Жижеку необходима изначальная «кривая» онтологии как нечто, что позволяет ответить на вопрос начала исключая необходимость начала как такового, в строгом смысле. Используя в данном случае геометрическую метафору, Жижек ни в коем случае не чертит отрезок — он его буквально не интересует, — как и не чертит луч — он проводит прямую, которую можно охватить и при этом позволить ей бесконечно тянуться в обе стороны. У прямой нет ни начала, ни конца, и при этом мы можем выбрать любую точку, что принадлежит ей, сделав её тем самым началом отсчёта как Началом — именно из «этой» точки прямая «начинает» бесконечно расходится в обе стороны. Во многом эта стратегия объясняется попыткой преодолеть Гегеля наиболее диалектическим способом — вернувшись к нему. Ведь, когда мы говорим о понятии отрицания отрицания у Гегеля, то имеем виду не просто некое переутверждение, как бы вновь-утверждение истинного основания, Вещи как таковой, что возникает, когда замыкается круг «разворачивания» Духа в точке, откуда всё начиналось и отныне предлагающей полное завершение и полноту. Не просто это, но отрицание отрицания как непосредственно короткое замыкание в самой логике разворачивания, отсчёта, начала; как-то, что неизбежно выпадает из целостности структуры, пытаясь ретроактивно достичь этой самой целостности. Отрицание отрицания — уже-всегда начало как «уже-всегда» начала вообще, то, что предшествует самой материи как её непосредственно материальность.

Ведь не это ли прописывает Гегель непосредственно в самом начале «Феноменологии Духа», когда выделяет важность не просто знания как такового, но его полноты как «знания непосредственного», что придаёт познанию оного видимость «богатейшества» через «чувственную достоверность», коей само знание как собственная полнота и является непосредственно и конкретно содержанием? Не этим ли он подразумевает отрицание отрицания, когда указывает, что:

«[…]на деле эта достоверность сама выдает себя за истину самую абстрактную и самую бедную. О том, что она знает, она говорит только: оно есть; и ее истина заключается единственно в бытии вещи (Sache). Со своей стороны, сознание в этой достоверности имеется только как чистое "я"; или: я есмь тут только как чистый "этот", а предмет равным образом — только как чистое "это"»[1]?

Разумеется, нас интересует непосредственно «непосредственное» знание как знание непосредственного — в его богатой полноте и чёткости, — как Истина par excellence, а не само познание как процесс прихода к знанию, как если бы непосредственно в самом процессе и была истина. И вместе с этим опосредованы ли они друг другом? Не раскрывается ли знание в своей нехватке в познании как таковом, ибо именно оно открывает нам не просто «я» как субъектную чистоту, но вместе с этим непосредственно «этот-ство» себя, что есть как непосредственно предмет Бытия в «это-стве» Вещи? Иными словами, есть не просто конкретное субъектное «я», чья конкретность обусловлена исключительно партикулярным опытом, но само «я» есть как конкретность, учитывая, что «это-ство» принадлежит ей как универсально предмету (объекту) знания: я не просто мыслю и тем самым прихожу к величайшему знанию посредством того, что вписываю себя и свою таким образом незаменимость в картину мира и говорю, что без моего мышления знание — как знание себя как мыслящего и всего выше перечисленного — было бы невозможным, но сама моя мысль уже есть неким «решением (по)мыслить», что было сделано до меня и в знании непосредственно мне открывается непосредственно это знание о решении до меня и при этом для меня. То «это» предмета есть непосредственно решение знания, как решение-к-знанию, что выражено в «это-стве» как определённой неотложности и чрезвычайности, неизбежности самого разворачивания — мысленное помысленное.

В этом смысле данное положение о выборе — выборе между мыслить уже помысленное и мыслить, как не мыслить вообще — становится ещё более очевидным в той явленной напряжённости в самом начале «Науке логики», где оно — как то нечто, что, как начало, выпадает непосредственно из самой логики. Ведь можно было бы задать небезосновательный вопрос: почему мы начинаем разворачивание уже логики с Бытия, а не, скажем, с Ничто, что идёт за Бытием? В каком-то смысле Бытие уже не есть Ничто. Как не-Ничто. Как и в том смысле, что Бытие есть Ничто (иное кроме самого себя):

«Бытие, чистое бытие — без всякого дальнейшего определения. В своей неопределенной непосредственности оно равно лишь самому себе, а также не неравно в отношении иного, не имеет никакого различия ни внутри себя, ни по отношению к внешнему. Если бы в бытии было какое-либо различимое определение или содержание или же оно благодаря этому было бы положено как отличное от некоего иного, то оно не сохранило бы свою чистоту. Бытие есть чистая неопределенноть и пустота»[2].

Короче говоря, вопрос не в том, начинаем ли мы с Бытия или Ничто — в итоге мы начинаем и с Бытия, и с Ничто одновременно, даже, в идеале, безразлично, с неподдельно «и» «и-с-Бытия-и-с-Ничто» самих Бытия и Ничто — но в том, что мы просто начинаем. Мы попросту не в состоянии сохранить момент стазиса, застыть, быть в обездвиженном состоянии — вся система разворачивается, в последовательности, как непосредственно сама негативность. Ибо начать с чего-то или где-то означает отвергнуть все остальные точки и возможности быть началом. Начало есть самая радикальная негативность, не как простая негативность — именно поэтому мы начинаем с конца. С тупика. В определённом смысле, именно поэтому эта негативность уже (-всегда) есть отрицанием отрицания, ведь негативность, чтобы открыть себя она должна начаться с собственного противоречия, должна быть созданной тем, что она же и порождает — решением[3]. Поэтому в «Становлении» Гегель упоминает исчезание Бытия в Ничто, и Ничто в Бытии — исчезание уже имеет место быть, уже должно быть предоставлено заранее, быть понятым до возникновения постижения как такового. Именно поэтому Гегель пишет, что Бытие есть как «—» — выраженное через дефис! через собственное отсутствие как постоянное отсутствование, как стремление (к тому, чтобы) отсутствовать полностью. Как это вообще возможно? Ибо само начало логики, по сути, выходит за рамки логики. Оказывается буквально невозможным началом! Оно не может быть понятым, не может быть постигнутым. Как не может быть (-как-стать) постигнутым, ибо оно уже есть как уже-есть постижения как такового до него самого. Поэтому «постигнутые» вещи, вещи, что «есть» постигаемыми, находятся строго за пределами онтологии, ведь их сущность как-то, что имеется, содержится в строгом «должноствовании» их «уже-есть» без предикатов. Иными словами, всё, что есть, так это чистая необходимость существования в онтологической заданности. Чистое «должноствование» не имеет ничего: никаких последствий, условий и требований, без «да» или «нет», без разрешения или запрета. Всё, что у него имеется, так это его «есть» как «то есть его что-у-него-есть», его «быть-как-он-есть (-на-самом-деле)» без возможности самостоятельно без собственной этой нужды быть действительно как Истина изначального условия.

Посему нам следует признать правоту за Кьеркегором. Некоторые вещи просто невозможно помыслить. Несмотря на наше всеохватывающее её (вещи) понимание, она всё равно досаждает нам, преследует и подрывает нас растущим чувством тревоги, чувством Angst. Неважно как много мы в состоянии понять её, остаётся нечто, что в конечном итоге ускользает от нас. Проблема, однако, не в том, что это нечто не может быть постигнутым вообще как таковое, как строго логическая операция — это самое нечто стало возможным вывести именно благодаря выше обозначенному ходу мыслей, — но в том, что оно уже-всегда-постигнуто до всякого акта постижения вообще. Мысль, что оказывается вещью, мыслит себя сама, без нашего вмешательства, оставляя нам ни малейшего выбора кроме как принять её «какой она есть», как-то, что непосредственно ставит нас перед невозможностью избежать выбор в пользу описанного выше исхода — мы не можем не мыслить и не приходить к этому шоку, к этому осознанию того нечто, что есть ничто большее, чем сама эта бескомпромиссная ситуация. В этом плане и страшимся мы действительно поэтому того (или же, можно было бы сказать — чем наш этот страх оказывается в действительности, так это тем), что ошеломляет нас и оставляет в неведении, не позволяя понять само себя, а понимания как такового, чистого интуитивного восприятия, что не нуждается в возможности быть (интуитивно воспринятым) — ведь как может мыслить нечто, даже не производя мысли? — но само по себе является искренней необходимостью: несмотря на отсутствие возможности реально существовать, оно просто должно быть hic et nunc.

. . .

[1] Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. (2000). Феноменология духа. М.: Наука, стр. 54.

[2] Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. (1970). Наука логики: В 3 т. М.: Издательство социально-экономической литературы «Мысль», т. 1, стр. 139–140.

[3] В этом смысле чётко понятна логика Жижека диалектической борьбы с современными пессимизмом/цинизмом, вечно нагнетаемыми депрессивной стерильностью кажущихся непоколебимыми безысходности и безвыходности: диагноз Кристевой, который описывает данное состояние отрицание отрицания как отрицание любого отрицания, любой возможности негативности и тем более как возможности самой негативности быть позитивным началом для преображения, должен быть перевёрнут с ног на голову, как «возвращённым» в самое себя, но уже как утвердительное отрицание отрицания как отрицания самой безысходности депрессии, отрицание мнимой невозможности через её извращённую версию, через то, возникает из самого начала всего.

. . .

Подписывайтесь на телеграм-канал: https://t.me/art_think_danger
Подписывайтесь на инстаграм: https://www.instagram.com/hortusconclusus1587/
Подписывайтесь на Medium: https://medium.com/@hortusconclusus
Подписывайтесь на syg.ma: https://syg.ma/@hortusconclusus