинг: не случайно ведь украинский друг Декера Борис (эдакий Мефистофель — еще одна ассоциация,- “та сила”, которая творит зло, а получается добро) с первых же дней знакомства нарекает его “Поттером”. Криминальный делец Хорст напоминает Дубову Феджина, девочка Пиппа, взявшая свое имя напрокат у героя “Больших надежд”, — Флоренс Домби. Ну, а имя таинственного (до поры до времени) невадского криминального авторитета — Сильвер — говорит само за себя.

Вот только “реконструирует” классику Донна Тартт с целью отчетливо утилитарной. Как всякий массовый романист она отлично уяснила себе, что, во-первых, автору развлекательных книжек изобретать велосипед нет нужды. Пусть его изобретают джойсы, кафки и беккеты. Автор же, обслуживающий массовую читательскую аудиторию, чтобы легко, увлекательно читаться, чтобы держать читателя в тонусе, должен быть узнаваем, уметь встроиться в традицию, а не выбиваться из нее. И во-вторых, чтобы читатель низкопробной литературы чувствовал себя “в хорошем обществе”, необходимо, как теперь выражаются, “косить” под автора элитарного. Одни эпиграфы к четырем частям “Щегла” чего стоят! Тартт без особой надобности цитирует crème de la crème мировой литературы: Альбера Камю, Артюра Рембо, Франсуа Ларошфуко — сплошь “вечные французы”. И даже “самого” Ницше. “Искусство дано, чтобы не умереть от истины”, — предваряет последнюю, самую эффектную и душещипательную часть романа немецкий философ, хотя в романе Тартт искусство — привязанный за лапку щегол на картине голландского художника XYII века Яна Фабрициуса — от истины не спасает. Истиной — жизненной, не беллетристической — в “Щегле”, впрочем, и не пахнет. И искусством — настоящим, не заемным, — увы, тоже. Что и есть, собственно, рецепт бестселлера, в какой бы стране этот бестселлер ни писался и ни читался. В России с ее на сегодняшний день хилыми тиражами издательство, не слишком рискуя, напечатало 20 000 экземпляров “Щегла”, и это, надо полагать, не предел.

Читаешь эту “умную, талантливую и очень грустную книгу” и думаешь, что литература за последние три века сделала полный круг. В позапрошлом столетии Бальзак, Диккенс и Достоевский “гримировались” под сенсационных романистов, черпали сюжеты из криминальной хроники — и при этом оставались Бальзаком, Диккенсом и Достоевским: с Эженом Сю, Бульвером-Литтоном или Сенковским их не спутаешь. Сегодня же авторы из разряда массовых стремятся сойти за писателей проблемных. Пишут романы воспитания, которые не способны воспитать ни героя, ни — тем более — читателя; читатель, впрочем, воспитываться вовсе не собирается. И при этом щедро нашпиговывают их либо всевозможной нечистью: наркоманами, убийцами, террористами, азартными игроками, мошенниками — либо же, по контрасту, — ходячими добродетелями, вроде благородного, всепрощающего “краснодеревца” Хоби. А сколько в “Щегле” полезной информации, до которой серьезному писателю обычно нет дела! Зато читателя “Щегла” Донна Тартт научит и старинную мебель ремонтировать, и косяки скручивать, и разбираться в сложнейших кулинарных рецептах и картинах кисти старых мастеров.

И читатель на этом бале-маскараде совсем теряет голову, принимает блокбастер за большой американский роман — Ю. Дубов, правда, не решил, английский это роман или американский. Попытку же Донны Тартт рассказать о мире Диккенса… “в реалиях совершенно не диккенсовских” рецензент воспринимает не имитацией, а импровизацией, и “импровизацией великолепной”. Особенно, по мнению Ю. Дубова, удалась автору импровизация на тему “Идиота” Достоевского, которая “играет исключительно подчиненную и мотивирующую роль”. Роман Достоевского в “Щегле” действительно, как мы уже отмечали, присутствует, не вполне понятно, правда, в чем его “мотивирующая роль”, да и что это словосочетание означает. И как “подчиненная роль” согласуется с “мотивирующей”. И, главное, что нового, оригинального в “ключевой” мысли Бориса, почерпнутой у князя Мышкина: “А что, если эта наша нехорошесть, наши ошибки и есть то, что определяет нашу судьбу, то, что и выводит нас к добру?” Если эта не слишком внятно выраженная мысль и казалась глубокой и парадоксальной, то очень давно, до Гёте, Ницще и Достоевского, и Борис — позволю себе невольный каламбур — Америки не открывает.

Удался, считает Юлий Дубов, и перевод, за что в конце своей рецензии он выносит Анастасии Завозовой “отдельную благодарность”. По мне же, благодарить А.Завозову и ее редактора (профессия, лишний раз убеждаемся, увы, умирающая), по правде говоря, особенно не за что. Русская версия романа (читавшие книгу в оригинале уверяют, что Д.Тартт — превосходный стилист) сродни ухабистой дороге — спотыкаешься на каждом шагу. Есть словосочетания несколько, как бы помягче выразиться, необычные, вроде “подзаброшенных будуаров”, “резких личиков”, “с искрящим в животе волнением”, “тряхнуло нереальной легкостью”, “не хотелось переговариваться через ее тело”, “прошел на несколько картин вперед”, “общительно сказал он”. А есть и вовсе непонятные: “взбитый взрез воды”, “ужасные тела-формы” и прочие. А как вам понравится такая фраза: “Симулятор виртуальной реальности перещелкнулся в цвет”? Да и матерок на Невадщине (роман, предупреждает нас классификатор 18+,“содержит нецензурную брань”) выглядит, прямо скажем, необязательным.

Как и безудержные похвалы рецензента в адрес интеллектуального блокбастера или психологического триллера (как кому нравится) реконструктора Донны Тартт. Прав был один американский издатель, который в ответ на упрек серьезного писателя, что его книги плохо расходятся, возразил: “Ничего удивительного. Читателю подавай плохие книги, а не хорошие”.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
panddr
Igor Lukashenok

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About