Преподаватель факультета сценографии МХАТ, художник спектакля «Ревизор» в театре Глобус, премьера которого состоится 22 марта о  работе художника в театре, специфике создания спектакля, на примере постановок, сделанных В. Ш. в театре Глобус, и о том, чему учат на факультете сценографии и театральной технологии.

Публикуем расшифровку разговора с Виктором Шилькротом 15.03.16 в книжном магазине КапиталЪ в Новосибирске.

В театре Глобус первый спектакль я делал в 2010 году, это был спектакль «Скупой» Мольера, в 2013 мы ставили «Лес» Островского и сейчас работаем над спектаклем «Ревизор», премьера которого состоится 22 марта. Все эти три спектакля мы делали с режиссером Романом Смагиным. Если говорить о том, как создается спектакль, с чего он начинается, чем продолжается и как заканчивается, то, наверное, пример нашей работы с Романом, для меня наиболее показательный.

Если интерес у вас методологический, то, о чем я рассказываю — это история обо мне, может быть о некоторых моих товарищах, то есть: есть такой принцип работы. На самом деле вариантов много, и сегодня, их все больше и больше, и другие режиссеры, другие художники могут работать совсем по-другому. Я, может быть, коснусь этого в ходе рассказа.

Вы видели спектакль «Скупой»? Кто видел — тому будет понятнее. Начинается, опять же, у нас, начинается все с того, что театр, потом режиссер выбирает пьесу. Мне удобно, когда режиссер, формулирует для меня свой взгляд на эту историю, в данном случае — история скупого. Речь в пьесе идет о человеке средних лет (его играет Лаврентий Сорокин), у которого есть дети, хозяйство, какие-то деньги, и он, как сказано в названии, очень скуп. Дети, нельзя сказать, чтобы очень его любили, кто в этом виноват, это отдельный вопрос. С детьми у него уже контакта нет, дети тоже, к нему достаточно потребительски относятся. Про слуг, и друзей семьи, вообще не говорю — все персонажи от него хотят только денег, что его к этому привело — это следующий вопрос. В финале пьесы, он должен сделать выбор между желанной молодой женщиной и капиталом, и он делает выбор в сторону капитала, причем довольно легко.

Мы стали на эту тему рассуждать, то есть: некий человек, прагматично относящийся к жизни, который заработал деньги, построил дом, у него есть семья, дети сыты — какие к нему вопросы? Но потом он перестал видеть что-то, кроме этого заработка и этого хозяйства. Так бывает, особенно у людей, которые, не родились богатыми, а это все им досталось трудом, они об этом думали, думали, думали и теперь перестали думать о чем-то другом. И возникла такая история — такой внутренний двор.

Мы решили, что остаемся в мольеровском времени. Если разбираться по истории и представить себе Париж раннего Мольера, то это, чуть позже, чем «Три мушкетера», и сам город — почти средневековый. То есть: почти средневековый город и быт, и поэтому — такие простые грубые деревянные фактуры, ставни, замки — чтобы можно было запереть все, что можно, склад, конюшня с лошадью, с хозяйством. Ворота, которые были в сценах, открывались, выезжали телеги с разными товарами, которые он покупает и продает. Он все время занят каким-то делом: мы делали ему древний калькулятор, что-то совмещенное со счетами с блокнотами — он что-то подсчитывал, выписывал чеки.

В такой фактуре, мы рассказываем об этом человеке. Пространство практически не меняется по ходу спектакля, изменяется оно по настроению и по атмосфере — за счет света.

В этом спектакле, как и в двух предыдущих — мы работаем уже слаженной командой, что касается художественной стороны: есть художник по свету — Евгений Виноградов, с которым я сделал большую часть своих спектаклей и Ирэна Белоусова — художник по костюмам, с которой мы тоже много лет сотрудничаем.

Если вы знаете законы классицизма, там есть такой закон — единство времени, то есть: действие пьесы происходит в течении одного дня. Мы придумали, что начинается это все ночью, но уже под утро, потом начинается рассвет, потом утро, день, потом закат, вечер и уже совсем ночь. И когда заканчивается спектакль — скоро уже опять будет рассвет, то есть прошли сутки. Такой реалистический ход, но и декорации достаточно реалистичные. Понятно, что двадцать четыре часа спектакль не идет, поэтому эти световые переходы, достаточно тонко сделанные, двигают еще и по времени весь сюжет.

Следующий этап работы — это объяснить театру, как это сделать, как это должно выглядеть и как эксплуатируется: что это голубятня, где прячет свой сундук герой, что ворота открываются, куда по балкону уходят артисты. Желательно рассказать сколько на мосту будет человек, потому что от этого зависит его конструкция, поэтому, конечно, нужно знать и технологию и чертить, опять же, рассказываю о себе. На самом деле, сейчас в театр пришли очень много самых разных художников. Многие пришли из современного искусства, многие пришли из живописи, кто-то пришел из дизайна, некоторые пришли не знаю откуда. При этом, я не могу сказать, кто интереснее и у кого получаются наиболее выразительные сценографические решения.

Художники, которые работали с Мейерхольдом, или художники, которые работали со Станиславским — это всегда были ведущие художники, просто известные живописцы, конструктивисты, «Мир искусства». Такое словосочетание как «театральный художник» — оно немного ущербное, потому, что может быть театральный художник, может быть книжный художник, может быть художник по столам — есть художник, а дальше уже как сложилась судьба. Кто-то работает в театре.

Здорово, когда приходит художник, который первый раз пробует что-то в театре. Потому, что я, например, учился в школе-студии МХАТ и с первого курса изучал, как в театре, делать декорации. А другому человеку — вдруг, пришла, какая-то совершенно необыкновенная идея, как оформить, тот или иной спектакль — и это интересно, свежо. Но такому человеку нужны помощники.

(вопрос из зала) Скажите в какой технике сделаны эти картинки ?

Это фотографии макета. Из моего опыта, режиссеру всегда нужен макет. Сейчас, очень популярно 3d-моделирование — это понятно. Но театральные режиссеры к работе с 3d-визуализаторами, вообще плохо ладят. Можно сделать красивую картинку, но когда мы выйдем на сцену — это все плохо закончится. Макет тоже обманывает многих режиссеров — они не чувствуют масштаба. Поэтому кроме макета, еще есть Bau-проба, по-русски «выгородка». После того, как приняли макет, основные чертежи, и прошли разные технические совещания, на сцене, из старых декораций, чуть-чуть их дорабатывая, выстраивают макет будущей декорации, но уже в реальном размере. И художник с режиссером, иногда с артистами, иногда с хореографом, ходят по этой декорации, смотрят и вносят какие-то коррективы, после этого, театр начинает производство. Очень разумная практика. Сколько лет, даже с Романом, мы работаем, все равно возникают вопросы. На ваш вопрос — макет, да. Для Скупого макет сделан из дерева. Что получилось я освещал фонариком, фотографировал, и корректировал по-цвету.

(вопрос из зала) Вы приступаете к изготовлению макета только после того как эскизы окончательно утверждены или в творческом процессе с режиссером все происходит до бесконечности?

Опять же, с Романом получается все достаточно четко. Иногда я делаю эскизы, но в эскизах никто, и он, в том числе, ничего не понимает. Я могу сказать: «Давай будет такой двор» и нарисовать эскиз, который он посмотрит и сделает вид, что понял. Слова «двор», «сарай» — понятны. Дальше, я делаю совсем маленький макетик, который называется «прирезка». После него начинаю делать макет. В макете мы уже разрабатываем мизансцены.

Один раз, судьба свела меня с таким замечательным, известным вам режиссером Юрием Бутусовым, с которым сценография придумывалась, не то, что до открытия занавеса — уже зрители были в фойе, а мы все что-то пробовали, но и на следующий день после премьеры. Спектакль идет в Петербурге, поэтому я уехал, и больше в этой работе участия не принимаю, но я не уверен, что он сам не продолжает что-то придумывать, приносить новую мебель, старую уносить. И таких режиссеров сейчас становится все больше.

Почему Бутусова нельзя упрекнуть в безответственности — они с художником Шишкиным, с которым они, в основном, работают — сразу задумывают такие декорации которые можно перенести. Принесли с помойки какие-то фонари, повесили — плохие, унесли обратно на помойку. Я не иронизирую, это действительно так, и это здорово. «У нас во дворе скамейка, принесите ее пожалуйста» (она чугунная правда), принесли, «нет, ерунда, уберите». В этом есть своя радость. Артисты понимают, что их тоже в любую минуту могут попросить совершенно по-другому сыграть. И они постоянно находятся в возбужденном состоянии. У Бутусова все время как премьера.

У нас с Романом, несколько лет назад, был спектакль «Кавалер-призрак» в Московском ТЮЗе. Сюжет такой: Кабальеро — испанский кавалер, влюблен в одну женщину, и, так получается, что он оказался в доме другой женщины, которая влюблена в него — такой любовный треугольник. Это комедия, но как всегда у Кальдерона: немножко грустная, немножко мистическая. Если вы представляете себе испанскую жизнь, кальдероновских времен, жизнь женщин в Испании — жизнь невеселая. Они ждут жениха, если жених оказывается лет на 30 старше, то они быстро становятся вдовами в трауре и ждут нового жениха. Но встретить его практически невозможно, потому что у них много братьев, которые охраняют честь сестры и одновременно наследство. Такая история и здесь: братья охраняют честь, а девушка, сидит, и, как Пенелопа, вынуждена ткать гобелен.

Все это мы представили как ткацкий станок. Кроме того, там должен один дом быстро превратиться в другой. Герой заходит в потайную комнату и люди, которые жили в этой комнате, говорят: «мы уезжаем», забирают вещи, снимают картины, со стен, и приезжают другие. Когда герой выходит из комнаты — там совсем другое пространство.

Сначала занавес плоский, потом раскладывается: сначала в одну квартиру, потом она становится другой и по цвету и по рисунку. Первая наша совместная работа с Женей Виноградовым, художником по свету, после которой мы, стараемся не расставаться.

(вопрос из зала) Расскажите о людях, которые, делают эти декорации, вы им объясняете художественный подтекст или просто даете чертежи?

Я всегда объясняю художественный подтекст, потому, что в театре люди работают сумасшедшие — нормальных людей нет. Если он хочет просто делать мебель — столяр, просто делать железные металлические конструкции– сварщик, слесарь, он не пойдет в театр, он пойдет на нормальный завод. В театре, человек хочет делать не мебель, не станок, он хочет сделать спектакль, так же как и я, как и актер, администратор и билетер. Все они делают спектакль, и у них у всех праздник, что премьера. Люди, просто как исполнители в театре работать не могут, поэтому я объясняю, когда есть такая возможность, для чего это, почему это такое в спектакле.

(вопрос из зала) Все–таки кто играет главную роль в работе над спектаклем в плане визуально выражения?

В плане визуального выражения главную роль в спектакле должен играть художник. Кто главный в больнице? Хирург или стоматолог? Или кардиолог? Люди делают одно дело, но подходят к нему с разных сторон. Режиссеру не нужно говорить мне о пропорциях, объяснять какой должен быть свет, какое должно быть сочетание цветов, а мне не нужно ему объяснять как работать с артистами. У режиссера миллион проблем и у меня миллион проблем, я решаю свои, а он свои. Специфика театра — это коллективное творчество. Каждый отвечает за свой блок, в итоге — мы все договариваемся и делаем что-то общее.

Молодые режиссеры в институте делают все сами, им не на кого положиться, и они начинают: «а давайте, у этой картинки здесь немножко прижмем, а здесь немножко добавим». Чем отличаются работы художника в театре от работы, например, художника станковиста? Тем, что наша картина, за 2-3 часа, все время развивается — она динамична, и ее можно увидеть только в динамике. Этому тоже надо научится. В основном это дает опыт. Когда ты выхватываешь картинку из контекста, начинаешь из нее что-то строить, а потом она вдруг, не может перейти в следующую или не может прийти в предыдущую, например по свету. Режиссеру не нужно в это погружаться.

Когда режиссеры говорят глупости, в смысле, по-человечески глупости — это не глупости, они имеют на это право. Это фантазия, какие-то неожиданные, часто, предложения, которые провоцируют творческие идеи.

(вопрос из зала) Многие из школы находят работу по специальности?

Вы знаете, многие. Что касается школы, в этом году у нас набор. Каждый год, мы набираем технологов, которые придумывают как воплотить замысел художника и режиссера, все расчерчивают и рассчитывают. Стенографов мы набираем два раза в год. В этом году, этим летом, стенографов будет набирать в мастерскую такой замечательный московский художник — Владимир Арефьев.

У выпускников нашего факультета, в основном, есть театральная работа в Москве и в других городах. И это самое главное. Это то, на что мы их ориентируем и что мы можем им в какой-то степени обещать, если они хорошо учатся, постигают профессию. Они работают с молодыми режиссерами и со своими товарищами, в разных театрах в региональных и в московских. Процент наших выпускников, которые занимаются театром очень высок. Некоторые уходят в кино.

Для того чтобы поступить на наш факультет на сценографию нельзя просто приехать, и пойти сразу сдавать экзамены. Надо пройти отборочные просмотры. За время экзамена сложно понять есть ли у человека фантазия, насколько он склонен к театру. Для абитуриентов, которые желают к нам поступить и живут в таких отдаленных от Москвы регионах, как Сибирь, у нас есть опция: просмотры по электронной почте. Вы можете прислать нам свои работы, короткую информацию о себе, где вы учились, почему хотите заниматься театром. Эти работы смотрит мастер, который набирает курс. Если ему интересно, он может дать задание — это обычно какой-то литературный материал или пьеса, на тему которой, вы должны сделать серию работ. Пройдя несколько просмотров с помощью интернета имеет смысл приезжать. Замечательные студенты к нам приезжали из Сибири: из Новосибирска, из Кемерово. Поэтому мы рады вам.

Еще раз попробую открыть фотографии Ревизора, из–за которого, по сути, встретились. Я надеюсь, пьесу «Ревизор» вы все помните? И что действие там происходит в разных квартирах, в разных интерьерах? У нас все происходит в таком вот странном пространстве. Я из суеверных соображений и из соображений того, что если я все вам расскажу, вам неинтересно будет смотреть, не хотел бы подробно рассказывать.

Мы с Романом уже второй раз, за последние годы, делаем спектакль про чиновников, было «Доходное место» про чиновников, сейчас — «Ревизор». О том, что чиновники в России сволочи, взяточники, кровопийцы, совершенно не хочется рассказывать, это и так все знают. Мы подумали, что чиновники, тоже люди, и у них тоже есть свои положительные качества и отрицательные, им тяжело живется, они тоже тянут свою лямку. И поэтому здесь сатиры и осуждения нет: «нечего на зеркало пенять…» — у Крылова, написано.

Мы вспомнили такие замечательные советские фильмы как «Кин-дза-дза» и, если вы помните, есть такой фильм Шахназарова «Город Зеро», там человек попадает в город, а город живет по совершенно абсурдным законам, происходят абсурдные вещи, хотя, вроде как, нормальный город. В Кин-дза-дза — страшная планета, тоже живущая по совершенно нелепым законам. И люди, что попали на эту планету, что в город Зеро — выбраться оттуда никак не могут, и начинают принимать правила игры этой планеты или этого города и постепенно, начинает казаться, что может все и нормально. Так вот и у нас: Хлестаков, тоже попадает в какую-то аномальную зону, в которой происходят странные события. У Гоголя, во всех его пьесах, их немного, что в Женитьбе, что в Ревизоре, происходит такой абсурд и сюрреализм, что волосы дыбом встают. Когда начинаешь разбирать, слушать внимательно его текст, понимаешь, что абсурдисты двадцатого века — Ионеско, Беккет, например, отдыхают. И это, вобщем не бытовые пьесы, это уже о более высоком, о том, что происходит с психикой людей. С одной стороны, это некоторая фантастика, фантасмагория, с другой — это правда, и происходит со всеми нами на самом деле. Психика у людей искажается, и у чиновников тоже. Какие-то вещи, которые, мама с папой в детстве объясняли — одно, со временем происходит профессиональная деформация — в голове откладываются уже совершенно другие законы. Поэтому мы в таком пространстве: у нас два берега то ли реки, то ли моря, черная фигура на одном берегу, остальные — на другом. Дальше не буду рассказывать. Придете, и надеюсь, будет много сюрпризов.