………………………………………………

Сигэхико!

Сын мой, я не знаю, когда ты заглянешь в эту тетрадь. Нелегко сделать так, чтобы она вовремя попалась тебе на глаза. Положить ли ее на видном месте или же с намеком припрятать где-нибудь? Впрочем, надеюсь, тебе уже исполнится семнадцать, когда ты возьмешь эти заметки в руки. Не в мудрости и не в рассудительности дело — в этом возрасте ты уже будешь ловким и сильным юношей. Хотелось бы, чтобы у тебя были стальные мышцы рук и крепкая хватка. И когда ты дочитаешь эти строки, то сразу вцепишься в шею коварного убийцы, и не станешь отпускать, пока его лицо не покраснеет, не посинеет, пока он не перестанет дышать.

Семнадцать лет… Как далек этот день. Твой непутевый отец будет сидеть в кабинете и нетерпеливо ждать, когда этот день настанет. Ничего кроме. За окном — молочный блеск обещающего зной августовского неба, но на земле все уже стихло, только порхают серо-лиловые голубянки. Я четко вижу старое персиковое дерево, которое роняет листья, как по его коре ползут толстые слизняки, муравьи и маленькие волосатые гусеницы, и как, не выдерживая зуда, оно роняет затвердевшие, карамельного цвета капли смолы. Мое зрение и стало одной из причин нашего с тобой несчастья.

Вскоре ты поймешь, Сигэхико, почему папа хочет оставить тебе эти заметки. За запахом плесени в нашем с тобой доме ты почуешь душок крови. Потом, может быть, тебе станет ясно, что это как-то связано с твоей рано умершей матерью (и моей единственной женщиной) Митико. Ты уже спрашиваешь, почему у нас ни одной ее фотографии, ни единого, даже размытого, ее изображения? Мой ответ — мама, мол, не любила фотографироваться — тебя уже не удовлетворяет. Черная туча сомнения уже зародилась в тебе, а вскоре она разрастется до невообразимых пределов. Разве папа слишком жесток, когда говорит, что ждет этого момента? Послушай, Сигэхико. Ты должен стать орудием мести. Ведь я пишу эти заметки ради того, чтобы ты, радостный школьник, в одночасье превратился в мстителя со сжатыми губами, в пленника мрачной одержимости.

Твоя мать, Митико, считается жертвой “несчастного случая”. Я расскажу, как все было на самом деле, начиная с обстоятельств ее смерти. Митико скончалась в ванной нашего дома в Итигаядаймати. Ей было двадцать пять. Почти за год до того, одиннадцатого августа, в воскресенье, родился ты. Лето было теплое, постоянно стояла жара выше тридцати. Я помню, что слышал стиральную машину — Митико в тот день устроила стирку и решила заодно освежиться в ванне. Но я совершенно не представлял, что было до и что было после, и это меня совершенно измучило. Единственное ясное мое воспоминание — как ты тихо и спокойно спишь рядом со мной. Я смотрю, как ты дремлешь невинным, ангельским сном, и слезы ручьями текут из моих глаз.

Первым что-то заподозрил студент Сакуро, младший брат Митико, тогда еще живший с нами. (Потом он от нас отдалился. Ты, Сигэхико, вряд ли его помнишь.) Он пришел домой, громко повторяя “как жарко”, разделся и пошел в ванную, однако стеклянная дверь была наглухо закрыта. Я никогда не смогу забыть, как напуганный Сакуро, обмотав полотенце вокруг бедер, заглянул к нам в комнату.

………………………………………………

-- Где сестра? — спросил он.

-- Вроде была в ванной.

Я пытался сохранять спокойствие, но меня уже охватило дурное предчувствие. Точнее сказать, это было уже не предчувствие, а внезапное видение голой Митико на полу в ванной.

-- Дверь заперта на ключ! Иди помоги-ка! — Сакуро мигом исчез. Как мы вдвоем ни пытались сдвинуть дверь, она не поддавалась. Замок, кстати, представлял собой лишь простой поворотный механизм, и никто, за исключением Митико, им не пользовался. Конечно, не я его установил. Он был здесь с тех пор, как мы переехали.

Мы не знали, что делать. Если разбить стекло, то осколки неминуемо заденут Митико, которая лежит без сознания. Сколько мы ни звали, сколько ни глядели через стеклянную дверь, все без толку. В отчаянии позвали доктора. Несмотря на воскресенье, тот явился почти сразу, и втроем мы совместными усилиями разбили стекло и взломали дверь. Мы не ожидали, что Митико будет лежать голая и уже мертвая. С момента смерти прошел час. Было непонятно, поскользнулась ли она, закружилась ли голова — но виском она ударилась об угол ванны, и этого было достаточно для смерти. Под головой была лужа крови.

И врач, и Сакуро могут подтвердить, что я был потрясен, рыдал и обнимал холодное тело. Но, Сигэхико, я должен сказать тебе, что это было поведение, недостойное мужа. И сожалений — почему я не разбил дверь, почему не постучался раньше — у меня не было. Пока я опустошенно сидел на поминках, в сознании стали воскресать призрачные образы. Неясные фигуры заполняли пустоты в памяти. Среди них был я, держащий только что умершую Митико. Воспоминания, которые вернулись ко мне, и составят мое признание.

-- Ты не только держал Митико через час после смерти, но и когда она умерла, не так ли?

　………………………………………………

Эта немыслимая идея меня переполошила, и я даже огляделся на гостей на поминках. Если так, то зачем я это сделал? Митико не подскользнулась и не упала, но я был рядом — и нанес ей фатальную рану в висок? И убил свою жену? Я — убийца?

Сомнения мои все росли. Почему я не помнил, что было днем, разве я только смотрел на тебя, Сигэхико? Но я плакал, по-настоящему плакал. Почему? Что же случилось? Наверняка нечто ужасное, что я так боялся вспомнить, и, чтобы эти воспоминания не воскресли, спрятал их за семью печатями и больше не возвращался к ним. Неужели моя память так хитро работает? Неужели я смог забыть, что я — убийца?

Все поминки я напрасно пытался вспомнить что-то еще. Как и после похорон, которые прошли второпях, как и после службы на седьмой день. Вскоре я нашел женщину, которая приглядывала бы за тобой и занималась домашними делами. И только она начала работать, меня снова стали мучить старые подозрения.

Сигэхико. Я не собираюсь тебе рассказывать, как ко мне вернулась память. Я мог бы изложить лишь сухие факты и оставить тебя с ними, но хочу, чтобы ты понял суть моих терзаний. Зацепкой для меня стало вот что: когда Сакуро спросил о сестре, в моем сознании возник образ голой Митико, которая лежала на полу ванной. Было ли это видение любящего мужа или мрачная усмешка жестокого убийцы — я тогда еще не знал. Но после всех перипетий я признаюсь в том, что я — убийца.

　………………………………………………

Чтобы соответствовать знанию убийцы, мне следовало прояснить мотив, метод преступления и алиби. Последнего у меня не было. С самого утра рядом с Митико был только я. И о мотиве я понятия тоже не имел. Какая звериная ярость может вмешаться в отношения после трех лет в браке, когда любовь только кристаллизовалась? Оставалось искать зацепку в методе преступления. Раз ванная была изнутри закрыта на ключ — это была так называемая “запертая комната” — я должен был придумать какую-то не слишком смешную уловку из детективного романа. Так я пролистал огромное количество литературы об убийствах в запертых помещениях, но ничего не нашел. Не зная, что и думать, я попросил помощи у человека, который неплохо разбирался в инженерном деле. Тот вряд ли представлял, что я пытаюсь обнаружить способ, которым убил собственную жену. Думая, что я пишу популярный детектив, он придумал оригинальную уловку, которая соответствовала предложенным условиям. Он спросил, где находилась стиральная машинка и была ли там вода, и я, запинаясь, ответил, что не было. Я особо не приглядывался, но когда мы разбили стекло, то заметил, что шланг стиральной машинки был отсоединен, вся вода вытекла, а внутри лежало скомканное белье.

Пару дней спустя он позвонил мне и набросал детальную схему, как это должно было случиться. В целом, уловка состояла в том, чтобы наклонить к стене наполненную водой стиральную машинку, а затем отсоединить шланг. Два шнура заранее прилаживаются к переключателю времени, цепляются за ротор и свободно привязываются к ручке стеклянной двери. Убийца поворачивает выключатель, выходит через полузакрытую дверь, и, даже если он ее закроет, центр тяжести машинки сместится по мере наполнения водой, шнуры вытянутся, и засов потихоньку закроется. Целый день я втайне экспериментировал с длиной шнурков, привязывая их к ротору и цепляя за дверь, и пытался понять, возможно ли это. И в итоге меня охватило странное впечатление, что, по крайней мере, если поставить машинку прямо, то замок может закрыться. Как я ни старался, умело затянуть шнурки у меня не получалось. Но по крайней мере я понял, как можно было провернуть такое убийство. Конечно, спрашивать насчет шнурков было бесполезно, потому что кто-нибудь из родственников или знакомых сразу понял бы, к чему я клоню. Я повторял этот эксперимент, надеясь, что воспоминания вернутся ко мне, но совершенно зря. Но, тем не менее, я стал ближе еще на шажок к осознанию того, что убийца — я.

　………………………………………………

Итак, мотив.

Я хочу уже побыстрее закончить свои заметки. И, чем рассказывать снова о мотивах, лучше бы мы с тобой оба покончили с собой.

Через полгода со дня смерти Митико, когда Сакуро с мрачным видом пришел на ужин, я вспомнил все.

 — Сегодня виделся с подругой сестры. Вот что она сказала.

Услышав ее имя, я в ужасе содрогнулся! Как я пытался его забыть, это имя! Ведь она пришла за день до смерти Митико ко мне на работу и сделала пугающее признание. И от Сакуро я услышал ровно те же слова.

Подруга эта не была особо близка к Митико. На похоронах ее не было, жила она далеко, и Митико зашла к ней за неделю до смерти и сказала странные слова:

 — Ты утром была у соседа?

 — Нет… Да и зачем? Незачем мне туда идти.

Она переспросила, но Митико побледнела и лишь неловко улыбнулась, пробормотала “хорошо” и вернулась вечером, смущенная и вся в поту. Она сказала:

 — Я только что видела вашего соседа… Он слышал чьи-то голоса и поторопился прийти.

Быть не может, подумала подруга. Ей показалось, что Митико явно сошла с ума. Она была под впечатлением, что та изменила мне с мужчиной, с которым встречалась до свадьбы, и сразу после этого их увидел обитатель соседнего дома. Подруга сказала, что видела, как окно внезапно закрылось, и тени все тоже исчезли. И всё слышались голоса, голоса, голоса соседей и друзей, которые передавали слухи с неодобрением. Не вынеся стыда, Митико ходила по друзьям и спрашивала, что они об этом слышали.

Когда я понял, что услышал от Сакуро ровно те же слова, что и от нее, я поднялся и завыл, как зверь. Я не помню, как вмиг набросился на него. Мое следующее воспоминание — я лежу в кровати, а рядом за мной ухаживают соседи, поочередно кладя на лоб холодные полотенца.

Вот так. Тем вечером я мучился и затем допросил Митико об измене. Измену ей я бы простил. Меня злило, что о ее поступке поочередно говорят друзья, и от этого было жалко и грустно. Я схватил ее за плечи и ударил чем-то твердым. Она не сопротивлялась и не протестовала, лишь смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Так я вспомнил все — как обезумел и убил Митико. Но лишь одна важная вещь, Сигэхико, так и осталась в глубинах памяти. Раньше я писал, что вернулся к тебе, глядел, как ты невинно спишь, и плакал над тем, что сделал, но я никак не могу вспомнить, почему я, убив ее, перенес тело в ванную, раздел и замаскировал все под несчастный случай.

Но ошибки быть не может. Я — ничтожный, жестокий убийца. После разговора с Сакуро я решил сдаться в полицию и пришел к ним в участок. Но полицейские лишь рассмеялись, сочтя это глупостью. Они вызвали врачей. О мотиве преступления я совсем не хотел рассказывать. Несколько дней спустя я пришел в отделение, признался в содеянном и попросил меня арестовать, но мою просьбу не выполнили. До сегодняшнего дня никто не мог доказать, что я — убийца. Собери я все улики, мне никто не поверит, и поэтому, Сигэхико, ты единственный, кто может меня осудить. Все, что написано выше, правда. Как я хочу, чтобы ты, Сигэхико, поскорее вырос и отомстил мне за мать. Это моя единственная мольба!

Боже, пусть суд будет быстрым! Пусть я увижу налитые кровью глаза моего сына! Пусть он вцепится сильными пальцами мне в горло, и его глупый отец, отец-убийца, умрет в агонии и наслаждении, задыхаясь от кровавой рвоты!

　　　　　　　∴

Заметка одного из обитателей “Сада роз” заканчивалась столь странным пожеланием.

 — Это правда?

Директор горько улыбнулся.

 — Мрачная, трагическая история, но, тем не менее, здесь ему стало лучше. Сейчас они оба на прогулке.

Он указал пальцем на мужчину средних лет, автора тетради. Рядом с ним шел юноша лет семнадцати. Они выглядели, как отец и сын.

--- Это Сигэхико? Он простил отца и не стал его наказывать?

 — Нет, не совсем так.

Директор снова усмехнулся.

 — Они никак не связаны. Настоящий Сигэхико умер от болезни много лет назад, а этот юноша попал сюда по совершенно другой причине. Но с самого начала автор решил, что он и есть Сигэхико. Но разве они плохо смотрятся? Здесь для них рай.

Действительно, я так и думал. Я с довольным видом смотрел на псевдосвятое семейство, отца и сына, которые все дальше отходили от меня…