24 февраля 2022 года россия начала полномасштабное вторжение в Украину. Война продолжается почти год, за это время в Украине по данным ООН на 13 января 2023 года погибли больше 7 тысяч мирных жителей [1]. Война сопровождается разрушением гражданской инфраструктуры, в том числе электростанций, что приводит к регулярным отключениям электричества и тепла, которые переживают все жител:ьницы Украины.

Исследовательница и художница Руфия Дженрбекова обращается к своей подруге, писательнице Галине Рымбу, которая живёт со своей семьёй во Львове, чтобы поговорить о номадизме, разорванных связях и работе воображения во время войны. Из–за постоянных отключений электричества этот разговор обрывается и приобретает воображаемую форму, где случившиеся беседы смешиваются с фрагментами текстов обеих участниц.

Текст был написан в ноябре–декабре 2022 года и впервые опубликован на сайте typography-worldwide.org

Руфь: Я давно хотела с тобой побеседовать, но не знаю, как это сделать. Даже теперь, когда эта беседа может быть поддержана и опубликована, у нас нет связи. А если бы связь была, что за беседа могла бы у нас получиться? Вот и мой первый (первый?) вопрос к тебе. Жаль, что ты его не слышишь.

Галя: Я тебя не слышу! У нас аварийные отключения.

Руфь: Хорошо, а какая беседа у нас не могла бы произойти?

Галя (молчит)

Руфь: Ты согласна с тем, что несостоявшаяся беседа — это тоже в своём роде беседа?

Галя: Так рада слышать тебя! Конечно, я согласна. Только надо понять — когда и как (она не состоялась). У нас сейчас идут аварийные отключения электричества, думаю, в ближайшие пару дней они ещё будут длиться. В это время будет невозможно предсказать — когда у меня будет электричество и интернет, а когда нет. Вот сегодня свет дали только пару часов назад. Ты напиши, когда тебе самой удобно, а мы с электросетями Украины попробуем подстроиться 🙂 У меня есть Зум и Скайп, оба работают нормально, когда есть интернет. Но можно и по переписке говорить, если это удобно.

Руфь: Мысленно поддерживаю все ваши теплосети и электросети, включая и твои личные кровеносные теплосети и нейронные электросети! 🙂 Давай назначим день, а если не получится, назначим другой? Допустим, 3 или 4 декабря — как тебе? И какое время дня и ночи лучше? Возможно, мы решим, что одного раза недостаточно, или наоборот, слишком много. Я подумаю про очаги — и про сети, сети подключённые к очагам! — а ты можешь пока посмотреть гугл-документ. И потом напиши мне сразу, как только будет возможность! А я тебе. Завтра!

Галя: Хорошо!

Руфь: Видишь, вот завтра и наступило, а вместе с ним и новые ракетные удары по городам Украины. Разговор, который обрывается — это всё ещё разговор? О чём можно (в смысле — уместно, позволительно) говорить с теми, чьи города сейчас бомбят русские ракеты? Что спросить об ощущении дома, глядя на фото разрушенных жилых домов? Какие вопросы я могла бы придумать для тебя, кроме как: живы ли вы, целы ли ваши руки-ноги-головы, цел ли ваш квартал, есть ли у вас еда, вода, свет, тепло, медикаменты? Сколько градусов тепла осталось у вас в доме?

Я не знаю как с чего начать: вы находитесь в условиях, непредставимых сейчас для людей типа меня, с которыми никогда ничего подобного не происходило. Поэтому я ощущаю все обращённые к тебе слова как неуместные, неадекватные, и мой второй вопрос был бы: позволительно ли нам говорить, словно бы не считаясь с реальностью, игнорируя или активно отодвигая её прочь из поля зрения? Мне кажется, я всегда так пыталась делать именно так — отсюда и неизбывное ощущение собственной не-вполне-адекватности. Как голландский художник Рензо Мартенс, задававший пострадавшим от войны в Чечне вопросы из серии «что вы думаете обо мне? насколько я привлекателен?» и т.д. [2]. Или тот спелеолог из рассказа Кортасара, который, совершая опасный спуск в пещеру с целью изучить её, сосредотачивается почему-то на изучении содержимого своей сумки и делает важное открытие: вместо бутербродов с сыром ему положили с ветчиной! [3]

Галя: Я пишу, чтобы есть сыр.

Руфь: Вот именно, ты ведь тоже делаешь так — отказываешь реальности в праве диктовать нам свои условия, — когда пишешь киберпанковские тексты о новой видах, возникающих на руинах, и о подземном молоке; об устройствах из огня и о тайной библиотеке книгосуществ; о квирных человекоангелах и о буч-панде; о блуждающих уличных университетах-животных и тысячелетних компьютерах леса. Обстоятельства жизни пытаются обессмыслить фантазии, ведь обстоятельства всегда сильнее, но фантазии не сдаются легко! Творчество должно быть как-то связано с этим упрямым нежеланием подчиняться тому, что сильнее тебя, с бунтом против действительности «как она есть на самом деле». Мне интересно, когда такое несовпадение с реальностью из когнитивного дефекта, неадекватности или шутки превращается в единственно верное решение — в ситуации, где никаких верных решений, казалось бы, и быть не может. Впрочем, иногда фантазия отказывается работать.

Как например сейчас: я не понимаю где ты находишься, просто не могу представить. Разговариваю ли я с тобой или сама с собой? Наши реальности были похожи, но стали такими разными. Какая беседа имела бы смысл для тебя сейчас — там, где ты?

Галя: Не всё имеет смысл. Война не имеет смысла.

Руфь: Это ты на самом деле сказала?

Галя (молчит)

Руфь: Разорванные связи — лейтмотив, преследующий меня. Связи, которые держали так надёжно и бережно в детстве и стали потихоньку рваться в юности — но чем дальше, тем больше, быстрее, катастрофичнее. Тебе это знакомо? Отрезвляющий опыт — обнаружить однажды, что тебя больше ничто не держит. Ощущение не столько свободы, сколько небытия. В самом деле, нет ведь никаких креолок в Казахстане (см. переписи населения, хаха), да и человека по имени Руфь Дженрбекова тоже нет и никогда не было. Так гласит официальная версия, подтверждённая документами. Я возникла как альтернатива этой версии — как фейк или апокриф. Чтобы как-то обосновать право этой альтернативы на жизнь, тоже ведь нужны текстовые документы — например, стихи. Я думаю, твои недавние «Конституции» очень важны в этом смысле: это апокрифы новой реальности, которая обретает плоть, следуя логике новых текстов. Они вступают в противоборство со старыми, ныне действующими конституциями, они даже оскорбляют старые тексты — этот так называемый канон, эту прошивку в головах, firmware…

Галя: Конечно, оскорбление власти и подрыв её оснований — наше прямое дело, мы — те, кто пишет, разрушает…

Руфь: Именно!

Галя: Особенно — в письме, свободном от идеологий (насколько это возможно?)

Руфь: Вот почему — в поиске firmware для своего собственного существования — я перевела когда-то главу из известной книги Эдуарда Глиссана — книги, описывающей карибский опыт так, словно он центральноазиатский или всемирный. Глава называлась «Изгнание, Странствие», и начиналась словами: «Корни — вот что объединяет странствие и изгнание, ибо в обоих случаях связь с ними утеряна. Мы должны начать с этого» [4]. Иными словами, мы должны начать с того, что нет ничего такого, с чего можно было бы начать. Может, это и неплохо, что начинать приходится с этой фундаментальной утраты, ведь это подразумевало бы, что ближе к концу, мы, вероятно, приобретём что-то взамен? Но что? Что может дать разрыв той связи, что была определяющей для тебя?

Галя: Рождение нового существа?

Руфь: Что, прости? Что ты сказала?

Галя (молчит)

Руфь: Галя, я знаю ты здесь, хотя тебя здесь, очевидно, нет. В физике есть такое понятие — нелокальность, в котором словно бы отражаются необъяснимые и оттого будоражащие воображение свойства реальности. После нелокальности я открыла для себя и такой (тоже креольский, по сути) термин как «транслокальность» — шиболет всех мигранток и номад (а надо сказать, что всё, что начинается с «транс-», особенно названия транспортных компаний, мы находим забавным причислять автоматически к виртуальному транс*сообществу). Я бы спросила у тебя и о твоих переходах: из Омска в Москву, потом Питер, дальше во Львов — насколько они были легки и тяжелы?

Галя: А для тебя?

Руфь: Я когда-то считала себя такой номадой, мне нравилось, что говорит Рози Брайдотти о кочевом феминизме — номада как изгнанница, мигрантка, но одновременно и путешественница, открывательница новых пространств [5]. Знаешь, номадизм бывает реальный, как у казахов, а бывает книжный, как у Делёза. Но исторически (и это отражено в этимологии этого этнонима) казахский номадизм, как и делёзианский, тоже был попыткой уйти от государева контроля, от вассальных отношений с империей или ханатом. Оттого кочевье всегда связано с двойственностью изгнания-наказания и странствия-приключения, с возможностью превращения одного в другое. Всё самое плохое (например, вас заперли в комнате) всегда может стать самым хорошим (вы отправляетесь в увлекательнейшее из путешествий — вокруг собственной комнаты, как Ксавье де Местр). Также и у Глиссана: в главе «Открытая Лодка» невольничий корабль, созданный перевозить рабов, трансформируется в лодку странствия, соединяющую человечество в пределах единого земного мира. Читаю прямо сейчас о том же у Сергея Абашина: «…слово «ковчег» […] говорит об экстремальной опасности, но оно же говорит и о пути спасения» [6]. Путешествие может быть чем угодно: и праздником, и повседневностью, и работой, и каторгой; может быть следствием как чрезмерного богатства (не знаю куда поехать: мне везде есть место), так и крайней бедности (не знаю куда поехать: мне нигде нет места).

Но я-то всю жизнь прожила в Алматы и путешествовала на край света в основном на диване. От этой неподвижности, видимо, и происходит моя очарованность всем далёким. Когда долго не выходишь из дома (например из–за страха), то пейзаж за окном сам начинает потихоньку ехать. И вот уже ты не понимаешь, где находишься. И в каждом тексте начинаешь твердить о важности воображаемых вещей, потому что хочется ведь, чтобы тебя c твоим диваном воспринимали всерьёз. Доходит порой и до разговоров с воображаемыми собеседницами. Когда я пишу стихи…

Галя: … я не бываю одна: вокруг меня всегда есть сообщества, классы, даже мои друзья, близкие люди, их речь, кажется, я им как будто что-то отвечаю, говорю «здесь и сейчас». Но поэзия — это такое место, где нужно постоянно разочаровываться в своем присутствии и присутствии другого, чтобы снова, на новых основаниях убеждаться в нем.

Руфь: Не знаю, как можно было бы сейчас в чём-либо убедиться — мы углубляемся скорее в метафизику отсутствия — в эту странную попытку уравнять в правах то, чего якобы нет, с тем, что якобы есть. Здесь всё становится недостоверным.

Галя: Жизнь в ограниченном пространстве: так что недостоверно любое пространство

Руфь: При этом пространство воображения как будто не ограничено! Это — наше единственное оружие в битве с реальностью, как вроде бы сказал Жюль де Готье. Ты не согласна? Вот, к примеру, транслокальный кочевой феминизм — разве не бунт против того, что есть на самом деле? Да и что вообще есть на самом деле? Вот что там у вас сейчас есть?

Галя: У нас? У нас сейчас свет дают на восемь часов в день, в остальное время темно и холодно, интернет тоже без электричества не работает (у меня роутер).

В эти восемь часов я пытаюсь сделать всё, что возможно: приготовить сыну теплую еду, лечить его (он от холода в доме заболел), убирать за котами и прочее, бегать в магаз и аптеку… Короче говоря, все эти восемь часов при электричестве у меня уходят на заботу о доме (я сейчас забочусь обо всем одна, так как у партнёра сильно обострилась депрессия, ему тяжело передвигаться). Я не знаю, как мы могли бы синхронизироваться. Сложность ещё и в том, что мы не знаем, когда конкретно наступят эти часы в сутках, когда будет свет; мы можем просто спать в это время; свет дают два раза в сутки каждый раз на четыре часа. Я могу попробовать проследить закономерность включений/отключений и договориться на созвониться завтра или послезавтра с тобой. Но заранее прошу прощения, если свет мне в это время отключат.

Руфь (молчит)

Галя: Привет! Почему ты молчишь? У нас уже почти сутки есть свет! Сегодня даже удалось отвести сына в школу. Я хочу написать ответы на твои письма и реплики, что ты прислала на электронную почту, мы могли бы хотя бы так поговорить, в письмах. Ты спрашивала про другой мессенджер — я пользуюсь телеграм, если хочешь, можем продолжать разговор там. Мне нравится идея коллажа. Но давай посмотрим, что получится из моих ответов на те первые письма и из твоих ответов на эти ответы. Сегодня до конца вечера можно будет посмотреть. И ты, конечно, можешь брать любой ответ или текст и просто комментировать, но я тогда тоже хочу комментировать твои тексты! Если такой формат мы поддерживаем.

Руфь: Да да, мы поддерживаем — мысленно — все форматы, а также ВСУ, друг друга и эту беседу, которая, в свою очередь, поддерживает нас. Я наблюдаю, как немые до поры вещи вдруг становятся у нас темами: получают видимость, меняют очертания, приобретают, а затем вновь теряют своё значение. Точно так же ведут себя и слова — приобретают и теряют свои значения, ведь слова — это тоже вещи, как и вещи — тоже всегда знаки чего-то ещё (это важный момент так называемой материальной семиотики Донны Харауэй). Мне хотелось бы сделать нашей темой что-то далёкое от реальности, укрыться от опасности прямого столкновения с ней, задать тебе вопросы про другие миры (вопросы будущего мира, как ты говоришь), про каких-нибудь невиданных существ, про животных и растения (растений, если они персоны), про то, как связаны поэзия, Конституция и другие литературные жанры, спросить про пограничье Глории Ансальдуа и про теорию походной сумки Урсулы Ле Гуин, и про бесконечно многое другое. Но я не могу. Да ты и не ответишь, а если ответишь, это будет, скорее всего, ответ на какой-то совсем другой вопрос. Как пишет в своём «Дневнике Войны» Евгения Белорусец: I asked him what he sees around him. I wanted to know how this lazy, slow, melancholic southern city deals with the constant rocket fire. He said, as if answering a completely different question, that war is terrible and not romantic, that no book he has ever read has described what is happening there now [7].

Галя: Недостаточно уйти на другой берег реки и выкрикивать оттуда вопросы.

Руфь: Берег всегда либо этот, либо другой, нелепо говорить о третьем береге реки…

Галя: Однажды, чтобы прийти к новому сознанию, нам придётся покинуть противоположный берег, и каким-то образом залечить разрыв между двумя смертельными врагами, так что мы обнаружим себя на обоих берегах одновременно, и будем смотреть сразу глазами и змея, и орла. Или, может быть, мы решим не участвовать в доминирующей культуре, совсем списать её со счетов как безнадежный случай и перейти границу абсолютно новых и отдельных территорий. Или мы выберем какой-то ещё путь.

Руфь: Это цитаты из Глории Ансальдуа! Это абсолютно наша центральноазиатская тема — новое сознание метиски. Я не знала, что ты тоже её читаешь, что ж ты не написала раньше…

Галя: Извини, что не написала раньше! Я не укладываюсь в этот дедлайн. У нас по-прежнему проблемы со светом, теплом и интернетом. Дома холодно, и я от переохлаждения сильно заболела, воспалились почки, и я вот только сейчас начинаю приходить в себя под ударной дозой антибиотиков, когда удалось немного снизить температуру. Может быть, есть возможность попросить у организаторок ещё несколько дней на наш диалог, учитывая экстремальные обстоятельства, которые никак не синхронизируются с экстренными дедлайнами? Как думаешь, есть такая возможность?

Руфь: Подожди, не исчезай, я сейчас всё узнаю…

Галя: … я думаю, может быть, мы давно уже на орбите какой-то другой планеты живём, и весь Октябрьский район переместился туда.

Руфь: Это были мои слова! Я выросла там, в микрорайоне «Орбита»! Вот видишь, чем я занята — пытаюсь говорить с больной подругой, живущей без связи, света и тепла — в атакованной рашистской армией стране! — о чём? О других планетах. Разве это подходящий способ проявить солидарность?

Галя: Каждый создаст свою жизнь, как желает. Каждый создаст Институт состояний Земли.

Руфь: Я вкладываю в твои уста эти слова — так, что они звучат, как небольшие пророчества.

Галя: Каждая из нас говорит за себя — и всегда лишь о себе. И всегда чужими словами.

Руфь: Не знаю, мне неловко делать из тебя персонажа своей собственной пьесы.

Галя: Всё нормально. Я разрешаю — делай из меня персонажа. Что ты чувствуешь, когда вкладываешь в мои уста слова?

Руфь: Это чувство — стыд. Я женщина, которой стыдно говорить «я». Пансексуалка, персона с повышенным содержанием мужских гормонов.

Галя: Похоже на цитату из меня!

Руфь: Мне правда неловко, стыдно не только за себя, но и за весь вообще Казахстан, вторую по величине республику, бывшего сама понимаешь чего. Сегодня в Генассамблее ООН среди всех стран Южного Кавказа и Центральной Азии одна только наша проголосовала против резолюции по правам человека в Крыму и Севастополе [8]. Какой позор! Я не понимаю: столько народов, народностей, наций и государств находятся под пятой этой террористической империи, но только лишь одна Украина дерётся! Почему никто, никто больше не объявит рашистам войну? Мы говорим, что поддерживаем Силы Украины, но где же наши собственные Силы?

Галя: Представь как это было бы, если б и Казахские Силы вступили борьбу с нашим общим врагом.

Руфь: Ха, представляю — мы бы открыли Восточный фронт и оттянули бы на себя половину самых мобилизованных! У нас ведь самая длинная сухопутная граница.

Галя: Все слова связаны с силами и вызывают их к жизни: приказ главнокомандующего — тоже «всего лишь» слова.

Руфь: Представляю — Казахские Силы, объединённые с Кыргызскими, Узбекскими, Таджикскими и Туркменскими Силами, при непосредственном участии Грузинских, Армянских, Азербайджанских, Молдовских и Беларуских Сил!

Галя: Тут ни один преступный режим не устоит!

Руфь(говорит медленно нараспев): В таком случае я закрываю глаза и вызываю скованные вековой печатью молчания Силы подчинённых народов… Теперь я вижу их — субъектов и субалтернов империи — республики и народные республики, края и области, города республиканского подчинения и автономные области в составе краёв различного подчинения, автономные округа в составе краёв и областей — всё как и было предсказано в древности Советской Конституцией…

Галя: Нас, руссофонных нерусских, гораздо, гораздо больше, чем кажется!

Руфь: Я заклинаю Татарские, Удмуртские, Карельские, Мордовские, Чувашские, Башкирские и Крымские Силы!

Галя: Я обращаюсь к вам, аруахи Саха, Тывы, Коми, Адыгеи, Ханты, Манси, Марий Эл, Чувашии, Ингушетии, Осетии и Алтая!

Руфь: Я заклинаю Бурятские, Калмыцкие, Карачаево-Черкесские, Дагестанские и Кабардино-Балкарские Силы!

Галя и Руфь(вместе): Мы зовём на помощь спящие языки — Караимов, Луораветлан, Крымчаков, Юкагиров, Рутулов, Алюторов, Барабинов, Гогулов, Итильменов, Курмандинов, Талышей, Уйгуров, Аварцев, Цахуров, Крызов, Будухов, Хиналугцев, Абазинов, Эвенков, Теленгитов, Тофаларов, Шорцев, Ненцев, Дербетов, Хонгодоров, Тубаларов, Сагайцев, Курыканов, Юншиэбу, Селькупов, Кызылов, Узонов, Уи-Бейго, Нганасанов, Ашибагатов, Нивхи, Андагай, Чулымцев, Цахуров, Шахдагцев, Абазинов, Маторов, Коряков, Сойотов, Кетов, Ульчи, Орочи, Ку-Кижи, Тазы и Мугат!

Руфь: Пусть сон пройдёт, пусть настанет время печали, время сбросить кольца и платья на пире кровавом…

Галя: Время войны настало.

Список цитируемых текстов:

Галина Рымбу. Жизнь в пространстве

Галина Рымбу. Стихи для Еды

Галина Рымбу: «Задача политической поэзии — подрыв ложной надклассовой ментальности»

Галина Рымбу. Жизнь в пространстве

Галина Рымбу. Космический Проспект

La conciencia de la mestiza. На пути к новому самосознанию

Галина Рымбу. Оскорбление власти

Галина Рымбу. Сон прошел, Лесбия

И другие

Примечания:

[1] ООН подчёркивает, что это только задокументированные случаи. Реальные данные выше, потому что многие убийства мирных жителей на временно оккупированных территориях невозможно задокументировать.

[2] Episode 1. Режиссёр Резно Мартенс (Renzo Martens), 2003, 40 мин. Подробнее о фильме.

[3] Хулио Кортасар. «Изыскания» в сборнике «Жизнь хронопов и фамов». Доступен на русском по ссылке.

[4] Édouard Glissant, Poetics of Relation, trans. by Betsy Wing. Текст доступен по ссылке.

[5] Например: Rosi Braidotti on ‘nomadic feminism’.

[6] Пост Сергея Абашина на фэйсбуке.

[7] «Я спросила, что он видит вокруг себя. Я хотела знать, как этот ленивый, медленный, меланхоличный южный город справляется с постоянными ракетными обстрелами. Он сказала, как будто отвечая на совершенно другой вопрос, что война ужасна и совсем не романтична, и что он никогда не читал книг, который бы описывали происходящее сейчас». Текст «Дневников Войны» доступен по ссылке.

[8] Подробнее о резолюции по ссылке.

***

Галина Рымбу — поэтесса, литературная критикесса, феминистка, анархистка. Родилась в 1990 году в Сибири (Омск). С 2018 года живёт в Украине (Львов). Преподаёт философию литературы, гендерную литературную теорию, авторские курсы по современной экопоэтике, экспериментальному и феминистскому письму в независимых образовательных институциях. Основательница и редакторка онлайн-журнала, посвященного феминистской литературе и теории «Ф-письмо» и (микро)медиа о современной поэзии «Грёза».

Руфия Дженрбекова родилась в Алматы при социализме. С начала века участвует в разнообразных просветительских и затемнительных проектах. Считает себя художницей постмедиального толка. Пишет тексты, читает лекции, учится, выступает на публике в качестве performance artist. Входит в штат сотрудниц Крёльски центра. Живет и работает в Вене и Алматы.

Публикация создана при поддержке The Magic Closet and the Dream Machine: Post-Soviet Queerness, Archiving, and the Art of Resistance.