Набухшие, округлившееся — она смотрела на себя в зеркало и пыталась разглядеть камеру где-то на там, на пупырышках её заострившихся сосков. Виолетта всегда гордилась своей грудью. 

Пышная с ранних лет, словно дрожжевая булочка с маком из школьной столовой, за которой выстраивались очереди от самих вендинговых автоматов как только звенел звонок на перемену — Вита всегда стояла самой первой в линии, держа в руках смятую купюру в 50 рублей. Когда девочки в классе переодевались перед физкультурой в остро пахнущей подростковым потом раздевалке, Вита видела, как они смотрели на её сиськи. Зависть, вопросы, перешептывания — она ловила из вздохи и собирала по карманам кружев нового ярко-фиолетового лифчика, купленного мамой впопыхах на рынке. Тогда ей было 12 и Виолетта, с прищуром, смотрела на куриные огузки своих ровесниц, скрывавшиеся под маечками самых разных цветов: их груди вздрагивали, вздутые, красноватые, совсем как прыщи на их спинах. Вита молчала и ликовала.

Когда она занялась сексом в первый раз на вечеринке у Володи, главного балагура класса, мальчик, имени которого она совсем не помнила, мял её грудь так внимательно, требовательно, жёстко. Виолетта жмурилась и старалась стонать — так делала её старшая сестра в гостиной, за стеной их маленькой, зажатой между грубых каменных стен комнаты, когда родители задерживались на работе и та приводила домой своего нового парня. Потом он присосался к соскам, задевал их край зубами и водил языком, причмокивал, словно старался откупорить молочные протоки, которые у Виты, в её 14 лет, ещё крепко спали. Она даже не помнила, когда он вставил в неё член, когда кончил ей на живот и ушёл, ругаясь, пробормотав что-то вроде: «А че не сказала, что целка?». Её голова была забита этим моментом совокупления рта и груди; то вожделение, от которого кружилось сердце и скручивало пальцы на ногах. Сила, с которой её сиськи могли властвовать над другими. У неё появилась мечта.

Потом были перепихоны в туалетах, за забором школы в весенней грязи, где-то в заброшках и на дачах незнакомых ей людей. Вереница лиц, громко дышащих ей на веки, забрызгивающих их слюной от возбуждения, раздувшиеся ноздри и волосатые мошонки: Вита жила лишь моментом, когда они снимали её бюстгальтер и припадали к ложбинке, как впопыхах сдирали кожу у подмышек и долго вдыхали аромат её с каждым годом раздававшихся в ширину грудей.

Запахнув халат, Вита отошла от зеркала. По коже бегали мурашки, она поглаживала живот и чувствовала запах котлет, жарившихся на кухне. Она позвала Любу на обед: они дружили уже около трёх месяцев, познакомившись на работе –– обе были кассиршами на полставки в местной Пятерочке, иногда выпивали после смен и смеялись над своим менеджером Олегом, хромым и убогим. У Любы были огромные сиськи — таких она ещё не видела; они были больше её, Витиных; они угрожающе впивались в воздух, колыхались и волновали алкоголиков с бутылками водки, чьи блестящие глаза впивались в круглые очертания за фирменным жилетом. 

Люба опаздывала, но Вита кротко ждала. Переоделась, расстелила скатерть в крапинку, расставила тарелки и приборы, поставила в центр кастрюли кислых щей, нарезала хлеб. Потом она включила музыку — на радио крутили новинки этой зимы, хит за хитом, а Вита ждала.

Наконец, в дверь позвонили. Люба с любопытством смотрела на отклеившиеся обои, прогнивший паркет и расклеенные по углам постеры порно-моделей, чьи молочные железы выпадали за границу кадра. Вита невинно улыбалась и шутила, говоря, что это всё Ванькино — мужика, за которого она вышла замуж ещё в прошлом году. Тот по синьке ограбил своего бывшего соседа по коммуналке и теперь сидел. Зато квартира Ваниной вскоре скончавшейся матери досталась Вите. Теперь тут властвовала влажная, липкая смазка, капающая с её ляжек после бессонных ночей с очередным «другом» с сайта знакомств. Ванька писал ей письма, а на груди Виты алели синяки, она читала его писанину, блаженно лежала в простынях и ела арбуз. 

Люба села за стол. Вита вынесла из закромов абсент и поставила рядом с тонкой рукой подруги — вся её хрупкая скульптура тела не соответствовала тому, что свисало на уровне солнечного сплетения. Они начали есть, Вита выкрикивала тосты и, пока Люба запрокидывала голову и хлестала рюмку за рюмкой, выливала горячую жидкость в тарелку супа. Хватило часа, чтобы голова Любы вдруг упала на плечи, свесилась. В комнате стало очень жарко: по Витиным вискам стекал пот; она слизывала его капли с пальцев и тормошила  Любу за предплечья. Та молчала.

На кухне закипел чайник. Его свист заполнил пространство, он вошёл в одну перепонку и вытянулся в прямую кишку через другую, словно пробудил ото сна и напомнил, зачем они собрались. Задрожав, Вита вдруг упала перед Любой на колени, грубо сорвала пуговицы её рубашки, вся пошла красными пятнами, но упрямо раздела и вдруг уже уставилась в груди. Вот они: слегка синеватые от паутинки вен, упругие, но не стоячие. Соски по размеру напоминали пятачок шоколадной вафли с отдела кофе в магазине, или как если сложить пальцы в окружность и посмотреть в отверстие между. Вита громко засмеялась.

Сначала она с жадностью вцепилась в область около рёбер: прокусила так сильно, что кровь сразу брызнула ей в губы, разукрасила их как дешёвая помада Мейбелин и потекла вниз по шее. Люба вздрогнула, зашаталась, но Вита лишь глубже сцепила челюсти, услышала чвоканье и затрепетала. Она самозабвенно рвала груди зубами: отлаженно, отрезок за отрезком, кромсала отпечатки чей-то любви и рокотала. Когда она приступила к соскам, ошмётки мышц безвольно кричали о былом, о коже, прятавший их от прокисшего воздуха этого мира, о своей силе и гнёте малыша, лежащего в колыбельке у кровати Любы, которого она оставила с мужем. Вита не сразу почувствовала молоко, то заполнило её глотку и вдруг вылилось обратно с приступом рвоты. Как странно, подумала Виолетта, ведь мы не обсуждали детей. Заблевав пол, она не остановилась, лишь сплюнула и с силой оторвала сморщенные, смятые сосцы.

Люба уже давно обмякла, изо рта её шла пена, наверное, она давно не дышала. Вита молча наблюдала, как та упала со стула и угодила прямиком в лужу крови, скопившуюся на полу. Откуда-то послышалось жужжание мух. 

Вита задрала футболку и смяла свои сиськи. Поводила пальцами, умиляясь, затрясла ими и завыла. Что-то в ней запрыгало, она начала водить ногами из стороны в сторону, потом закружилась и вдруг пошла рябью по комнате: замахала руками, запрыгала, задрыгалась и начала приседать, резко вставать и снова садиться. Всё пульсировало в такт, было так здорово, так живо. Казалось, кто-то охнул и громко свистнул, отбивая хлопками такт.

Потом время приблизилось к вечеру и сумерки лениво заполнили окна. Закончив танцевать, Вита, громко дыша, села на кровать и включила покоцанный от тяжёлых кулаков телевизор. Показывали новости. 

Время выпить чай, с молоком и сахаром; а у микроволновой лежали сухари с изюмом — их, кстати, любезно принесла Люба.