В первой половине 2017 года будет издана книга стихотворений ярчайшего представителя украинского литературного андеграунда семидесятых годов Григория Чубая (в переводах Алексея Рисованного), в которую войдут все верлибры и самые знаковые тексты поэта.

Мы публикуем на Сигме перевод поэмы «Вертеп».

Вертеп. Поэма, 1968

Nihil simper sou statu manet:
ничто не остается постоянным
в своем состоянии.

— латинская мудрость -

1

Наша мощная цивилизация, которая в совершенстве умеет играть
в карты и танцевать самые модерновые танцы.

Наша мощная цивилизация, которая чувствует себя
интеллектуально упитанной коровой, если ей удается
с первого взгляда различить картины Пикассо от
полотен Ремрандта ван Рейна.

Наша мощная цивилизация, которая сегодня безгранично
осчастливлена автоматом для продажи пуговиц,
удивительной самопиской, которая в случае нужды может
откупорить и бутылку; водородной бомбой в ЭННОЕ
число мегатонн, новейшим кинодетективом в 25 серий,
моральным кодексом строителя коммунизма и свежим
анекдотом из серии «Армянское радио отвечает».

Ах, эта безгранично счастливая цивилизация! Которая не смотря
на всё не забывает о том, что она является наивысшим проявлением
всемирного прогресса и двигается.

Да, именно двигается!
Пешком. В авто. В катафалке. В трамвае.

И которая, двигаясь, успевает:
посетить пивной бар,
вполголоса покритиковать за глаза своего начальника,
устроить скандал жене,
решить два-три кроссворда…

Слышите!
Она двигается!!!
Слышите!!!

Бурлит мир, смеется, плачет, воет.
Кружат видения, веселые и грустные.
Идет вертеп, без разделения на действия,
Разве что с разделением на ночи и на дни.

Кружит мир. Молчит, как нужно крику.
И правда топится во лжи чуть ли не ежедневно.
Неужели и я упаду в него и исчезну
Безболезненно, безлико, наугад?

Упаду туда, где безумие всему пастырь,
И пасет государства, души и слова.
О боже мой, не дай мне упасть,
Ибо кругом идет уже голова.

Ибо уже и дням, и ночам моим больно.
О боже мой, спаси и отведи
И от тех, лукаво есмь глаголящих,
И от тех, набравших в рот воды.

И от тех, за ложь лаврами заключенных,
И от тех, что ни сюда и ни туда,
И от идолов старых и новоиспеченных,
И от пустословия, боже, отведи!

…Затьмила головы тупые лакузомания
Пофимиамлят и ждут «кто подаст».
И душу каждый из них, будто мантию,
перешивает по-модному «под власть».

Посмотри, вокруг видимо-невидимо
Тех языков, танцующих стриптиз!
И катятся землей дикие видения
Парадов, маскарадов, танцев, слез.

И пустота безмерная, ежечасно
Уже целый мир берется постичь.
Как жить мне, если я еще человек?
Если мне от себя не убежать?

Если и дням, и ночам моим больно!
О боже мой, спаси и отведи
И от тех, лукаво есмь глаголящих,
И от тех, набравших в рот воды…

…О боже мой, куда же мне… Куда?…

2

Жарким днем июльским убегаю по улице городской,
бегу от себя, бегу от слов страшных, которыми вынужден
я о ежедневном побеге говорить. А улица вся — сплошной
побег. Ибо будет дождь, ибо тучи надвигаются. А улица вся —
сплошной побег. И все бегут… Только ли от дождя?

Один убегает от себя сегодняшнего, а второй догоняет себя
вчерашнего; и все куда-то убегают — спешат.

Кто от себя, кто к себе, кто от кого-то, кто к кому-то,
кто ни от кого-то, кто ни к кому. И вместе все убегают от
дождя…

Так ежедневно: в суете, в круговороте часов
люди убегают от себя и к себе,
убегают к книгам, к женам, к картинам,
убегают под воду, под землю, на небо,
убегают в ненависть, в любовь, в кино,
в карты, в бильярды, в лото, в домино,
в салаты, в борщи, в котлеты и в торты,
в фуражки, в манжеты, в комоды и в шорты.

От черта к богу,
от бога к черту,
с ночи до ночи,
с утра до утра.

Убегают в крик, убегают в молчание,
убегают в ожидание, в бессонницу, в прогнозы,
убегают в смех, во вздохи, в слезы…

…Убегают под карнизы, под погоны,
под кровати, в бомбоубежища, в закон.
Не разберешь: где побег, где погоня,
и каким молиться иконам?
И к каким из них ходить каяться,
каким хулу нести, не раскаяние?
…Или на земле таких, что не сбегают,
нет давно? И побег — это жизнь?
Неужели вся суть в беспорядочной беготне?
Неужели она всему голова?
Неужели какой-то всевышний «Паганини»
на скрипке мира побег наигрывает?

Так ежедневно: в суете, в круговороте часов
люди убегают от себя и к себе.
Убегают к книгам, к женам, к картинам,
убегают под воду, под землю, на небо,
убегают в лес, на Марс, во мрак,
чтобы быть людьми или не быть людьми.
Убегают в подвиг, в ярость, в вину.
Домой.
В крым.
В кафе.
В гроб.

3

Всё побеги да побеги. Погони и побеги.
А потом: к миру — от карт и от отречений,
от пива, с футбола, с кино,
с гроба возвращаются к миру как-то
безвинно, возвращаются, не сказав даже
«прости».

А миру некуда убежать.

А миру — голо!

А миру — босо!

Тирады.
Указы.
Речи.
Доносы.
Танцы.
Ракеты.
Парады.
Кастеты.

Торговцы.
Шпики.
Генералы.
Эстеты.

Джаз-банды.
Футболы.
Космосы.
Нации.

Боги.
Полубоги.
Парт-ор-
гани-за-ции!

Персоны.
Парсуны.
Кинозвёзды.

Голгофы.
Освенцимы.
Соловки.

Дачи.
Соборы.
Кремли.
Мозоли.

Владыки на небе.
И
на земле.

Деньги.
Яды.
Вина.
Элеи.

Гробницы египетские.
И
мавзолеи.

Рога и нимбы.
Тюрмы и решетки.

Идолы,
Сплетни.
Авто и пушки.

Кодексы уголовные.
А также — моральные,
кандалы модерные
с картами игральными.

И
Бесхребетная
Напыщенная
Элита

—

Всё это для мира,
Для белого света!

Для мира — тирады!
Для мира — доносы!

А миру — голо!

А миру — босо!

4

Диктаторы, диктаторы, диктаторы —
погонщики великие: «цоб-цабе». *
Диктаторы, диктаторы, диктаторы
ежедневно диктуют миру себя.

О, сколько их возносится и падает!
И сколько их плюет в наш Днепр!
И прославляет мир своей властью,
и одевает в свое добро.

…Всё продиктовано и всё перекрашено
и удостоено должной цены:
за сомнения, за мысли — замучено!
И за холуйство — облечено в ордена!

Всё продиктовано и всё перекрашено
и узаконено: что думать — это грех!
Муштрованно всё — перемуштрованно
и в ранги роботов возведено живых!

…А эту проклятую мыслящую породу
всю до ноги стереть бы правду говоря!

И столько врагов было у народа,
что и весь народ был врагом себе!

5

А мир — вертеп.
Говорю я с горечью: этот мир — вертеп. И, наверное,
наитруднейшее — в нем оставаться собой,
с первых дней своих и до последних не быть ни актером,
ни суфлером, ни куклой на пальчиках обманных,
а лишь собой каждый час, а лишь собой каждую
минуту, с лицом откровенным твердо идти на кон…

Вы знаете, чего я еще боюсь? Больше атомных ужасов
боюсь, боюсь я, что кто-то из инопланетян когда-то
в своем дневнике запишет: «Планету эту зовут вот здесь
Земля. И населяет её множественная сила ходячих желудков —
пьющих и жующих. Которые только жуют — и больше ничего. Глотают
пудинги, котлеты, ноты, стихи, глотают истины,
глотают целые нации, и друг друга едят, и сами себя…»

Вы знаете, чего я еще боюсь?!
Больше атомных ужасов боюсь?!

Боюсь этого «глотают и жуют»!

…Как вечер землю сине охватил,
как звёзды в небо съехались на вече,
в мою комнату тихо вступил
один знакомый тихий мужичок.

— Здаров, приятель, так как теперь живешь?
Я слышал, прослыл писателем великим?
…Ехидная улыбка, будто колесо кривое,
перекатилась его иконным ликом.

Я слышал, что прешь ты часто на рожон,
извиняйте, ради каких-то истин,
забыв древнюю проповедь: «Блажен,
кто ест тогда, когда захочет есть».

Зачем тебе бремя чьих-то мук?
Зачем тебе души чьей-то буря?
И зачем то, что дальше твоих рук,
и то, что головы твоей выше?

…Он плел еще долго блудливые слова,
что зависали серой паутиной.
Крутилась эта пластинка не нова,
аж покуда стало у меня уже терпение.

Зачем тебе бремя чьих-то мук?
Уж слишком вы умные все и гордые…
И хотя он был и дальше моих рук,
да я ему влепил таки по морде!

И он к выходу поторопился, поспешил…
И из–за дверей, из темноты, из ночи
он мне с угрозой прошипел:
— Блажен, кто ест тогда, когда захочет!

6

А ночь спереди и сзади…
Мы идем. Вперед, иль же назад?
…Парадоксальная суть парадов
и вместо правды — сто полуправд.

Хоть правда и пол… Зато ведь их «много»,
тех правд-калек полуживых.
А живой ум, хоть и убогий,
ежедневно плодит новых.

Модернизирует, совершенствует
полуправды те, будто лимузин…
Одна не успеет доконать —
как есть десяток взамен!

Тогда уставшей говорят: «довольно»,
и втихаря вводят другую в двор,
еще и разукрашенную по моде —
в такую попробуй не поверь!

…Зачем же крик? Зачем же гам?
Чего же мы хотим все?!
Боги остаются божками,
сойдя в кремль с небес!

Кто мы такие? Что будет завтра?
Куда идем? Вперед? Назад?
А что, если завтра динозавры
будут наш встречать парад?

Тогда аж взорвется грозой
проклен, неверие и раскаяние:
— Так мы же пришли к мезозою
вместо ясного будущего!

Тогда, как наша цивилизация спала и смотрела блаженные
сны об авто, которые ей принадлежат, о дачах, которые ей
принадлежат, и о звездах, которые пока что ей не принадлежат
— во сне она жалела, что нельзя каждую звезду
в частности оградить забором и привязать возле неё
сторожевого пса —.

Вот тогда я вынес ей приговор.
Цивилизация этого не увидела в своем блаженном
сне. Она лишь с утра прочла в газете, что я её
презираю, и высказала по случаю несколько интересных
мыслей:
1. «Я свою дачу построил собственными руками
и за честно заработанные деньги…»
2. «Куда сматрели учителя, когда ищо етот
автор учился в школе?!»
3. «Я понимаю, что это, может и так. Но вдруг
против целого мира заявить такое, это нужно быть
или великим чудаком или же
сумасшедшим».

А потом цивилизация взяла мою поэму и на своих
всепоглощающих зубищах долго хрустела эпитетами
и метафорами, долго обижалась и жевала,
жевала, жевала, пока не съела всю до точки…

И пошла, блаженно икая, запивать её пивом.

____________________________________________
*
Цоб! (соб, ксо, цаб, собь, собьте) — от себя — «возглас на коней, чтоб они повернули направо».
Цобе! (цабе, ксобі, ік’ собі) — к себе — «чтоб повернули налево».