Интуитивное поле чувственной восприимчивости — словно алфавит чёрного цвета, спектрально недифференцированный в той зоне перцепции, где логос стремится прикоснуться, как бы через вуаль, к пластическим свойствам выразительности языка бессознательного, но окрашиваемый при взаимодействии с механизмами формирования воображения: так возникает поэзия.

Поэзия — это музыкальная деформация искаженного места без места (М. Фуко), где в условиях антигравитации аура образа, выламывающегося из дня, поглощается орнаментальным ритмом.

Каллиграфия сновидений — это не изнанка сублимации эроса, а соскальзывание в странное и его феноменологию: дар, как и сон, — странен.

Ретроспекция воображаемого после активной фазы сна подобна рассматриванию узоров на галстуке падающего с карусели: эту фазу я бы назвала «калейдоскопом». Феноменологически этот опыт запечатлён живописными снимками несуществующего, где априорный каркас ощущений, развертывающийся в чистое время и чистое пространство, можно разглядеть и потрогать, словно бусину, упавшую со стола.

Скрещивающиеся поверхности ароматов мёда и цветущей магнолии с фрактальной геометрией, уже внедрённой в язык, создают иллюзию, что ты не творишь, а ищешь.

Психоаналитическая интерпретация динамизма произносимой поэзии как эротического времени: сравнивая ритм секса с ритмом читаемого стиха, отсутствующее место выплескиваемой энергии слова сублимируется в крик.

Так поэтическое распространяется на стихии, окунается в воду с сочащейся жижей кричащего и охватывает воздух, как вибрирующая артикуляция лихорадки, превращающаяся в красоту.

Красота, как интуитивное впечатление, для нас априорна: она улавливается в цветовой и геометрический гештальт ещё не сфокусированной на ней «оптики» и превращается в странный аромат, запах, повисший на красном светофоре, не дающий пройти.

Входите.