Ужас — это не то, что приходит извне, а то, что вдруг перестаёт быть снаружи.

Я большой любитель жанра ужасов. С детства, наряду с мифами и сказками, я зачитывался всем, что только можно было найти в домашней библиотеке. В юности, помнится, прочитал книгу (великого — в некоторых произведениях) Стивена Кинга «Оно». И не мог заснуть несколько дней, пока не дочитал. Позже посмотрел фильм «Оно» 1990 года, затем новые экранизации 2017-го и 2019-го, а недавно — сериал. И то юношеское чувство жуткого, менее ощутимое в кино, возвращается каждый раз, когда я вновь погружаюсь в этот сюжет.

Все эти версии «Оно» кажутся мне объединёнными чем-то ускользающим от фабулы, но при этом вписанным в неё. Жутким для меня было не само чудовище (прекрасно сыгранный Пеннивайз), а то, что ОНО — безымянное — может явить себя где угодно. Не в старом доме, не в подвале, не в “специальной зоне” страха, а прямо в середине повседневной жизни — в школьном дворе, на кухне, в солнечный день. И страшнее всего то, что этот прорыв виден только тому, кто его переживает: остальные — жители городка Дерри — продолжают жить, будто ничего не происходит.

Перечитывая эти истории сегодня, я начинаю понимать, что пугает не само чудовище, а его бес-местность — способность быть повсюду. В этом, думаю, и заключается суть современного ужаса — ужаса без топоса, без адреса, без возможности укрыться.

Если у Фрейда Unheimlich («жуткое») — это возвращение вытесненного, когда знакомое вдруг оборачивается чужим (Das Unheimliche, 1919), то здесь мы сталкиваемся не с возвращением, а с вторжением Реального. Не с бессознательным (которое, по Лакану, структурировано как язык), а с самим Реальным — тем, что не может быть сказано и не переводится в смысл.

Бессознательное всё ещё "говорит": оно оговаривается, повторяет, строит сцены. А Реальное — молчит. Оно не сообщает — оно случается.

В классических фильмах ужас был локализован: за дверью, в зеркале, в лесу. Можно было не входить, можно было избежать встречи. Здесь — избежать невозможно. «Символическое покрытие» больше не защищает: трещина проходит через самые обыденные вещи, через знакомые лица, через язык, которым мы говорим.

Лакан писал: «Реальное возвращается на своём месте» (Семинар XI: Четыре основные понятия психоанализа). Но если «места» больше нет, если сама структура пространства распалась, — Реальное начинает проступать повсюду. Оно не становится ближе — просто трещины символического больше не заделываются. Мы начинаем видеть то, что всегда было здесь.

И тут возникает странное совпадение: «ОНО» Кинга и лакановское Реальное — Это (ÇA), то самое «оно», которое движет нами, но не принадлежит нам. Может быть, именно поэтому чудовище Кинга так узнаваемо — оно не внешний враг, а форма возвращения того, что всегда присутствует в нас и вокруг нас.

И, возможно, в этом суть ужаса, который Кинг уловил лучше многих: не в существовании чудовища — локализованного, а значит, вписанного, — а в том, что чудовище больше не отделимо от мира. Оно живёт в складках повседневного, между привычными словами, в щели речи. Оно не видимо для других — только для того, кто в какой-то момент оказывается лицом к лицу с треснувшей тканью символического, где уже нельзя различить — что сон, что день, что я, а что оно.

Пожалуй, именно поэтому подобные сюжеты кажутся симптомом нашей эпохи. Когда исчезает различие между внутренним и внешним, частным и публичным, между тем, что «во мне» и тем, что «в мире», — Реальное перестаёт иметь границы. Оно циркулирует повсюду, как вирус смысла, который нельзя остановить.

Кажется, что сегодня мы живём внутри бесконечного “оно” — не монстра, а структуры, в которой исчезло различие между экраном и зеркалом, между знаком и телом. Современный ужас — не в том, что чудовище существует, а в том, что оно стало средой, в которой мы находимся, не замечая, как она смотрит на нас в ответ.

Ужас — это не то, что приходит извне, а то, что вдруг перестаёт быть снаружи.

И, быть может, в этом кроется подлинный ужас современного экологического кризиса: Реальное природы, вытесненное культурой, возвращается — не как враг, а как напоминание, что мы всегда были внутри него.