Мне страшно писать этот текст. Такой же страх я испытываю перед сексом. Этот страх возникает, когда ебёшься без любви. Страх связан с тем, что текст давно откладывался — то есть он будет написан не вовремя. Почему не вовремя если мне всё-таки захотелось его воплотить?

Летом моя знакомая рассказала об «острове в городе, где куда ни пойдёшь, то непременно столкнёшься с рекой». Я люблю места, связанные с рекой, где есть вода или острова. И я представила остров, окружённый кольцом змеи — водой. На следующий день я отправилась туда. Погода благоволила знакомству, я вышла на Коломенской набережной, созерцающей саму себя утром в субботу и залитую солнцем.

Нагатинский Затон — южный район, уместившийся телом моллюска в мантии Москвы реки. Когда я приезжала туда в первый раз и во второй, то ничего не знала об истории района. История того, что было меня не удовлетворяла, потому что мне важнее наблюдать и чувствовать, что происходит здесь и сейчас. В первое посещение я прошла Коломенскую набережную, с пристрастием, на автоматизме, изучив растительность, характер архитектуры и обращая внимание на каждого встречного. Далее я буду использовать фрагменты мозаичного характера из своего летнего дневника, написанного сразу после посещений:

09.06.24

<…> поняла, что мне интереснее исследовать не тексты, а переживания от окружающего пространства. Почему я реагирую так или иначе на разные места. Почему человек так или иначе обустроил пространство вокруг себя?

Здесь я решаю, что могу лишь вести наблюдения, а самыми объективными утверждениями будут мои чувства и впечатления. Я бы хотела назвать это исследование мифотворчеством пространства.

По ходу своей прогулки я делала фотографии объектов, которые эмоционально выделяются мной на общем фоне пространства и одновременно формируют его.

Мне также понадобилось систематизировать, классифицировать, исходя из собственной оптики, эти объекты. Но прежде, чем перейти к классификации важно обозначить, что панорама противоположного берега, обозримая с той точки набережной, с которой началась моя прогулка[1], напоминает по наполнению объектами район въезда-выезда в Самару, где находится старый мост, а также место, где река Самарка впадает в Волгу. Описывать подробно объекты панорамы не имеет смысла, потому что это физически недоступное мне пространство из точки обозрения, оно не принадлежит пространству, в котором наблюдатель присутствует. Я могу только предполагать (один из процессов внутри мифотворчества пространства), что происходит на противоположном берегу, как протекает время там. Кратко набросаю лишь объекты приведённого сходства, сделанного на основе личного опыта и ассоциаций: стройка ЖК высотного типа, абрис леса строительных кранов, промышленный район за стройкой, песчаные и щебёночные карьеры, стоянка катеров.

Предлагаемая классификация объектов пространства Коломенской набережной, которую я оформила в виде списка с пояснением:

1.     Объекты земельные/поверхностные, имеющие непосредственную связь с землёй, находящиеся на земле или произрастающие из неё. Тела этих объектов должны соприкасаться с почвой, поверхностью любого другого типа, например, асфальтом. К таким объектам относится ландшафт и объекты ландшафта: земляные горки, предназначенные, возможно, для создания высоких клумб или альпийских горок[2]. Искусственное формирование холмистой местности с переходом высот поверхности, имеющей плавные/комфортные/естественные формы в отличие от ассоциативно городских (строгость и правильность форм и линий).

Здесь я описываю находящийся на этапе инженерно-строительных работ участок набережной.

Сейчас на этих возвышенностях пасутся голуби. На данном этапе рельеф вызывает странное ощущение — ассоциации с тем строительством из песка и земли, в которое играют дети в песочнице.

Детский скейт-парк. Дорожное покрытие и узор дорожек. Узор дорожек вторит текучести воды. В узоре меня особенно заворожило одно решение — обвод дорожки вокруг ствола большого дерева с сохранением живого организма. Привлекло, потому что я не смогла не подчиниться траектории дорожки, скорее — желанию пройти по полукругу, хотя на это действие и затрачивается больше времени, чем пойти по прямой, с другой стороны, где велосипедная зона. Это также вызывает радость причастности к экологичному решению.

2.     Зелёные насаждения. Мне хочется назвать их живыми объектами. Здесь произрастают характерные для московской городской среды живые объекты — липы, ивы, молодые дубы, несформированные клумбы с разновидностью мелиссы с сиреневыми цветками. Зелёная стена из бузины, отличающаяся стойким ароматом и контрастом белоснежных щитковидных соцветий на фоне тёмно-зелёной листвы. Насаждения культурного шиповника (белая и малиновая разновидности).

3.     Наземные объекты, собственным основанием соприкасающиеся с ландшафтом. Их отличие от поверхностных, земельных объектов — в размерах, которые выдвигают их за грани земли и устремляют в небо. К таким объектам относится спортивный инвентарь, архитектурные постройки, бетонные столбы различного назначения, исписанные минималистичным граффити (здесь преобладают надписи), ротонды, здание стоянки речного транспорта, шлюз.

4.     Сигнальные объекты. Дорожные знаки, которые выходят за зелёную зону и набережную, но контурируют пространство.

5.     Неопределённые объекты — спуски и искусственные тропинки к воде, привлекающие внимание. Это также объекты, принадлежащие зоне вне набережной, но видимые из неё, а значит — входящие, формирующие пространство.

В этом пространстве мне также был интересен архитектурный ландшафт, где помимо типовых многоэтажек и довольно катафалкоподобных новостроек встретилось несколько отличных зданий. Например, офисное здание, где расположена ветклиника, в псевдофутуристическом стиле — застеклённый второй этаж, значительно выступающий над первым. Некоторые из них можно назвать уродцами с точки зрения архитектурной эстетики всех времён — они сделаны без вкуса и/или неумело, когда идея создателя не смогла в реальности обрести первоначальные черты. Но такие уродцы выделяются на общем фоне общей убогости заложенными в них креативностью, уникальностью. Такие здания я бы называла hand-made houses, потому что обыкновенно такие объекты достаточно обжиты и уютны внутри, к какой бы сфере использования они не принадлежали — ипешная шиномонтажка, клиника, магазинчик редких вещей. Поэтому назвать их зданиями buildings рука не поднимется. Таких домиков ручной работы, скорее ручной/авторской выдумки, особенно много в провинции. В любом городе мне положительно забавно встречаться с таким. И я не знаю, что с этим делать. Большую часть жизни я провела в посёлке городского типа, полностью состоящего из домов авторской выдумки — есть дома, которым ты даёшь прозвища, характеризующие внешний вид — например, дом-замок или дом-башня. С точки зрения не только архитектурной эстетики — это хаотичная, но родная и уютная архитектура. Не всегда она возникает вследствие экономического фактора, но непременно — исторического и политического, последнего, пожалуй, больше. Потому что, например, в моём родном посёлке осталась небольшая часть, отмирающая с каждым годом, домов на старых улицах, которые определяются как деревянные деревенские дома двадцатого века. Эти дома, или уже те, красивы и очаровательны в независимости от материального достатка хозяев. Они эстетичны визуально и способны составлять органично сочетаемые композиции. Среди более посредственных деревянных домов, встречаются настоящие жемчужинки с авторскими резными деталями фасада, со стеклянной верандой в изящной купе сиреневых кустов. Сейчас каждый строит на свой бюджет и вкус, но последнее оставляет желать одного — визуальной эстетической культуры каждого. 

Во многих из домов посёлка я побывала внутри как гость или как исполнитель колядок. Многие из них продолжают авторский подход к интерьеру. Они уютны и хороши внутри. Но одновременно нелепы и, порой, пугающе теми сочетаниями, которые доступны эстетическому взгляду автора. И из-за этого неуютны, на самом деле. Однако интерьер индивидуальнее, ближе к личному человека.

Отдельно к этим рассуждениям идёт вопрос романтизации и эстетизации микрорайонов, спальных районов с пятиэтажками, которые знакомы мне по детству из двухтысячных. У кого-то эти дома и районы связаны с детским уютом, беззаботностью и дефицитной/простой, но искренней атмосферой. Мой личный опыт влачит за этими пятиэтажками домашнее насилие, пьяные драки в подъезде по ночам, многочисленные командировки отца и его болезни. Это всего лишь мой личный опыт, но все те ситуации и среда, которые многие описывают как «бедно и просто, но зато искренне и уютно», никогда не станут для меня уютными и искренними, и не станут чем-то, кроме небезопасности и травмы.

Как будто такое же отношение формируется у меня ко всем архитектурным уродцам. Они — зеркало политической среды и человеческого сообщества, его большей части, духовного выбора каждого, это зеркало и меня в том числе. С одной стороны, это часть меня, часть ментальной истории страны, с другой — ржавое лезвие, каждый раз теребящее старую рану, не способное нанести свежее ранение, но доставляющее боль и препятствующее заживлению, образованию шрама.

Я не знаю, какими должны быть архитектура и города будущего, но точно не такими, как все те, что могут вызывать подобные переживания. Они не должны становится травмирующими ни для одного прошлого, нынешнего и будущего поколения.

 Я смею предположить, что тело — пространство, ощущение тела есть намного больше, чем физическое положение в мире или полость для чего-то, обозначение. Осознание себя больше, чем тактильное и субъективное. Это всегда и обязательно додумывание себя, непрерывный процесс создания мифа о человеке. Мир и осознание реальности — бесконечное творчество и создание, а не созидание. Созидать могут камни, гранит набережных, и даже нежные волны не созидают. Во вторую свою прогулку по Нагатинскому Затону я продвинулась дальше по окрестностям, была дождливая погода — ливень сменялся моросью. Людей было меньше, зато вылезли утки из своих зарослевых укрытий. Некоторые обзавелись выводками полосатых птенцов. Дышалось легче обычного, но и в сухую погоду на набережной держалась влажность. После двухчасовой прогулки на набережной остались разве собачники. Почти все из них — постоянцы, жители ближних высоток. Поэтому здесь их можно увидеть каждый вечер. Собак здесь много и разных пород — не скажешь, например, что собак маленьких пород больше, чем больших. Природа прекраснее в дождливую погоду, как прекраснее без человека. Я увидела двух женщин на лавке. У одной был мопс, у второй большой дог. Я подошла к ним, представилась и попросила ответить на мои вопросы, касающиеся этой/их набережной. Они без раздумий согласились и начали разговор так, что мне не потребовалось задавать им вопросы, наводя на нужное повествование. Мопс приставала ко мне с игрушкой-кольцом, поэтому я слушала женщин и играла с собакой. Одна женщина переехала в Нагатинский Затон из центра города. Она жила в старинном доме в проулке, рядом с известным храмом. Дом не сохранился. В восьмидесятых годах набережная представляла из себя чистый песчаный пляж с минимумом ограждений. Позже здесь поставили гранитное ограждение, пляжа не сохранилось — городские власти решили оставить зелёную зону с дорожками. По словам жителей, они хотели сохранить пляж — место для купания в двух минутах ходьбы от дома может себе позволить не каждый москвич и даже горожанин. Каждое десятилетие зелёная зона набережной подвергалась реконструкциям — и нынешнее состояние жителям печально наблюдать. Оставляют всё меньше клумб, цветов, кустарников, меньше газона, больше асфальта, поверхностей спортивного типа. Прекрасные деревянные детские площадки в связи с выходом из эксплуатации заменили на некрасивые и монофункциональные аналоги. Вторая женщина переехала в Москву из другого города, в Нагатинском Затоне она не так давно, но градостроительная политика нынешней власти в области парковой культуры и реставрации набережной ей не нравится. Оставляют больше неживых непонятных нефункциональных и, зачастую, уродливых объектов, лишая жителей района доступа к воде и, самое удручающее — контакта с зелёной природой. Буквально бетонируя последнюю. Под дождём строительные работы на набережной вылились в бесконечную грязь — в тот день перекопали весь газон. Жители печалились о ротондах, также подвергшихся неэстетической реконструкции или замене*(данные не уточнены). В свою третью последнюю прогулку я приехала в Нагатинский Затон в конце лета. В поле рядом с музеем-заповедником Коломенское, закрытым для посещения на тот момент, я собрала разных полевых цветов на засушку. Из тех, что узнала с родных полей. Разводить огонь в парковой зоне набережной запрещено, но компании разного возраста жарили шашлыки. На месте перекопанного газона вырос новый, поздние летники цвели. По тёплым вечерним дорожкам бегали спортсмены, семьи катались на велосипедах, собачники выгуливали собак.

В Москве моя навигация выстроилась по бесчисленным храмам разных цветов. Непременно приводящая меня к Яузскому шлюзу. Шлюз думает о пространствах из видений, которые нельзя не посетить. Я создаю вымышленные пространства литературной реальности, потому что они вечны, в отличие от реальных. Они неизменяемы во времени. Они устойчивее и, может быть, поэтому живее. Каждый раз, возвращаясь в зимний сад вымышленного острова, застаёшь его в том же состоянии, что и в последнее прибытие — в то время, как на Яузском шлюзе проложили ещё одну дорожку. Весной здесь вылезли шампиньоны. Рада заставать места нетронутыми со временем. Рада заставать места изменившиеся, но не исчезающие или исчезнувшие. Я создаю и изучаю вымышленные пространства, чтобы находить в них оттиски живых сердец и их ран. Чтобы приходить туда. Приходить в реальные пространства — быть? Геопоэтика во всех её проявлениях нужна, чтобы строить вымышленные или реальные пространства будущего, которые не будут травмирующими.

 Автриса: Мария Кривова

^[1] Не могу назвать пройденный путь маршрутом, потому что он 1) не был запланирован и 2) не был физически зафиксирован на карте, бумаге.

^[2] Утопические предположения.