Fakeshop: научная фантастика, память будущего и научно-техническое воображение
Представляем вам перевод статьи основоположника современной биофилософии, автора таких книг, как «Глобальный геном» и «Космический пессимизм», Юджина Такера.
Каким образом Будущее может быть репрезентировано в настоящем? Если любая попытка прогнозирования будущего на основании статистических данных и анализа текущей обстановки является лишь опосредованной от текущего, чисто соматического момента, то значит, футурология должна быть сращена с радикальными экспериментальными цифровыми техниками и научной фантастикой. Это ключевой аспект подхода к будущему, не случайно Юджин Такер начинал именно как цифровой поэт в составе творческого объединения Fakeshop.
Любой технический объект может быть взят как фетиш, внутри которого концентрированно покоятся семена, что актуализируются в возможном варианте будущего. Фетишизация технических объектов — это естественная часть поэтики Античного Интернета; проходя сквозь экран, отделяющий настоящее от будущего, предсказания прорастают в нём, словно в почве. Экран это почва.
Именно так и мыслили свою задачу Fakeshop: благодаря технологии удалённого транслирования они перевербовывали кодировку телесности, показывая, как именно Тело может быть Network, как память может быть цифровой. И как научная фантастика может быть реальностью. В рамках удалённого показа т. н. «живых картин», tableau vivant, fakeshop подвергали диверсификации базовые структуры репрезентации человеческого тела, показывая, как именно телесность будет смещаться в новом тысячелетии (сама статья написана в 2000 году).
Таким образом, ключевым для Античного Интернета способом «предсказать будущее» является его конструирование через сращивание экспериментальных техник искусства и экспериментальных техник науки, и в этом смысле невозможно обойтись без научной фантастики, которая создавала бы хаотическое поле смыслов, способное описывать постоянно изменяющуюся материю Будущего.
Научная фантастика исчезла
«21 век будет временем биотехнологий. Большинство людей не понимают, что мы вступаем в биологическую революцию. Они не считают биотехнологию связанной с понятиями далеко за пределами биологии. Биотех имеет потенциал для радикального изменения электроники, вычислительных устройств с помощью аппаратного и программного обеспечения и многофункциональных материалов.»
Дан Голдин, главный администратор НАСА
Выступление на саммите NASDAQ Biotech в 1999 году
В своём недавнем специальном отчете Biospace.com — крупный новостной портал в индустрии биотехнологий — показал «Восемь видений будущего» авторства избранной группы исследователей в областях от фармакогенетики до генной терапии. Как можно догадаться, большинство исследователей развернули риторику комбинированного технологического оптимизма и научных открытий, назвав январь «месяцем национальной биотехнологии» вслед за недавним одобрением отрасли президентом Клинтоном. Такие интимные слияния повествовательной научной экстраполяции и спекуляций, а также научные исследования в области науки также можно найти в самой методике биотехнологий. В прошлом месяце Celera Genomics, частная корпорация геномики, объявила, что завершила синтез «90%» последовательности генома человека ещё до начала федерального проекта «Геном Человека». Поскольку сети технологического прогресса, научные исследования, институциональная и корпоративная поддержка, рыночные ценности и развитие продукта становятся все более интегрированными, способы легитимации, то есть дискурсы и практики, благодаря которым биотехнология претендует на будущее медицины, тела и нормативности, все больше зависят от области научной фантастики.
Во времена хайпа вокруг пересечений постмодернизма и научной фантастики на рубеже тысячелетий Фредрик Джеймсон уже обозначил две функции для современной и будущей научной фантастики: критика концепции будущего и политизация утопического воображения. С появлением биотехнологического века, близкого к завершению расшифровки генома человека, и головокружительного массива исследований биотехнологий (клонирование, тканевая инженерия, исследования стволовых клеток, лабораторные исследования на кристалле, протеомика, фармакогенетика и т. д.), ясно, что область экстраполяции и спекуляции становится важным компонентом текущих нано-технических исследований и практики. Тем не менее, пункты, которые Джеймсон обозначил для научной фантастики, все еще применимы к этой современной ситуации, возможно, даже с еще большим резонансом.
Функция 1 — Забудьте о будущем
Научная фантастика в качестве критической функции наглядно демонстрирует то, что Джеймсон просто называет «историей о будущем», тот момент, когда проект воображения будущего, чья повествовательная конверсия заключается в построении исторического романа на рассказах о прогрессе, рассматривается как обусловленный социальной, научной и технологической динамикой настоящего. Проще говоря, каждое воображаемое будущее имеет свое прошлое точно так же, как каждый исторический момент имеет свое собственное видение будущего. Нам нужно только вспомнить об изменениях в архитектуре, научно-фантастическом фильме, иллюстрации и дизайне, потребительстве и, прежде всего, технологии, чтобы понять этот момент. Научная фантастика может не только выявить барочный промышленный беспорядок начала двадцатого века, оптимизированные фьючерсы на ветровые туннели 1930-х годов, послевоенные космические места обитания 1950-х годов или виртуальные фьючерсы 1990-х годов, но также и критику самих идеологических основ задачи воображения будущего.
В этом смысле, воображение будущего — это не проблема воображения против актуализации и не вопрос подтверждения будущего или «сохранения будущего в живых». Скорее научная фантастика может сконфигурировать будущее как условие возможности и ограничения социальных изменений в настоящее время. Оно может сделать это, как предлагает Джеймсон, с помощью методов отчуждения в сочетании со старой доброй экстраполяцией, создавая, по сути, политический комментарий о возможностях воображения радикального инакомыслия и различия.
Такая функция особенно резонансна, поскольку волна постмодернистского пастиша и цитирования начинает ослабевать, а сама идеологическая инфраструктура того, что означает история, может быть пересмотрена. Сейчас мы входим в то, что многие называют «веком биотехнологий», в котором управление популяциями и отдельными субъектами все чаще становится проблемой формирования данных и профилирования данных, разработки плода, готовых органов и телемедицины. То, что понятия коллективной (то есть, видовой) социальной истории и индивидуальной (то есть биоинформационной) памяти могут означать, в таком контексте еще предстоит увидеть. Но если тенденции в геномике, корпоративной биотехнологии, «превентивной медицине», фармакологии и передовой симуляции и
Функция 2 — Диссинфотопианство
Это ведет нас ко второй функции современной научной фантастики по Джеймсону, которую он двояко характеризует как «воображение будущего» или «утопическое воображение» (ссылаясь на Маркузе). Научная фантастика демонстрирует непредвиденные обстоятельства и невозможность по-настоящему вообразить будущее (поскольку каждое видение будущего обусловлено историческим моментом, в котором это воображается). Научная фантастика также требует, чтобы те самые термины, в которых гегемония «сохранения будущего живым» была мутирована, а презумпция была процитирована в более катарсисных и «невозможных» формах. Здесь рассмотрение границ между живым, обусловленным настоящим, и живым воображаемым будущим вступает в напряженность, опосредованную «несуществующим местом» или мертвой зоной утопии. В таком сценарии утопическое воображение становится чем-то другим или чем-то большим, чем критическая динамика, выраженная франкфуртской школой; это становится тем, что Бодрийяр определил как «фатальную стратегию», метод гиперболизации данного состояния — то есть применения экстраполяции скорости научной фантастики — до тех пор, пока это условие не достигнет точки мутации, точки «обратимости» или его собственного горизонта событий.
С одной стороны, этот радикальный утопизм ничем не отличается от критики, поскольку он измеряет расстояние между гипер экстраполяцией и настоящим. С другой, научная фантастика становится не только теоретической критикой, но и требует от себя работы в рамках самих наук и технологий, о которых она повествует. Это понимание и интерес к техническим вопросам — очень старый аспект научной фантастики, идущий со времён Верна. Но, помимо наукоемких средств, такое понимание науки и техники также может быть мобилизовано в сторону непредвиденных точек краш-тека, пиксельных шумов и полигональных монстров.
Особенно при работе с биотехнологиями, биомедициной, художественным преобразованием и рационализаторством в истории видов и памяти организма, способность научной фантастики символически и технически требовать радикальной отличительности не за её пределами, а через существующие технологии, является решающим моментом. Без этого история становится линейным повествованием об экспоненциальной эволюции (кульминацией которой является «возраст духовных машин»), память становится защищенной файерволлом онлайн-базой данных (генетическая RAM плоти), а задача представления будущего сводится к акту буквальной установки контактных линз с VR. Таким образом, радикальный утопизм или научная фантастика со смертельным исходом должны не только воздействовать на критику биологического и медицинского разума, но также должны работать на техническом уровне для расширения и конструктивного изменения области возможностей так, чтобы будущее не становилось синонимом понятия прогресса.
Тел-Е-воплощения
Как эти атрибуты будущей критики и радикального утопизма проявляются в нашем нынешнем «сетевом обществе»? Я хотел бы предложить комбинированный эксперимент и постановку цели, обсудив новый медиа-коллектив Fakeshop, чьи идеи о синтезе тела и технологии, «памяти будущего» и научной фантастики обеспечивают тестовый полигон для функций, описанных выше.
Во-первых, Fakeshop не скрывают, что они действуют в символической области, в области «визионерской машины», а также в производстве и распространении средств массовой информации в любых контекстах. По этой причине их можно считать арт-группой, но обозначение носит временный характер. Как показывают многие новые художники и группы средств массовой информации, технический ноу-хау (особенно технический ноу-хау злоупотребления) часто является одним из самых важных моментов творчества для тех, кто работает с новыми медиа. Таким образом, Fakeshop можно рассматривать скорее как сайт исследований в области использования и злоупотребления компьютерных и сетевых технологий, которые часто включают в себя Сеть, потоковые медиа, программирование, цифровое видео и аудио, IRC, трехмерное моделирование и VRML (язык моделирования виртуальной реальности — прим. перев.). Часто с такими виртуальными технологиями сочетаются физико-космические установки, использующие склады, заброшенные промышленные помещения, основные строительные материалы и живых исполнителей. Все эти элементы объединяются в запланированную сетевую сессию с несколькими участниками, удаленными местами и созданием «искусственных продуктов» в режиме реального времени.
Fakeshop бросает вызов, используя яркие технологии (особенно видео и проекционных режимов) и перенастраивая их таким образом, чтобы они были как можно дальше от стандартного мультимедийного театрального экрана аудитории. Такая стратегия дистанцирования или отчуждения неизбежно означает переосмысление отношений между телом, изображением и архитектурным пространством, а также разную степень дезориентации для физически присутствующих и удаленных членов аудитории.
Схлопывающиеся мертвые СМИ
Один из способов описать аффективные пространства, которые формирует Fakeshop, — обратиться к революции в средствах массовой информации конца XIX века, когда такие до-кинематографические технологии, как теневые пьесы, диорамы и т. д., начинают интегрироваться в развивающуюся городскую среду индустриализма. В частности, tableau vivant — чаще всего закрытое пространство, в котором сцена из известной литературной работы отображается через окно просмотра, — обеспечивает взлётную полосу для перфомансов Fakeshop.
Увлечение tableau vivant заключалось не только в своего рода живой скульптуре, но и в том, что весь рассказ превратился в единое пространство, в котором различие между телом и изображением стало размытым. Используя тот же эффект сжатости повествования в пространстве, Fakeshop снял сцены из нескольких научно-фантастических фильмов — Кома, Солярис, THX-1138, Фаренгейт 451 — и использовал эти сцены для создания табличных иллюстративных пространств (как физических, так и виртуальных), в которых могут жить члены аудитории. Например, сцена из «Комы» в крупном медицинском складском помещении с подвешенными телами, используемыми для извлечения органов, была художественно преобразована в виде крупной структуры лесов, подвешенных исполнителей, станций биомониторинга и цифровых камер, захватывавших изображения тела, которые затем отображались на каркасных телах в VRML.
Между жанром научной фантастики (которая все еще живёт в основном посредством печати) и современной технонаукой (которая все чаще становится компьютеризированной) такие новые медиа-эксперименты, как Fakeshop, предлагают диалог между критической оценкой будущего и настоящим преобразованием тела. В таком случае научная фантастика становится не жанром, а фактически начинает воплощать те самые технологии, которые она критикует. Опять же, работая на символическом уровне, такая стратегия также впечатывает в память и систематизирует то, какой историю выстроят в будущих видениях биотехнологии и биомедицины. Научная фантастика может, таким образом, вмешиваться в построение историй, которые, например, предполагают неизбежную будущую повсеместность геномики и генной терапии.
Вкратце, научная фантастика может вмешиваться в производство будущего такими гегемонистскими отраслями, как биотехнология. Интегрируя технонауку с научной фантастикой, открывается уникальная, двусмысленная и аффективная зона, в которой реальные предметы (виртуальные или в физическом пространстве) пересекаются с праздничными будущими видениями техносознания, выражаясь в возмущениях и сомнениях научной фантастики. Если будущее является признаком условий возможности для социальных изменений в настоящем, то утопическая функция научной фантастики заключается в расширении этих возможностей и в поиске будущей истории с радикальной отличительностью и «обещаниями монстров».
Перевёл Mark Lindberger специально для проекта Spacemorgue
