Фильмография Филипа Сеймура Хоффмана обширна. Судя по всему, он не переживал о таких вещах как репутация и не делал выбор исключительно в пользу «больших проектов больших режиссеров». Даже после «Капоте» и «Мастера»[1]. Зрительские симпатия и внимание к Полу Томасу Андерсону[2] и ранняя смерть актера, конечно, сделали свое дело. Но до сих пор, как мне кажется, Хоффман недополучил свое, хотя и обеспечил себе некоторую безопасность от забытья упомянутыми перформансами. 

Существуют так называемые «literally me» (рус. «буквально я») персонажи — характерные образы массовой западной культуры, с которыми обыватель чаще других себя идентифицирует. Сомнительно, что первым при упоминании данного ярлыка представится какой-нибудь персонаж Хоффмана. Но, кажется, актер все-таки имеет отношение к этому явлению. Так как речь об актере-мужчине, то и в контекст мы захватим персонажей, которых ставят себе на фото профилей мальчики/мужчины. 

Вряд ли героев Хоффмана можно причислить к Патрику Бэйтмену или Тайлеру Дердену[3]. Эти двое — харизматично-сексуальные персонажи — в стандартном понимании крутые. Крутым очень хочет стать мальчик и, так уж бывает, продолжает хотеть быть мужчина. Не думаю, что в списке «самых сексуальных мужчин» за любой год в промежутке, скажем, 1995–2015 годов какого-нибудь глянцевого журнала мы увидим Филипа Сеймура Хоффмана. Зато наверняка там будут Кристиан Бэйл и Брэд Питт. Вычеркиваем пункт «секс-символ», и на передний план выходит безумство. Трэвис Бикл, Артур Флек, Джек Торренс[4] — все это непонятые психи. Уже гораздо ближе, потому что перечисленные персонажи выглядят достаточно неудачно, чтобы походить на обыкновенного человека. Но и их от обывателя отличает слишком большая амбициозность, претенциозность к изменению большого мира, стремление показать всем чего они стоят. 

И все-таки мы говорим об аж целом актере «буквально я». Можно вспомнить Райана Гослинга, чья каждая новая роль разбирается на мемы. Особенно ему в этом помогают роли в жанрах киберпанка и нео-нуара, глубоко почитаемых поколением мужчин поздней молодежи. Можно вспомнить Тимоти Шаламе — лакмусовую бумажку тренда на фем-боев. Но герои Филипа Сеймура Хоффмана — чаще неудачники в привычном смысле и всегда неудачники по внутреннему самоощущению; подчас лишенные надежды; и уж точно не обладатели мессианских черт. 

Любопытно, как неудача отражается во взаимоотношениях персонажа с самим собой и с другими. Для простоты обозначим эти две связи: я-я и я-другие. Отдельное место в я-другие занимает семья. Для персонажей Хоффмана характерна фоновость семьи по отношению к личной драме. Семья будто бы оцеплена от контекста личного конфликта героя. В таких фильмах персонажи Хоффмана лишены умения выстраивать интимную связь, способную как раз и вывести из кризиса. 

Так Дэн Махоуни, будучи заложником игромании, не в состоянии принять помощь от своей девушки в «Одержимом», а в фильме «Игры дьявола»[5] уже другая зависимость переносит жену Энди Хэнсона в ряд предметов интерьера жизни — от нее требуется лишь утоление потребностей и бесконфликтность. Тот же Энди Хэнсон допускает убийство матери как раз из соображений ее предметности в противоположность субъектности наркозависимости. Герои Хоффмана в том числе безуспешно руководят семейством и не могут добиться взаимных чувств со стороны партнерш: то изо всех сил пытаясь угодить и тем самым ошибаясь на каждом шагу («Божий карман»), то ошибаясь и тем самым провоцируя на хоть какие-то эмоции в ответ («Прощальный квартет»)[6]. 

В «Сэвэджах» актер сыграл преподавателя драмы на философском факультете, специалиста по Брехту, но театр не отлип от кинообразов Хоффмана. Через год он предстал в центральной роли режиссерского дебюта Чарли Кауфмана «Синекдоха, Нью-Йорк»[7]. И это кино, пожалуй, главное в схеме я-я и я-другие. Пропитанный горькой самоиронией, напоминающий классического Вуди Аллена[8] фильм представляет собой психоаналитическую деконструкцию. Главный герой — театральный режиссер Кейден Котар — получает грант, который он хочет использовать для масштабного проекта — создания спектакля с большой буквы, могущего передать переживания жизни Котара в полном объеме. Абсурд доходит до того, что Кейден нанимает актеров, играющих актеров, играющих реальных людей из его жизни. Клубок из неразберихи «нетакойкакувсех судьбы творческого человека», парадокс, прозрачен — мастурбация на самоуничижение и репрезентативное моделирование жизни длиною в саму жизнь. Чарли Кауфман снял фильм про себя, в котором он ставит спектакль про себя, в котором он ставит спектакль про себя. Солнце в этой системе — Филип Сеймур Хоффман. Это лучшее кино фильмографии, показывающее то, как за счет связи я-другие воздвигается монструозная гордыня я-я. 

Мне кажется важным не обойти стороной и «С любовью, Лайза»[9]. Жена программиста Уилсона Джоэла совершает самоубийство, о причинах которого нам так ничего и не станет известно, и оставляет предсмертную записку. На фоне стресса Уилсон зарабатывает токсикоманию. Он не может решиться распечатать конверт с запиской, чтобы ознакомиться с посланием любимой. Уилсона ведет гиперфиксация — с обожаемой жены он переключается на бензин. Его жизнь похожа на полосу препятствий, где другие исполняют роли статичных фигур, которые требуется обойти всеми доступными способами. 

Образы, приведенные мной выше, олицетворяют пассивность и безучастность. Какое-то, что ли, серое отсутствие. «Это еще один человек из тех, кого можно встретить на улице» — такое сообщение доносят или стараются донести герои Хоффмана. 

Приведу в пример два случая в противоположность — активные персонажи, созидательные в смысле инициативы. Отец Флинн из «Сомнения»[10] — священник при католической церковной школе в Бронксе. Не так уж и много экранного времени у Хоффмана здесь, но проповеди отца Флинна — центробежная сила этого диалого-театрального кино. Может показаться, что герои «Сомнения» в большей степени находятся под воздействием деспотизма сестры Бовье (Мэрил Стрип); но мне представляется, что именно отец Флинн есть солнце, дающее и забирающее свет в развернутой драматургии. Принципиально важно здесь также то, что развязка наступает в отсутствие Флинна — на действующих лиц это оказывает еще больший эффект. 

И в образе уж совсем «большого человека» Хоффман предстал в «Капоте» — фильме, рассказывающем об истории написания романа «Хладнокровное убийство» Трумэном Капоте[11] — последнем его законченном произведении. Текст был написан в жанре «новой журналистики», то есть до известной степени представляет из себя документальную художественную прозу. Словно паук, Капоте, сыгранный Хоффманом, плетет паутину манипуляций, куда попадают и убийцы, и общество, чьи моральные устои Капоте нравится проверять на прочность. Кино наглядно демонстрирует, как непросто приходится тому, кто решается на применение релятивистской позиции по отношению к частным судьбам, к реальным жизням. Человек, оказывающийся без моральной опоры, начинает вести себя точно так же, как желудочный сок, не находящий пищи. Хоффман умело воспользовался опытом манерности персонажа Расти из «Без изъяна» и смог перенести властную мертвую хватку вкупе с уверенной жесткостью в героев «Война Чарли Уилсона», «Самый опасный человек» и «Мартовские иды»[12] в будущем.

Филипу Сеймуру Хоффману не хватало селебности, флера звездности, для того чтобы превратиться в образ «буквально я». С другой стороны, как раз это и дало возможность широкому кругу зрителей идентифицировать себя именно с его персонажами. И речь здесь уже о буквально я без кавычек.