Слово «антагонист» переводится с древнегреческого как «противник», «соперник». Антагонист или, другими словами, отрицательный персонаж, присутствует практически в любом художественном произведении.

В XX веке — веке экспериментов — авторы пытались изменять или «модернизировать» образ антагониста, чтобы как-то отойти от проложенной ещё античными драматургами дороги, выставляя в качестве отрицательной, противодействующей главному герою, протагонисту, силы, например, некую организацию или общественный порядок в целом.

Вспомним, например, знаменитый роман «Мы» Замятина, одного из основоположников жанра антиутопии. А также были попытки создания «антигероя», когда положительный персонаж содержит в себе отрицательные черты (эта тенденция началась на западе со «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона). Или старания в советское время создать «производственный» роман, «населённый» только положительными работниками и пр. Однако, в том или ином виде, антагонист жив и сегодня. Пожалуй, его вообще невозможно «вычеркнуть» из художественной литературы. Это ещё раз доказывает, что, как правило, в основе любого повествования лежит конфликт. А присутствие иного взгляда и создаёт необходимое столкновение и движение.

Сегодня в кино и массовой литературе всё чаще образ отрицательного персонажа сводится к понятию «злодея». Я считала бы его разновидностью антагониста.

В этой работе я хотела бы сосредоточить внимание на отрицательных героях, определить, что конкретно заставляет нас относить их к антагонистам, в чём именно заключается их «червоточинка», и попутно предложить свою типологию отрицательных персонажей, опираясь на историю образа антагониста.

Тема отрицательного персонажа в художественной литературе огромна, и практически невозможно охватить её всю в одной работе. Однако я попыталась на всем нам известных примерах из русской классики дать описание собственного взгляда на эту проблему.

«Античный» антагонист

К этому типу я отношу тех отрицательных персонажей, которые наиболее соответствуют своему древнегреческому прообразу. Это «второй» голос, громкий, непреклонный, ни в чём не уступающий главному и никак не готовый идти на мирное разрешение конфликта.

Это, в первую очередь, Кабаниха из «Грозы» Островского. Сама пьеса насыщена атмосферой подлинной античной трагедии: от метущейся, загнанной в угол главной героини до ощущения непреодолимого рока, который движет всеми судьбами. Катерину можно сравнить с царём Эдипом (вспомним, что ритуал выкалывания глаз приравнивался к убийству). Страх перед грозой равен страху перед роком или карой богов. Кабаниха жестока и деспотична, даже бесчеловечна («нечего жалеть такую жену, ее надо живую в землю закопать…» (о Катерине)). Однако все её личные характеристики проистекают из общего набора недостатков, воссозданных автором для того, чтобы изобличить косность во взглядах его времени. И только большому таланту и опыту самого Островского обязана Кабаниха своей яркой личностью, так как сама задача не предполагает детальной психологической характеристики. Кабаниха есть сгусток всего плохого, с чем писатель борется. И не трудно догадаться, на чьей стороне сам автор. Под этим углом зрения Кабаниха становится даже значительнее Катерины: ведь Островскому важнее было изобличить зло. А Катерина в данном случае — это пример того, как живую, любящую душу губит то самое зло.

В «Недоросле» Фонвизина тот же подход, но с комической, аристофановской стороны. Здесь нет уже безжалостного рока, разбитых судеб и страданий. Госпожа Простакова во многом та же самая Кабаниха, только теперь в комедии. На примере Кабанихи Островский показывает, как жестоко может быть косное, тёмное общество. Фонвизин же указывает с улыбкой на то, как глупо ведут себя необразованные люди, даже если принадлежат к дворянской фамилии. Но посмотрим, какие забавные и живые эти антагонисты-комики! Их причуды и одновременная находчивость (ответы Митрофанушки и перебранки супругов Простаковых) открывают под слоем сумасбродства и суеверий природный ум и сообразительность. Существует даже теория, услышанная мной от проф. И.А. Есаулова, что Митрофанушка и есть настоящий протагонист, призванный изобразить широту русского человека, которому малы мерки западной учености (эпизод с примеркой кафтана). Об этом ещё можно спорить, но читателям и зрителям наблюдать за антагонистами Фонвизина определённо интересней, чем слушать длительные, морализаторские диалоги-монологи Правдина, Стародума и Софьи. «Недоросль» Фонвизина — это именно тот случай, когда талант писателя проявляется более всего в изображении отрицательных персонажей.

Другой

«Другой» — один из самых интересных типов антагониста. Ясно, что антагонист — это всегда противопоставление положительному герою. Однако под «другим» я подразумеваю тот редкий случай, когда антагониста даже нельзя охарактеризовать, как отрицательного персонажа, каким-либо образом вредящего протагонисту. В данном положении антагонист — это только другой взгляд на мир.

Самый яркий представитель этого типа — Андрей Штольц из романа «Обломов». Его принято подавать как пример деятельного, трудолюбивого человека, а самого Обломова — как «антигероя», которому мешают собственные недостатки. Однако стоит лишь приглядеться, чтобы понять, что дела обстоят чуть ли не наоборот. Да, Андрей Штольц умный и энергичный человек, но многие усилия не приносят ему счастья. Во многом я даже согласна с мнением, что Андрей в определённом смысле завидует беззаботности и спокойствию Обломова. Штольц дружит с Обломовым, часто навещает его; он женится на его бывшей возлюбленной — Андрей словно хочет разгадать секрет душевного умиротворения Обломова, пуская в ход любые средства. И, вообще, любопытно, что Обломов, не вставая с дивана, становится, однако, «центром притяжения» для многих (умных или глупых) деятельных людей.

Штольц — это труд без удовольствия от его плодов. Обломов — спокойствие без какого-либо труда или усилий. Это две неравнозначные философии. Андрей Штольц — активный, но «мелкий» человек нового механизированного века, его удел — нескончаемая суета, он только стремится к счастью. Обломов — мысленная цель Штольца, философ-созерцатель (его «недостатки» превращаются в принципы), мгновенно доходящий до сути вещей. Именно ему писатель дарит самые проникновенные слова и мысли, за которыми виден сам автор («Человека, человека давайте мне!») Вообще, Андрея Штольца можно сравнить с персонажами из «трудов» Пенкина. Штольц тоже вроде за правду, за гуманизм, но не хватает «сердца». И осознание этой нехватки делает Андрея куда более несчастным, чем Обломов, чьи трудности, в основном, проистекают из непонимания окружающих и просто из бытовых неурядиц — то есть из внешнего мира.

А также к «другим» можно отнести неоднозначных персонажей Достоевского. В соответствии с теорией М. Бахтина о полифонических романах писателя все герои произведений Достоевского являются разными, чужеродными друг для друга голосами. Бахтин настаивает: «Утвердить чужое “я» не как объект, а как другой субъект — таков принцип мировоззрения Достоевского». Отсюда их одиночество и конфликты. Справедливо ли здесь говорить о протагонистах и антагонистах? Бахтин считает, что нельзя, так как «множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов, действительно, является основною особенностью романов Достоевского». Но, думаю, можно. Ведь, несмотря на «многоголосье” в романах писателя, мы всегда интуитивно чувствуем, за кого выступает сам автор. Есть персонажи, к которым у читателя должна проснуться антипатия, например, Лужин. Есть и персонажи, лишённые голоса — старуха-процентщица. Сам Достоевский в письме к брату называл её воплощением зла. Вряд ли после таких слов можно говорить о равенстве персонажей. Притом, на мой взгляд, Достоевскому свойственно подыгрывать некоторым героям. Так он открывает нам Соню Мармеладову лишь как страдающую, отзывчивую натуру, пряча от глаз «ремесло» этой девушки. Студент, решившийся на убийство, вызывает у нас сочувствие, а Лужин — отторжение только из–за привычного для его среды мещанского взгляда на жизнь. Скажем так: Достоевский позволяет нам выслушать каждого героя, но во многом сам направляет читательское отношение к ним.

Молчалины

Я до сих пор не знаю, как назвать, на мой взгляд, самый любопытный и самобытный тип антагониста, поэтому обозначила его по самому, как мне видится, первому и главному представителю. Нигде больше, кроме русской литературы, мне не встречались подобные «отрицательные» персонажи.

Это такой тип антагониста, который легко настраивает читателя или зрителя против себя. В них, как правило, нет ни особой комичности, ни напора, что могло бы привлечь к ним большее внимание, чем к протагонистам. Такие антагонисты гораздо слабее и ниже по уму и статусу своих противников и много страдают от борьбы с ними. Если бы это не звучало слишком пристрастно, я бы даже назвала их жертвами.

Начну, разумеется, с Молчалина из пьесы Грибоедова «Горе от ума». Для меня он самый парадоксальный отрицательный персонаж в русской литературе, исключая Грушницкого. Конфликт Чацкого и Молчалина — это история неравной борьбы и противоречий, переходящих в ложь.

«Молчалины блаженствуют на свете» — сказал состоятельный русский аристократ, повидавший Европу и возвратившийся, наконец, в Москву, о бедном выскочке из Твери, чья будущая судьба находится в лапах благодетелей. В чём же именно заключаются «блаженство» Алексея Молчалина? Одно лишь упоминание о том, что он ночует в комнатушке под лестницей, даёт нам представление о том, как «счастлив» этот человек. Особенно, по всей видимости, его «забавляет» нежеланное внимание Софьи Фамусовой. Откажи он ей — потеряет место, пожалуйся отцу — потеряет место. Ситуация Молчалина напоминает ловушку и без участия Чацкого. К слову, Молчалин единственный персонаж, кроме служанки Лизы, который работает. Только здесь он может претендовать на уважение (проходя в кабинет, Фамусов пропускает своего секретаря вперёд).

«Молчалины блаженствуют на свете» — Чацкий, конечно, имел в виду не именно самого Молчалина, а подобных ему людей, заискивающих, со всем соглашающихся, а чаще всего просто молчащих. Однако тут стоит прибавить, что подобные качества характера лишь полдела. Вон, Молчалин как старается, а чего добился? Помимо выше обозначенных ценных качеств важно обладать ещё хорошей родословной и средствами, как Чацкий, например, у которого, кроме нравственного, есть ещё и денежное преимущество перед соперником. Трудно говорить о противостоянии Чацкого и Молчалина, когда никакой борьбы, по сути, и нет. Молчалин изначально настроен к Чацкому благожелательно, даже пытается по-своему помочь советом. Хотя, надо отдать должное, позволяет себе и поддеть Чацкого, посмеяться над ним. («Вам не дались чины, по службе неуспех?»). Но всё расставляет по местам финал пьесы, когда Чацкий вновь уезжает, чтоб и дальше «не прислуживаться», а Молчалину приказано убираться.

Так Молчалин должен был стать, скорее всего, сатирой на само общество в целом, не исключая и Чацкого; на общество, которое допускает в свой круг подобных Молчалину личностей и даже гордится ими. А не обернуться насмешкой против конкретного характера.

К этому типу я отнесла бы и Грушницкого из романа «Герой нашего времени» Лермонтова. Если в Молчалине уже изначально есть «кривизна души», то Грушницкого до этого доводят обстоятельства. Молчалин испорчен, но безобиден, в принципе. Грушницкий же готов дойти до смерти.

Говоря о Грушницком, нужно упомянуть множество деталей. Сам роман создан таким образом, чтобы описываемые события выглядели наиболее живо и неоднозначно. Об истории с Грушницким и княжной Мери мы узнаём со слов самого Печорина. Может быть, он многое приукрасил, чтобы польстить себе, и созданный Печориным для себя образ — это то, как видит себя сам персонаж, а не его окружение. «Герой нашего времени» — это как раз тот редкий случай, когда автору удаётся выйти за рамки классического конфликта между «хорошим» и «плохим», поэтому говорить здесь об антагонисте крайне сложно. Если верить Печорину, то главный недостаток Грушницкого — это молодая горячность и желание нравится. Вряд ли эти качества можно отнести к порокам. А также Грушницкий, в отличие от Печорина, напрочь лишён умения держаться. Печорин действует, не изменяя своей натуре, однако почти всегда достигает задуманного. Грушницкий же, стремясь подчеркнуть свое недовольство или гордость, чаще всего выглядит комично. Однако он единственный, кто одолел Печорина, пусть и ценой собственной жизни. Так на дуэли Печорин хотел лишь припугнуть соперника, но Грушницкий принудил его выстрелить, тем саамы заставив поступить по-своему. («Стреляйте! — отвечал он (Грушницкий), — я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из–за угла».)

В заключении к этому типу хотелось бы упомянуть Ситникова из романа «Отцы и дети» Тургенева. Как и Кукшина он подвергается осмеянию Базарова, но в первую очередь даже не из–за поверхностности взглядов и погоней за модой. Особо Базарову неприятно происхождение Ситникова. Эта главная черта как бы подсказывает нам, что от такой личности ни глубины во взглядах, ни ума не жди. Вообще, для Базарова, как человека идейного, очень странно внимание к таким «мелочам».

Подлецы

К этому типу можно отнести, например, Швабрина из произведения «Капитанская дочка» Пушкина. Главная проблема таких антагонистов в том, что они могут быть наделены незаурядным умом, характером, волей, но всё перекрывает один явный проступок. В случае со Швабриным — это предательство и ложь. Поэтому любые попытки разобраться в его натуре так или иначе упираются в то, что уже никак не назовёшь, кроме как подлостью.

Злодеи

О них уже говорилось во вступлении. И они «венчают» данную типологию. «Злодей» — это некая грубо вылепленная фигура, как правило, не имеющая ничего общего с реальными характерами. Обычно по внешнему виду злодея сразу можно определить, кто перед вами, идеи у него самые абсурдные и одиозные, зато читателю, а чаще всего зрителю, легко определить, кто перед ним. Это некая упрощённая форма, не лишённая, впрочем, своего обаяния.

Антагонист — это отражение главного положительного персонажа, и, возможно, пытаясь разобраться в неудачах и недостатках героев, надо понять, кого и почему именно они считали своими противниками.