(Цитаты используются на основании издания “Welcome to the Desert of the Real!”, в переводе Артёма Смирного для Фонда «Прагматики культуры» (аж) в 2002 году, эссе под нумером 4)

…

Вчера у нас отключили электричество, чем принудили целый дом (включающий 108 квартир и насчитывающий около 270 жильцов) отправится ко сну ранее намеченного до полудня (или даже днём, неделей, месяцем, несколькими годами ранее!) времени.

«Они начинают с осуждения религии как силы угнетения, которая угрожает человеческой свободе; однако в борьбе с религией они вынуждены отказаться от самой свободы, принося, таким образом, в жертву именно то, что они хотели защитить…»

Это облако — его первым, по слухам, изобразил некий бельгийский сюрреалист, это облако — сэр Гилберт Кит Честертон, не менее.

Странное свечение, исходящее от окраин, отчасти напоминающее о сопутствующей облаку Луне (рождённой, конечно, гораздо раньше, но аналогично в руках ремесленников, ныне приобретших будто и некую самостоятельность, в цивилизованнейшем из обществ, die beste aller möglichen Welten, став заключёнными совершенно определённой сферы деятельности — искусств), на самом деле имеет отношении к консистенции (или конституции) «Первого почётного председателя Детективного клуба», нежели к окружающей погружённого в полудрёму жильца среде.

Это облако способствует наполнению комнаты весьма неприятным шелестом препятствующего его проникновению в помещение стекла.

"…способ — единственный способ — иметь и осуществлять глубокие личные. отношения не в том, чтобы пара просто смотрела друг другу в глаза, позабыв об окружающем мире, но в том, чтобы, держась за руки, вместе смотреть куда-то в сторону, в третью точку…"

Тёмная комната, помимо звука, наполнялась призрачным свечением, исходящим от шелестящего за балконной дверью облака сэра Гилберта Кита Честертона.

Я хотел подняться, желая подойти поближе к двери — попытаться рассмотреть облако сквозь недолговечное стекло, возможно, обнаружить какие-либо органы чувств , на которые разумно было бы оказать воздействие при непосредственном столкновении.

В конце концов, любая форма разумно устроенного мира должна быть наделена органами, благодаря которым она и принимает форму, воспринимая мир и давая отклик, верно? Или наоборот — любая форма лишена органов чувств для того, чтобы стать воплощённым влиянием тех, кто способен испытывать чувства?

"…подлинное величие дзен не в том, что его нельзя сводить к «внутреннему пути» в «истинное Я»; цель дзенской медитации полностью противоположна — тотальное опустошение Я, признание того, что нет никакого Я, нет никакой «внутренней истины», которую нужно найти."

Что-то мешало оторвать свои ноги от лежака; нечто будто прижимало плечи к доброкачественно разросшейся подушке, приобретшей мучительную мягкость — мягкость, делающую любые попытки напряжения мышц верхней трети тела напрасными; напряжение можно было сравнить в этом отношении с жидкостью (не воздухом), вытекающей сквозь маленькое отверстие из накачиваемой всё новыми и новыми галлонами игрушки.

Ноги месили ступнями холодное липкое тесто, бывшее всего несколькими часами ранее уютным одеялом; наделённые силой и крепостью пальцев престарелого блюзмена, ноги — в то время как туловище целиком можно было назвать не слишком удавшейся материализацией хрипловатого голоса того же музыканта, туловище, выполненное в манере живописания то ли Бэкона, то ли Мунка (о чём сложно судить однозначно, будучи буквально погружённым в изображение).

«Жизнь, «стоящей, чтобы её прожить», делает именно избыток жизни: осознание того, что существует нечто, ради чего можно рисковать жизнью…»

Голос не просто вёл тело как куклу, не удерживал его в аморфности не имеющих сил назваться собственными переживаний — голос, сколь бы чуждым он не ощущался, сколь малодушные картины не рождала бы фурункулёзная сторона воображения — голос оставался целенаправленностью деформированного для собственного, отстранившегося в неспособности узнать самое себя, наблюдая, тела; взгляд в мерещащуюся глубину обездвиженной «личности» раз за разом совершал акт жесточайшего надругательства — до тех самых пор, пока тело не оказалось предано памяти.

(…в том, что нет ничего общего между памятью и землёй; как и ничто не наделялось прежде достаточной властью, чтобы разграничить два понятия и две субстанции, два направления (общее число каковых, без сомнения, значительно больше), каких предпочитает придерживаться освобождающееся от колониальной (без)ответственности общество — однако племя выбирает землю, а держава обращается банком памяти с той же лёгкостью с какой финансовый департамент обращается банком спермы…)

С разумением совершенной нелепости рождаемого в полудрёме умозаключения, я поднялся и подошёл к занавешенному окну, за которым открывался вид на десятки «луковичных» куполов (ни одно из строений не могло, по Закону, располагаться выше или даже наравне с вершиной главной городской пальмы), переливавшихся в свету фиолетовой майской луны.

"…нужно признать парадокс, что концентрационные лагеря и лагеря беженцев для поставок гуманитарной помощи — это два лика, «человеческий» и «нечеловеческий», одной и той же социо-логической формальной матрицы."

Мог ли я и правда ожидать встречи с сэром Честертоном на собственном балконе или дело только в отключении электричества?

Пустая кружка с покоящимся на дне влажным чайным пакетиком напомнила о необходимости полить с первыми солнечными лучами троицу сравнявшихся с человеческим ростом кактусов.

Кто этот человек? Встречал ли я его когда-либо, носителя «человеческого роста»? Кем оказываюсь я сам, если эти же кактусы едва ли выше большого пальца правой ноги, по-лунному фиолетового и надутого после неосторожного удара по футбольному мячу, оказавшемуся элементом новой столичной скульптурной композиции?

"…парадокс вписан в само понятие «войны с террором» — странная война, в которой врага превращают в преступника, если он просто обороняется и ведёт ответный огонь."

Заведя привычку здороваться и общаться с растениями на своём подоконнике, не задумываешься, оброняя несколько доброжелательных слов любой встречной растительности; не каждой, естественно — это было бы сумасшествием (даже ударом по словарному запасу) — однако в Пустыне «зелени» не так много, чтобы стесняться мнениями случайных прохожих.

Облако сэра Гилберта Кита Честертона никогда доселе не покидало благородного ума, ежеминутно искушаемого возможностью признания своего благородства, с такой лёгкостью, с какой оно покинуло мой балкон; не считаясь ни с порывами сильного юго-западного ветра, ни с беспорядочным мельтешением меленьких силуэтов с бритвенно-острыми крылышками, обменивающихся последними новостями на недоступных как моему, так и слуху облачного сэра частотах.

"…элементарный образ обращения с «местным населением» как с homo sacer таков: летящий. военный самолёт — и никто не знает, что он сбросит — бомбы или тюки с продовольствием…"

Электричество в наш дом всё ещё не вернулось. Да и кто будет заниматься этим ближе к полуночи?

Кто будет уговаривать его, убеждать в том, что жильцы дома не имели ничего против его возрастных скачков, что никто не намерен отдавать его в «богадельню» или оставлять на попечение косноязычных в их человеколюбии и непредвзятости клятвопреступников Гиппократа?

Кто приведёт электричество в наш дом, за ручку, по тёмным улицам, наводнённым одурманенными свободой вероисповедания подростками и гостарбайтерами с пышными парами крыл за ангельски широкими спинами, крыл, которыми ни один из обладателей с самого момента «конца истории» и до сих самых пор так и не смог воспользоваться по назначению?

108 обесточенных квартир, 108 деэлектризованных капсул, 108 начинённых самой настоящей панацеей плацебо, в которые никто никогда не поверит — и всему виной мелкий шалопай, кричавший «волки»?

"…является ли современный проект (политической) свободы фальшивой видимостью, «истина» которой — субъекты, утратившие последние крупицы автономии в своем погружении в. «управляемый мир», или же «тоталитарные» явления просто свидетельствуют о том факте, что политический проект модерна остался незавершённым?"

Не заметив, как оказался вновь в вертикальном положении, я застал себя за сочинением неправдоподобно короткого стихотворения, звучавшего так:

СОН В 10:00 — ЭТО СОН ИЛИ ЯВЬ

— чтобы занять заслуженное место по окончании, меня искушали два знака пунктуации, а именно «точка» и «вопросительный знак» (то есть та же точка, но не заметавшая за собой след); первая приняла форму головы популярного (до состояния нон-грата) режиссёра Эмира Кустурицы, бесшумно хлопавшего ушами, уморительно торчащими по сторонам гладко выбритой черепушки; вторая медленно трансформировалась из женской фигуры (в тренде) в красиво изогнутое на вершине утёса хвойное деревце и обратно.

"…то, что фильм представляет как сцену пробуждения в нашем подлинном положении, в действительности является её полной противоположностью, самой фундаментальной фантазией, служащей опорой нашего бытия."

Кустурица что-то возбуждённо бормотал по-српски, а женская фигура в тренде (и хвойное деревце) вращались округ него по правильной орбите геральдического электрона. Слов режиссёра разобрать я, за незнанием језика, не мог, время от времени угадывая схожие с обыкновенным литературным (нецензурные) выражения, число и частота которых с увеличением скорости вращения женской фигуры в тренде (и хвойного деревца) только возрастало (однако не в ущерб богатству речи).

При виде эдакого «представления» щекотливость собственного положения стала настолько явной, что, при всём благоразумии, в голову не пришло ничего лучше, чем, набрав полные лёгкие спёртого, пыльного воздуха — страстно (и страшно) чихнуть, оставив на экранчике электронной книги совсем уж нескромную (пусть маленькую) веточку по-весеннему праздничного укропа.

(…если рано или поздно тайное становится явным, то солгать в принципе невозможно — есть возможность отложить «открытие» правды, подобно тому, как фотограф оставляет изучение сотни полученных за минувший вечер фотоснимков до более благоприятного времени, когда те (как фактическая сторона вещей) не будут вызывать неприятного, противоречащего сохранившимся в памяти переживаниям, чувства…)

Наличие или отсутствие электричества никак не должно влиять ни на утоление голода жильцами нашего дома, ни на меню (поскольку те, кто установил электроплиту — наверняка позаботились и о дополнительных генераторах), и тем не менее, лёжа в тёмной комнате, головой к двери на балкон, где несколько минут (часов, недель, месяцев, лет!) назад тебе померещилось облако бельгийского сюрреалиста, а на самом деле никто иной, как сэр Гилберт Кит Честертон — получаешь лишнее доказательство тому, то голод — явление (на 3\4, не менее) нервное, а бороться с ним надо неподдельной интеллектуальной деятельностью.

«Так природа мстит за наше господство над ней: бессознательно мы сами оказываемся самыми главными жертвами, пытая самих себя…»

Удивительно тихий вечер.

Нет, уровень шума на улице ничуть не снизился, безмолвствует по сути одно наше здание — даже совестно станет за то, сколь много шума производили эти 108 квартир в предшествующие несколько месяцев.

Конечно, электричество покидало нас и прежде, неизменно возвращаясь, приводимое под ручки, за ухо, подталкиваемое в спину, связанное смирительной рубашонкой, элегантно планирующее на крышу парадного с большим белым, синим, серебряным шаром над головой, даже сопровождаемое личной охраной, выскальзывая, подобно угрю, из глубины роскошного лимузина; всё же с третьей «пропажей» ни у кого из жильцов не оставалось сомнений в том, что Ницше (фамилия этого немецкого философа нередко подменялась фамилиями ближайших соседей или членов городского совета) не так уж был прав, и любое возвращение недолговечно.

«Радикальная политика. становится бесконечной насмешливой пародией и провокацией, постепенным процессом реидентификации, в котором нет финальных побед и окончательных размежеваний.»

Рассматривая недописанное стихотворение, которое настойчиво возникало перед «внутренним взглядом», в каком бы положении не складывались мои, свободные от технологических совершенств, руки, перечитывая вновь и вновь:

СОН В 10:00 — ЭТО СОН ИЛИ ЯВЬ

— я как-то и позабыл о казавшемся важным выборе «точки» либо «вопросительного знака» в конце.

Голова Эмира Кустурицы вновь приняла привычный для неё облик сэра Гилберта Кита Честертона, облака кисти бельгийского сюрреалиста со светящимися окраинами.

Женская фигура в тренде и равноценное ей хвойное деревце обратились в «хороший повод для француза пожать плечами», как позволил себе выразиться многоуважаемый Амброз Гвиннет Бирс в «Словаре сатаны» (the Unabridged Devil’s Dictionary, letter "G").

Естественно, первое перестало вращаться вокруг второго, а сэр Честертон и без того давно искал «повода».

"…в определённом смысле эссе,… в которых пытки не получают открытой защиты, но становятся темой для обсуждения, еще более опасны, чем прямое одобрение пыток."

Как много вещей проносятся в тёмной комнате перед взглядом человека, пытающегося уснуть? Пара-тройка, не более — все эти кинематографические ходы яйца выеденного не стоят.

Если, конечно, не называть «вещью» всякую кляксу и каждый иероглиф. Вещь, так или иначе, должна быть осмысленной, иметь состав (пусть «прочитать» его на первых порах невозможно), иметь предысторию или, как минимум, рождать её в момент, когда будущий сновидец сознаёт её присутствие.

При горящей электрической лампочке человек, засыпая, имеет возможность «преломлять» освещённую комнату и предметы интерьера в более конкретные образы, но когда лампа гаснет бессрочно — огорчённое восприятие сталкивается с «филькиной грамотой» всего, что оно не успело затронуть во Всемирной информационной сети в этот (пропащий) вечер.

"…нацистский дискурс работает на двух уровнях,… уровень явных формулировок дополнялся непристойной непризнанной изнанкой."

Какая из квартир могла бы считаться 108?

Конечно, это будет зависеть от того, какую из них мы посчитаем первой, какую 54 и какую 107, какой по счёту окажется каждая из квартир — но в то же время ведь каждая и есть 108, как каждая — любая другая из 107 оставшихся!

Также это будет зависеть от нашего отношения к жильцам квартиры — например, если число 81 носит символическое значение, то в квартире №81 поселятся люди, наиболее соответствующие нашему толкованию числа (или наименее, если руководствоваться будем сарказмом).

Впрочем, о ком это я? Какие-такие «мы»? Адекватный человек в процессе счёта отталкивается лишь от необходимости определить количество — ни о какой доморощенной «нумерологии» и речи быть не может!

"…само различие между состоянием войны и состоянием мира размыто, мы вступаем во время, когда само состояние мира одновременно может быть чрезвычайным положением."

Встреча сэра Честертона с «поводом к пожатию плечами» так и не состоялась — что в не малой степени связано с тем, что сэр — не мусьё, а сюрреалист — бельгийский.

(…отсутствие земного притяжения, например — если бы оно резко ослабло, допустим, не настолько, чтоб вызвать серьёзные климатические изменения, но достаточно для того, чтобы людям больше не было нужды в использовании подушек; представляете, скольких птиц бы это спасло!)

Подозрительным в темноте кажется всё. Начиная с памятного пятна на белом платьице представляющейся столь далёкой (без электричества-то!) Пассии, заканчивая нарочито самоуверенной строкой в электронном блокноте.

"…официальное распространение лжи продолжится — идея правительственного учреждения непосредственно предназначенного для лжи была в известном смысле все–таки слишком честной — она должна была быть отброшена именно для того, чтобы существовала возможность действенного распространения лжи."

Электричество так и не дали.

Луна отбрасывала такой прямой (такой однозначный) луч на измученное мнимой бессонницей лицо, что другой половине меня захотелось сесть напротив и сделать (на память) красивый набросок (эта «другая половина» обучилась графике на профессиональном уровне), а третьей — померещилось, что «душа-скитальница оставила-таки бренную оболочку» (что не подтверждалось ничем, кроме неотлаженной работы механизмов своевременной сублимации).

Однако рука, могущая смело считаться одной из голосовых связок Престарелого Блюзмена, крепко обвилась вокруг переведённого в нуар-режим гаджета, а кончиком одной из самых длинных ресниц (специально обработанных омолаживающим составом) на побледневшем экране выскреблось:

СОН В 10:00 — ЭТО СОН ИЛИ ЯВЬ

СЕГОДНЯ Я ЛЁГ СПАТЬ В 10 ЧАСОВ ВЕЧЕРА,

А ЧТО СДЕЛАЛ ДЛЯ ЭТОЙ ПЛАНЕТЫ ТЫ?