Полуденный свет неравномерно заполняет банку, приобретая нездоровый оттенок серой желтизны. Неправильные тени пятнами валятся на пол, растягиваясь гобеленом, теряя любую связь с объектами, которым они принадлежали. Тень всегда старше своего хозяина.

Я смотрю в муть формалина. Кажется, что сама жидкость пыльная, застрявшая между временем. Застоявшаяся и застывшая, даже если встряхнуть.

Разлетелись голуби. Звук похож одновременно на хохот и на рассыпающиеся бумаги. Какой-то топот в коридоре. Ветер колышет широкие листья растений, высаженные в одинаковые горшки. Только у одного глиняный, остальные в пластиковых или вовсе в имитации горшка. Корни неуклюже торчат из–за краёв необожженной глины, бледные, как варёное мясо, даже зелень листвы — налитая и мясистая — неестественно варёного оттенка.

Осматривая комнату — если это, конечно назвать осмотром, смотреть тут толком не на что — я отмечаю несколько шкафов, стол, окно, подоконник, подавленный растительностью. Ряды банок, частоколом покрывающие полки. Смотря на застывшие позы, чувствуешь, будто заглядываешь в утробу, эту камеру обскура, в которой проявлены все эти снимки. Все они подобны фотографиям. Застывшие и немые, но не так, как мёртвые тела. Немые по-своему. Они могут говорить, но только если отыщут язык, способный их выразить. Поэтому они молчат.

Если долго смотреть, то Они начинают плавать, кружиться на одном месте, точно большие рыбы в тесном аквариуме. Редкие движения, подёргивания конечностями. Конечно, это только иллюзия, вызванная искривлением света в формалине. Пусть так. Это полуденный свет заставляет Их танцевать свинцовый балет. Но если есть наблюдатель, то Они и действительно танцуют. Они танцуют для него.

Привыкая к Их медленным покачиваниям, ты начинаешь видеть, как мир сливается в едином потоке, если комнату можно назвать миром. Мир кружится, сбрасывая цвета, пока не останется выцветший свинцово-желтый; все объекты вытянутся и растянутся по гладкоизогнутой поверхности стекла, обтекая со всех сторон; пространство сожмётся, звуки оглохнут, превращаясь в условные вибрации и гул тающих эхо, а свет утратит всю власть, сливаясь с формалиновыми водами. Но всё это иллюзия, вызванная тяжестью молчания маленьких тел, заполняющих всё пространство комнаты, выталкивая иные объекты, звуки, запахи, цвета и чувства. Теряется любое ощущение идентичности, но взамен получаешь странное "уютство", точно вернулся в амниотические воды камеры обскура. Нет ни тебя, ни комнаты, ни птиц, ни улицы, только бельма сморщенных корней тел, сливающихся в единый глаз — твой глаз. Как только покидаешь полдень, комнату, ты возвращаешь себя, но остаётся едва уловимое чувство ностальгии.

Я проработал в этом кабинете очень недолго и уволился, как только смог, но до сих пор кажется, что я остался в одной из этих банок.