Авторское как структурирующее означаемое, структурирующее структуры авторского кода письма.

“I Think I Am a Verb”[1], Thomas A. Sebeok

Троянскость означаемого, троянскость и тройственность. Автохтонный автор. Автор в авторе. Автор автора. Omnitudo realitatis[2]. Поэзисо-поэтическое измерение. Вагус письма. Пясть письма.

Пролегомены ко всякой будущей автохтонности, которая может возникнуть как смысл семиотической системоструктурной новистики.

Начать, — реально и тотально засечься буквой примой, как знает любой пишущий безмерно сложно и тем сложнее совершить эту «первородную» врубку эту primal-notch письма буквой mекста[3], чем тяжелее сталкивающиеся онтологические раскочегаренные тигли предполагаемых фигур и обобщений новой, нащупанной предметности, чем значительнее энергии и логики ощущаемой и выводимой игры[4] и интеллигибельности, теоремы или фигуры, комплексности правила, независимости константы или общности обобщения; тем эвристическая всезрячесть горящего означаемого — его высшая степень адмиративного «предвидиния», и степени вѝденья — сжигает огнём (поедом) пред-письма, ещё не пишущие пальцы — обреченно заносимые над, заведомо линейным кодом текста, увы, не передающим ничего акромя своей повествовательной и медлительной дискретной линейности (Gnosis’a) совершенно не успевающим за стихийно разворачивающимся и звучащим во всех регистрах внутренним голосом письма; да еще и с неизменным структурным перетискиванием с листа на лист своей таксономической, структурной, младенческой «подписи» — прозелитического паттерна: самого юного из всех универсальных и доступных homo sapiens’у семиотических кодов осознавших себя таковым — его величество кодом (cogito me cogitare): — Кодом с системоструктурным перво-принципом действия ‘ego cogitans’ (интерпретация того-что-есть в терминах того-чего-нет), в отличие от этакого «Nous theos» биосемиозиса (Praxis’a) с его практическим-открытым кодом и принципом действия ‘ego agens’ (попытки делать “vouloir-dir-fair” — bien-fait то-чего-нет из того-что-есть) — истинного холистического/эмерджентного фундатора архе-письма всех архе-следов-любого-письма — эмерждентных же «языков» мозга в частности, вложимых в это множество — фундаментальных архе-основ ауто-пэзисо-поэтического строения-измерения и познания-строения как такового, для всего живого мира Геи или углерода в целом. Но то[5] что, невозможно сказать, то можно как минимум спеть[6], удержать в ладонях, удерживая в их слышащей раковине, как свет в магнитной ловушке, учуять, увидеть в рентгене, столкнуться-столкнувшись лбами о мерцающие, пока на страничном отдалении троянскости фигуры фразы, автохтонности письма и автора; Искусство Искусства. Именно о них и будет идти речь, о нём о искусстве искусства — о некоторых авторских, очень системно (системоструктурно, SS’ далее) близких живым системам и их биосемиозису, поэзисопоэтических (PP’ далее) попытках сделать то-чего-нет из того-что-есть, используя вместо миллиардов лет случайной подстановки параметров (Цианосульфидный протометаболизм) первичного (Ursuppe) дано, доступное автору оружие суперкомпетентности: высшее владение орудием (techne), и используя ещё то некоторое «что-то», что позволяет создавать системоструктуры такой ценности и сложности как Искусство (аффирмативную культуру, «абиогенезтическую культуру»), имеющие в своей принципиальной конечной-не-описываемости, не конечности и не описываемости, как семиозической системы, так и семиотической структуры гораздо больше общего с живыми системами SS’ praxis’a, чем с ей же, в эволюционных каскадах, и порождёнными, и относительно очень недавно, а соответственно находящимися в зачатке своего системоструктурного развития, семиотическими системами гнозиса («истерической»-коммуникации и «невротического»-познания: импринтинга и самоинтституализации{Vernuft}, и самонадувания {Ehrfurcht}), то что я обобщающе буду называть gnosis. Я попытаюсь наметить или угнездить ёще одно семиотическое измерение авторского cобщения/текста–mекста/высказывания и определить его содержательные логограммы — ячейки силы (тазмы) несущие на себе его энергии поля и его вес, этакие элементарные, атомные частицы семиотической автохтонности, его ускользани-е-Я как petitio principii.

[1]Cobley, Paul; Deely, John; Kull, Kalevi; Petrilli, Susan (eds.) 2011. Semiotics Continues to Astonish: Thomas A. Sebeok and the Doctrine of Signs. (Semiotics, Communication and Cognition 7) Berlin: De Gruyter Mouton.

[2]Omnitudo realitatis — (лат.) Всеобщность реальности.

[3]mекст/текст: важно маркировать отличие, а не схожесть и не витиеватости перетечения одного в другое, для упрощения считывания. И так mекст — это физическое (или векторное) воплощение в букве, буквальное, «букварное», прямое значение, на бумаге, это mекст статьи, книги, это физический носитель смысла с высокой долей его вероятной (act/acting) пассивной и реактивной завершенности; это именования как некоторого объёма сообщения, так и его физического носителя. (Текст) текст — это скорее проактивный процесс, фигуральное значение, чистое theorien, авторский почерк, процедура сообщения его создание или его прочитывание как автором аутопрочитывания так и получателем; как цикл или цепь авторских сообщений, схожий в этом смысле с поэтикой автора; это его авторская игра, письмо, сценография, и возможно даже его — автора, тело в обоих ликующих автохтонностью амплуа физическом и абстрактом, фигуральном и прямом — этакое кувыркание внутри этих кругов (см. сноску (фигуральное)). Текст как сообщение автора может включать в себя все подгруппы mекста как по отдельности, так и все целиком. Метафизический носитель mекста.

[4]См. сноску 26 (Хейзинга)

[5]То = то-чего-нет.

[6]Žižek S., Dolar M. Opera Second Death. New York, London, 2002

Два оппозиционных Системо-структурных модуса всполохов письма.

Модус Praxis (ego agens)//Модус Gnosis (ego cogitans)

Генотекст//фенотекст

Verstand-понимания//Vernuft-разума. (И. Кант)

Bewunderung//Ehrfurcht (И. Кант)

Этот абзац становиться первым потому, что для меня имеет принципиальное значение, вернуться письмом и наметить — оградить и скорее самому себе самого себя самим собой все (пользуясь почти Сартровской установкой/презумпцией вопрошания ‘l’attitude interrogative’, поэтому первые два абзаца можно пропустить из–за непролазности солилоквии, ибо Brevis esse laboro, obscurus fio[7], имеющих гораздо большее отношение к будущему исследованию и его тонкостям, чем к нарративной доступности, подразумеваемой форматом сообщения — эссе; но эти рассуждения записанные линиями текста, не могли быть пропущены, даже в угоду благородной тоничекой {ton-semiotic} целостности — я, как минимум, лингвистически, и тем более авторски настаиваю на том, что стратегия «выражающих» обломков частного и узнаваемого в них не моноликого целого, а холистического целого и расщеплённого предугадывания (операции прочитывания), разворачивающегося в многотрактуемости всегда интереснее, чем воздействие поверхностной «логикой», тактическим, но вульгарным целым, «целым, которое ложно, когда истина есть целое») возможные тотальности, нюансы, сенсорные интеллигибельности и логики авторского, частицы автохтонного. Находясь и выходя из которого, как из системы-структуры (генотекстуального тела, диахронического корпуса), так и из опыта (фенотекстуальной машины, синхронической механики) я и пишу этот текст (или «списываю», надиктовывая его, с идеального автохтонного симультанного образа, биохимически-биоэлектрически (сенсорно-интеллигибельно), синестезически слышимого-видимого всем телом-ухом где-то внутри). Проводя опыт на самом себе, идеально соотносясь и соотноситься с текстом, который пишется и одновременно прочитывается — это плеяда постоянно открытых и действующих SS’ PP’ расщеплений, когда ты его и автор и исследователь, тут имеют место быть жернова и жерла (ловушки и ускорители) всех возможных презумпций тотальной сигнификации, и горячие сопла объектной предвзятости, суперобьективной суперпредвзятости (автора исследующего авторское), во всех возможных презумциях и тотальностях авторского=суперсубъективного означающего=автохтонного=троянского=воображаемого означаемого означаемого.

Неизбежная составляющая этой процедуры, этого протокола исследования «исследовательского» потока и одновременно его сотворения — это фигуры кувыркания (см. сноску [36]) внутри кругов письма/фигур письма: «прямая» оглядка-ослышка пишущего (double entendre=entendre/entendement), а на самом деле читающего-пишущего на другого «переносного» пишущего, на себя-другого-пишущего (читающего пишущего, считывающего/создающего письмо), на так мной называемого ‘метасородича’ (обладающего для тебя некоторой генотекстуальной суперизомерией метаголосового речевàния и письма, ощущаемой мгновенно, горлом и кожей), вечный треск разнонаправленной эвиденции и напряжения, семиотическое напряжение между своим авторским автора: пишущимся и авторским другого автора (тут скрывается очень сложная щипа — это может быть прочтение письма как другого автора так и самого себя (авторское прочтение себя как автора), это еще один очень интересный феномен столкновения, расщепления расщепления, складки в складке) читаемым, (этими ступенями генезиса, этой ноэматической лестницы в несуществующий гностический вверх, неизбежного общего междисциплинарного интеллектуального прогресса), «переносный-он» может быть говорящим один, или их может быть несколько, «стоящих» в этот момент рядом (лежащими, к примеру под рукой, на рабочем столе конспектами и монографиями) в этой сшибке-складке очень сильного всплеска отсутствует, уравновешивающее, смягчающее, упрощающее, аннигилирующее, разглаживающее означающее, то что Гегель называл «schlecte Unmittelbarkeit» плохой посредственностью, а Шарль Бодлер «tolérance destructrice» разрушительной толерантностью, означающие, вещество, балласт, смягчающее удар болото или подушку с рюшечками именуемые: зритель, -веды, публицистика, «всё всеобщее», размусоливания или теория ради теории (tour de force de ‘lalangue’), не имеющая ничего общего с истинным адресатом, всевозможные трактовки — как обманчивая форма-итог: обманчиво точной же возможности точно «прочитать», читать, а не считывать — просчитывать — это значит: что из зоны исследования, как из критерия, так и из возможного термина выведена вся «психо-социальная», демагогическая семиотическая составляющая (любые знаковое зоны пост-правды: манипуляции, репрессивные толерантностии, любые олигополистические большинства и «массовые целостности», теснящиеся своры временных означающих), феномен изъят из тисок текстажа и пресса пластов культуральности и это прекрасно. Это чистое столкновение и исследование одновременно бозонов, лбов, ядер, ауто-семиозисов sensu lato (далее s. l.), в поэзисо-поэтическом измерении, но испытываемая лишь автором, пишущим, его автохтонными бронхами письма, и этими же акторами, авторами, находящимися в противоположной «переносной» позиции считывающих (адресатов авторской истины).

Для пущего утàчневания (touch) некоторых зон исследования ‘означивания’ его пишущийся процедуры можно упомянуть примечательный и многомерный феномен поля авторского — этакий особенный феномен феномена авторского в авторском — это предельно сложная и простая одновременно, ибо casua cui кристàллика, материя: процедура написания-и-одновременно-прочтения автором пишущим-проговаривающим-читающим. Иными словами, ты пишешь: расшифровываешь-и-переводишь[8] внутреннее (не текстуальное, но всё же и не акустическое, а скорее биохимическое, совсем не ‘то ‘phoné’ что многоступенчато вкладывал, самоскладывающей складкой в складке, в это дистиллированное им же понятие {phoné} Жак Деррида’) вещание в mекст–текста[9], и в этот же самый момент ты считываешь, прочитываешь, являясь одномоментно тотально расщеплённым автором, автором-автора-автора автором-зрителем, ухом уха, глазом глаза, «ухом-глаза и глазом-уха» фигурой фигуры в фигуре, правым и левым, трогающим и затронутым, происходит тоже самое одновременное столкновение и отталкивание, как и с другим, сторонним автохтонным автором, пред-упомянутым выше. Именно эти процедуры расщепления, циклично применённые мной к последовательному расщеплению авторского, дальнейшего над-щипления кристевкого ‘означивания {signifiance} и в особенности «надщиплению» благородной сущности означаемого, я и буду в дальнейшем определять, пытаться определить, как троянскость-тройственность ‘означивания’, находя в этом умножаемом разломе, наиважнейшие критерии автохтонности автора, при этом настойчиво выкидывая за ненадобностью означающее во всех его много-ли-костях, иллюзорностях и самонадуваниях, как заведомо изнашиваемое и не надежное, всегда немного больное, и порождённое не интеллектом, а сознанием, этакий надломленный контагиозный демагогический вирус-конструкт, как и все массовое, как миф, как фон символизирующий субъективность как таковую, так и теоретические её аспекты «любой субъективности изображения-прочтения», потребляющего потребление зрителя-потребителя.

Означаемое (авторское (автохтонное) de facto sui generis, интеллектуальная сущность, объект, «tabula rasa», «die reine Sprashe», письмо, Adamic language, оригинал, высшая компетенция {techne}, как сущностная супер-компетенция автора, дар (a Gift), поэзия, etc.) попавшее в массовое воспроизведение для потребления vice versa, становиться своей «прогредиентностью» и противоположностью — фикцией, временным, манипуляцией, сообщением с двумерным дискретным кодом, означающим (авторским лишь de jure, чистой мифологией=манипуляцией: вспененной сознанием пеной истерического невроза, субъект, «tabula abrasa», демагогией-идеологией (die ‘Ver’-riene ‘Ver’Sprashe), нулевой степенью письма — институциями и дискурсом, квазиоригиналом (воспроизводимым как идеологические обои, как эмиссия денег, как штамп как докса, реперезентация, ядом (der Gift) и денатурированные коннотации, религия)), это то что происходит с искусством, текстом, «свободой воли», толерантностью как и с любыми прочими интеллектуальными феноменами, и целыми пластами знания, так ее величество Stucco (лепнина) делается полиуретановым лозунгом попадая в поле, в жернова, под нож массового сознания, становясь как и всё противоположностью самого себя, как обезьянка слезшая с пальмы не успевшая сделаться человеком сделалась проституткой, пост-правдой, пластиковым неизбежным, а эректус искусствоведом, блогером и куратором, «обезьяной с гранатой и катехизисом»; на пару: «адамом смитом», политиком, психоанализом, рынком и супер перформером Германом Герингом, круче которого лишь перформеры высшей лиги: Мао и Джугашвили, со всеми мировыми конфессиями и основными мафиозными кланами. Неолитическими-мифологемами, знаками, ценностями-лозунгами, товарообменом. Индоктринированным первобытом. Габитатом. Обоими. Псевдокультуральными Обоями. Оккультным или окультуренным, хрустящим фрейдовским сгущением — неврозом сознания ‘Causalitätsbedürfniss‘ Гегеля. Репрессивной толерантностью. Антиинтеллигибельностью. Леволиберальной демагогией. Идеологией. Институциональной пеной, синекурами.

Местами (обычно в конце абзаца-башки) по линейности текста, по его умышленно риторически-шершавой-на-ощупь поверхности, по его поверхностно страничной конфигурации, его живой последовательной архитектонике кодекса {codex} (что уже есть гигантский морфологический скачек к нелинейности от структурной и системной одномерности, и топологической однобитности свитка, сравни орудию «нареченным ладонью орудием» ставшим «орудием» или прямохождению) будут пробегать волны и всполохи речевàния, телоречевàния, риторические червоточины, лишки, не читаемые голосом, видимые глазом, или внутренним голосом; этакие в море автоского аутентичного текста буи с колокольчиком-медиумом-в-иное, объект референции которых внутренний метаязык-глаз; перед его взором-прислушиванием будут проплывать такие узления, синестезические логограммы, фонограммы, орфограммы, синергетические всполохи письма, намеренные «лабораторные опыты» в графической практике страницы, поэзисо-графические ляпсусы, локусы, ячейки автохтонной энергии, ганглии оживающего в них авторского письма, спайки супераддитивности, непрактичности и наглядности. Зачем? — читай далее.

Модус гностический: для меня, как для автора-пишущего и автороа-прочитывающего, принципиально некое системоструктурное соответствие[10] текста, с его «смыслами» его героями и метагеоями, перспективами и разворотами, акторами; и принципиальна как несомненная интенция, неизбежная эвиденция и структуросистемная характеристика письма, его локутивная обонятельность. Если ты пишешь о Фрэнсисе Бэконе, ты становишься изоморфным ему, твоё SS’ письмо становиться гомологичным, своего рода перлокутивным его PP’ логикам и локуциям-язычаниям, его письму, ты полностью его впитываешь и очерняешь, очерчиваешь лингвистическое скрещивание вашего письма[11], новой, вашей, своейб твоей, страницей, чернилами, кровотоками, семиозисом. Иначе это перевод-перевода[12], простая сложная система, недо-пересказыание, неподлинное и скучное, и одномерное «этнографическое» перебирание словоблуждание, терминонизм, самонадувающая и самонадувающаяся пена сознания-сознанием и демагогия текстуальности[13], этажи культуральной публицистики, текстаж не имеющий никакого отношения к интеллигибельностям, сенсорно-интеллигибельностям письма, о котором идет и потечет речь сейчас и далее. Я поднимаю, в этой работе, вопрос о нелинейном пространстве смысла, поэзисо-поэтическом смысле (в структуросистеме греческого значения этого слова и его же значения в биосемиотической нотации) нелинейности текста авторского письма, ставлю в центр исследование измерение «третьего смысла третим смыслом», сумеречного означаемого[14], кристалла поэтического и автопоэтического динамиса письма, его троянское наполнение, то что заведомо не может быть ни коим образом суперточно измерено-описано[15], но именно этим то более всего и интересное, и более того именно благодаря этой неописуемости и существующее casa cui, ибо ей/им и являющееся. Супервентно {Supervenience} ценно, бесценным, «тринадцатитысячи гранным кристаллом».

[7]Brevis esse laboro, obscurus fio — (лат.) Стараюсь быть кратким, делаюсь тёмным (непонятным, всем кроме себя).

[8]См. сноску [10], где я описываю более подробное раскрытие проблемы перевода с языка на язык — абсолютно схожей тому металингвистическому «переводу», о котором я пишу здесь.

[9]См. сноску [3] (mекст/текст)

[10]важно, что это не квантитативное, не амплифицированное, не квазиэдентичное и не анаморфное соответствие, а эквивалентное, трансформативное — соответствие, характерное любым подлинным знаковым системам.

[11]это утверждение требует подробного, многорядного и многоуровневого разъяснения, убедительной и убеждающей логики, не достаточно размещения величиной в предложение иллокутивного утверждения. Речь пойдет о экспрессивном, модальном всеобъёмно многоканальном соответствии, соразмерности энергетической ёмкости: автохтонности письма. Если упомянуть о критерии талантливости, вертящимся где-то на периферии языка, то было бы отчасти тупопроще, но это слишком изрезанный и испещренный пользованием, ничего не означающий коннотативный штамп дискурса и массового. То, что Ролан Барт называл «сообщение без кода» и своим ”мифом”, массового=буржуазного=прогредиентного, с которым он ожесточённо сражался письмом».

[12]На эту тему есть замечательная работа «Задача переводчика» Вальтера Беньямина, («нет перевода перевода, вот аксиома, без которой не было бы “Задачи переводчика”…», так пишет Ж. Деррида в “вокруг” Вавилонских башен»), в которой по сути прорабатывается та же процедура почти живого, сверхсложного и бережного переноса одного кода в другой (по сути осуществляемого в (и благодаря) зоне так называемого чистого языка «die reine Sprashe/divine language» или этакого signatum universale, перефрразируя ‘homo universal’ Якоба Бурхарда — гомологичное моему поэзисо-поэтическому измерению), «благородно» (das ewige Fortleben), «трудоёмко-компетентно» (то что я называю supertechne), «поэтично» (das Aufleben), с единственной, но принципиальной для меня разницей: что перевод-оригинала, точно имеет/связан/несёт в себе предмет референции, субъект реляции, «зрителя», а искусство и сам первоисточник (авторское, письмо) переводимый нет! Только себе подобных получателей-адресатов — я их называю метасородичей письма. Что очень важная мысль. Именно с этого начинает и Вальтер Беньямин, именно с этого же утверждения (используемого лишь для немного другой композиционной цели: чтобы ввести перевод как некоего медиума-universale), что читатель или зритель — это фиктивная фигура, фигура без фигуральности, несущественная для оригинала, и не существенная для автора, (как цель, или как серьезная оглядка, как минимум для авторского послания, немного перефразирую Беньямина) для произведения, выдуманная и детализированная самим получателем в чисто «психоаналитическом регистре» этакой нарциссической травмы, в депривации или фрустрации.

[13]Иосиф Бродский схожий подход производсва текстажа называл «холуйской элоквенцией».

[14]То, что я назову чуть дальше, диагональным медиумом, живой сущностью — топологическим Бродвеем (diagonal alley/ally allele), суперпроводником, сквозной межой между ортогональными и квазиортогональными двойственностями, трех тысячелетними чарами риторик — чем-то всегда минимум третьим, на чем эта сценография любой двойственности и разыгрываться, проноситься, витает, оживает и живёт. То третье, тот аллель-союзник, он же диагональная аллея, река межающая любые два берега смыслов, сцены своей Инаковостью, сингулярной и универсальной триединостью, сквозное диагональное означаемое означающих — всегда включенный в некоторую зеркальную, зазеркальную игру, преломления и анаморфные перетекания (фантома в феномен, автора в считывающего, левого в правое, phone в logos, zoe в bios, la voix s’entend в s’entendre parle…), как этакое акусматическое и зазеркальное зеркало самого зеркала, его троянская зеркальная фигура его зеркалящей (отражающей и раздражающей любые предложенные ему линейности) фигуры зеркала, его лицо затылка его изнанки, смотрящееся в самое себя, как ты=как-бы-будучи-тобой в самого себя в безмерном нём.

[15]Магию поэтического отрицания вещей «de nier les chose» — власть поэзии «на которую Гегель парадоксальным образом притязает от имени всякого» якобы «подлинного мышления». Маркузе Г. Критическая теория общества: Избранные работы по философии и социальной критике — М.: АСТ: Астрель, 2011.– с. 145.

Первый толчок от/в метафизики к метабиологии.

Contemporary leftist intellectuals/Morbid The Great Russian old-fashioned writers.Vagus bubbling and doubling term. “The Imaginary Signify of the Signify” series. Lambda print 60×61 cm, 125×125 cm, signed.

Новая поэзисо-поэтическая вещественность новой междисциплинарности.

Предтеча термина — невозможность термина. Термин и принцип как оригами термина-принципа. Блуждающий термин, блуждающего нерва аутентичного письма.

Если ввести или предположить понятие ёмкости-энергии скрытого смысла, этакую фигуру с ёмкостью потенциальной «очень-глубины (не скалярной, не уточняющей, но точной многомерности, многомерной точности)» авторского высказывания, её риторическую и поэзисо-поэтическую семиотическую предрасположенность отвечать за многоаспектность и нести её заряд, всегда приводить или точнее сохранять её и ей быть (многомерность, многологичность), переносить в себе этот энергетический акт и идею тройственности, предположить элементарную тагму тела письма, частицу риторической троянскости письма, то можно предположить что «язык» (код осознающий себя кодом) в речевой суе обобщения, а тем более «текст» (код осознавший себя кодом, еще на пятьсот тысяч лет позже), как самое молодое его структурное подразделение впитывает в себя на порядок меньше такой, так «заряженной информации», троянской корреспонденции, референции приносящей с собой напряжения, сгущения, «этакое этакого-письма», чем образ, чем не «всё лингво»: Чем взгляд? Чем фотография, чем пластика, чем жестуальное, чем запах и прикосновение, чем скрытая овуляция par excellence, чем эхолокационное зрение, тем более чем генитальное (фокусирующее в себе суперозначаемое, суперперцептивность и супертелесность, идущее еще от цветка, от биосемиотического начала praxis’a, но об этом чуть позже)? И речь идет не теоретических или точных, будь то минимальных единицах кода, таких как семема, фонема, кинема, матема {mathème}, константа, этаких минимально неделимых означаемых, нет это скорее некоторое образное спекулирование, не тотально мной теоретизированное на данный момент, минимальное неделимое предположение предположения, этакое максимальное неделимое предполагаемое. Позволяющее согласиться, не утопая в обширно текстовой полисемичности с одной стороны и не переступая в явной небрежности через гигантский корпус стоящих поблизости, точно сформулированных многоактных исследований, пластов знания, с другой стороны. И в этот самый момент согласившись, можно предположить, размышляя далее, что на самом деле в визуальном риторическом поле (тексте изображения, в фотографии в частности) считывание этого самого каскада троянскости фразы её figur’ы serpentinat ’ы[16], эпюры её семиотических напряженностей, этого перцептивного скрытого метазвучания, акусматического голоса, эллипсиса, воображаемого означающего — возможно просто процессуально проще, быстрее, «доступнее», ибо глаз как аппарат умеющий читать код значительно старше научившегося читать уха. И да и нет.

Но что делать с фразой, нарочно представленной мной — монокулярно (монокулярное видение — это всегда скорее не единоокое — а одноглазое смотрение, почти-волеизъ-явление, что-то немного доксическое, авторитарное, «теистическое», как некая вечная снисходительная теодицея прикрывающая манипулирующего, плюс всегда немного самооправдывание, и что-то инфантильное, не полное, но поддающееся насыщению, как мастурбация) лишь текстом и не образом и не стереографично не обоюдно фотограмматологически слитно: «Глаз Эдипа сам по себе глаз-в-себе[17]. (Le œil du sein {Dasien} de Œdipius. Si l’œil donc l’œil d’Œdipius. Un œil en soi l’Œil-en-soi.)» или с фразой почти графемой, взятую взаймы у эссе, из его эпи-графа — «я думаю, что Я это/есть Глагол» (“I think I Am a Verb”), где слово ‘глагол’ — это не существительное! — это и мéтаглагол (и метá-глагол), глаголь, длимость глаголения и проглагóлевания скрытого, глагол латентной деятельности, скрытой изнутри кажущейся «такой существительности», да ещё и глагол глагола совершенного вида, в инфинитиве «действия» в «глаголе» глагола. Это безмерность, любого n-мерного маршрута смыслов, не опровергающее, но точно надламливающее, пощипывающее и расщепляющее всё выше сказанное о слабой ёмкости ткани-поля текста, слабого не готового к очень сильной частице, вносящей агогический разлом, отвечающей за «бунт», шагающей, да еще и не просто конём –троянской тагме письма. Я произнесу еще одну тетическую фразу-базу для разворачивающейся мысли, не комментируя, чтобы в будущем, совершенно разными траекториями, иметь возможность к ней возвращаться и прислоняться разгоряченной щекой руки-письма: «любое средство выражения позволяет сказать всё, и под этим всё, я понимаю, умышленно не препиная в принципе, а значит и не уплощая-складчитость, а усложняя ‘означивание’: возможно всё». Возможно. Но возможно, дело в чем-то ином, не в типоразмере и морфологической особенности носителя кода медиума, а в его послании, его письме — как живой биомоторной сущности, в авторе, в его маячащимся за этим всем автохтонном авторе, в автохтонности некоторой новой единицы, частицы письма?

Обилие введенных авторских особенных словоформ, увы, не делает текст простым, но я бы хотел оговорить-огородить[18] некоторую особенную и живую для меня сущность авторского поля, описать которую с позиции естественно-научной точности современная наука пока не в силах, но это точно будет сделано, и сделано в ближайшее время. Поэтому я введу её этакий транс- или сурдо-перевод с биохимического и нейрографического языка мозга, из его жизни высшего биосемиозиса и praxis’a в своё языкобытиё, пространство живой, оживлённой текстуальности в своё живое письмо — такой ноэматичексой тазмой письма— нареку живой и неделимой сущностью — глагольностью — живым течением — письмо, письмо как Leibhaften Bewusstheiten[19]. Это и панлингвистический голос письма, еще не написанного, а лишь слышимого автором внутри, нутром, горлом письма[20], всем телом как ухом, всем ухом, как воспринимающим сенсорным интеллигибельным телом; и одновременно письмо как процесс, очень схожий по внесению принципиального понятия текучести длимости и реверсивности — процессуальности и континуальности процедуры означивания {signifiance}, которое не есть лишь однонаправленная и конечная линейность, «картезианскость» двухмерность процесса и двухчастность процедуры, не разовая линия прочерчиваемая/прочерчивающаяся между означаемым и означающим, наиважнейшим для меня в её работе над означиванием является, то что это со-процессы, где всё со-направленно и соосно, и системно-движимо и структурно-динамично, не линейно, не диалектично, и не суперскучно. Это косой переулок (диагональный проводник, diagonal alley/ally significance, аллель письма) — означивание свозь, лексию, дисциплины, блоки и надылбы. Вопрошающая сомневающая говорительность-готовность сказать и быть услышанным — это динамическая одномоментность письма, как совершающегося процесса письма и уже написанного, этакий неуловимый и неумолимый бронебойный колеоптиль письма — задиристый герой, аллель, центробежно ворующий олимпийский огонь у феноменальной вселенной из всеобщности «Omnitudo realitatis», живой-город-изгородь-письма. Шпага письма. Шпага, севшая на шпагат в овулированной узловой точке «мейоза» письма.

Автохтонный автор и фехтует, и огораживает им (нападает и защищается, играет мечом, fence-fencing) — письмом «суперсвои» места сверхважности и интереса, свои первородные крики своей первородной весны[21], в которой еще «стёрты», не рождены все означаемые, вёсны своего голоса (la voix s’entend), своего авторского-себя, свои тропы, свои троянские фигуры разворачивающейся в письме, в этом поле сенсорной интеллигибильности. И еще один важный момент абдукции целокупного письма, то, что письмо имеет отношение к автору его совершающему, совершившему, а возможно и не совершившему точно, лишь юридическое, это de facto автохтонная материя и категория, присущая любому агрегатному состоянию агента и материи автоского, автора, Autonomous Arts, искусствам письма, «аффирмативной культуре». И да! письмо может заговорить само по себе, ослушавшись автора, это конечно возможно, но, поверьте мне, редко встречающаяся его особенность, имеющая в данный момент отложенное и периферийное значение, но зарождающееся и территоризированное в ещё одном ключевом свойстве — в трудоёмкости, проистекающей в коронные разряды суперконцентрированного technе письма, автора, считывающего, ощуппывающего. (Это рассуждение, если останется место времени, я постараюсь предпринять и с иной позиции, в которой нет умышленности и возможно предвзятой заинтересованности автора, описывающего авторское, в таксономической аппозиции систем семиозиса praxis/gnosis). Таксономия не иерархия в SS’парадигме-анализе.

[16]Figura Serpentinata — наиважнейший термин пластической выразительности (автохтонности), «супервыражающей» выразительности для Микеланджело Буанаротти, применяемый им в скульптуре, созданный им в практическом (праксическом) коде и практически теоретизированный.

[17]Так называется серия моих фотографий; игра со зрением ‘как-его-отсутствием, и ‘его отсутствием’.

[18]См. сноску [23] (‘горождение’)

[19]Leibhaften Bewusstheiten — (нем.) телесно-живые осознанности.

[20]Я часто встречаюсь в mекстах/текстах с определением: внутренний металингвистическй голос, всё дело в желание удлинить уточняя, но эти попытки описания все–таки не затрагивают ни уже содержащуюся феноменологию ни истинного героя-актора — биохимию головного мозга.

[21]То, что Жак Деррида называет «это чистое самовозбуждение: оно необходимо принимает форму и не ищет вне себя, в мире, или в реальности, никакого означающего, никакой субстанции выражения (тем более ни каких означающих, пояснение автора) чуждой своей собственной стихии. Это уникальный опыт: стихийное самопоражение означаемого внутри Я…» Деррида Ж. О граммотологии / Пер. Н. Автономовой. М., 2000. С. 137.

Начала начала начала как конница анализа-анализанта.

Vagus bubbling and doubling term. The Imaginary Signify of the Signify. Lambda print 60×45 cm, 125×182 cm.

Лица письма. Изнанка лица письма. Вавилонская башня тагм-письма.

Que sommes-nous sans le secour de ce qui n’existe pas[22]?

Передо мной стоят те самые {vouloir-dir} множества кочующих столкновений множеств, желающих-сказать желающих-говорить способов начать письмо, авантюру письма (городить письмо[23]), войти во вращающуюся по кругу дверь, этого ещё не открытого письмом текста, мнемонического-перцептивного тимпана письма общего вестибюля аффирмативной культуры её абиогенеза, а ведь точка входа имеет наивысшее SS’ значение, я настаиваю на этом, это мой ‘тимпан’, и он несет в себе системоструктурный протоген или прототон, мнезический след, архе-семему всей дальнейшей нарождающейся семии системы-тела, структуры-корпуса, работы и энергии текста, прото-молекулу («митохондрию» всеобщего начала — в системах praxis’a и его подсистеме gnosis’a доступной homo sapiens ‘Abstammungsbegriff’ — «концепцию истока», концепции истоков Вальтера Беньямина). Началà — это точки, спайки мощнейших колебаний авторского, помимо всего отброшенного/вычеркнутого и отложенного, как и то как, и с чем начало начато, произошло, как-так запущен волчок письма — сразу отмечу то, что для этой работы живого (как утверждающей и аподектической попытке соответствовать живому, живой природе авторского, синхронным ускользанием — ускользающего самого предмета исследования) текста витально важно, да бы иметь возможность возвращаться к этому впредь: интересен факт тотальной невозможности возврата в точку до (феномен невозвратности), и я указываю не на психоаналитическую или философскую атрибуцию этой геометрии и траектории невозвратности, а скорее на её перцептивную топологию, на плоскость системоструктурного анализа внутреннего понимания желания письма, изменения, спотыкания, каскадного изменения этого намерения, его эвиденции автора высказывания письмом. Иными словами, автор нашедший Ту самую форму, тип и морф для проскальзывания и падения в бездну расщепления, не может вернуться «назад», этого «назад» больше даже и не существует вовсе[24], ни в одном/одной из возможных перцептивно-сенсорных ипостасей. Так ярчайший и чрезмерный в своей чрезмерности и исчерпываемости и требуемого перекрытии пример, но геометрически точный, пример этого перехода с одной ступени или слоя на другую-последующий[25] это игра[26] ‘a’ и ‘é’ в ‘различАнии’ {différance} у Жака Дерриды[27]. Так с точки зрения европейского психоанализа это скорее невротическое состояние, этакий фрейдовский «Tagtraum» или типичный surdétermination, с точки зрения классической лингвистики едва ли заметные арго-змические эррато-колебания — этакий малозначимый почти неуловимый сон наяву (reverie), но для автохтонности автора и автохтонности письма это фундирующая полилогическая бездна, избыточный сознательный фантазм (rêverie éveillée), возвышающаяся эмфатическая-итифаллическая башня-язычания языка вниз (мне кажется что расщепление {Splitting} всегда почти соматично «болезненно» и идет, пишется и заполняется вниз, внутрь как каверна, как самомножащаяся складка[28] во-внутрь, как разрушалась-внутрь-вниз вавилонская башня ур-Я-зыка, как затопляется щель-дыра горла ядами при вздохе, звука-вниз нутра тебя-в-себе, как заливает/затекает свинец вниз-расщепляемого расщеплённого-горла в разорванных миметических ртах диегического суперрасщепления, кататонического фигурального расщепления фигур Ф. Бэкона, выблёвывая крик всего тела выходящий через рот, чрез то что осталось от рта-рта), этакая зона высокой гравитации или почти фантазматической энергии, так поэт находит «Свой» ритмо-размер порой, или «каскадную» рифму — лакановский мистический а-бъект {abject} воображаемого йазыка {lalangue}[29], ключ от просодического резонанса, складку, сцену, грамматику или фонологию, я нахожу и обретаю, в этом онтологическом расщепление лингвоцентризма сверхновую инстанцию — нового семиотического измерения: фильмическое-текста, фотограмму-текст, фотограмматологию и способ начать системную деконструкцию знакового (перцептивно-сенсорного s. l.) и лингвистического семиозиса, в своего рода биоэволюционной биосемотической деконструкции — в телоцентричном регистре (в таксономической неопровержимости примата praxis’a над gnosis’ом , Zoe над bios’ом, в автохтонной и системоструктурной неопровержимости примата интеллекта над сознанием (осознованием)), в диагональных проводникиках — диагональных аллеях-аллелиях междисциплинарности; нахожу и обретаю работу-означаемое, производное от интеллекта и производимое интеллектом. На свет появляется возможно пока в черновой проработке, в не обтёсанном виде новая семиотическая константа, Общая Теория Семиотики, как не связанная/освобождённая от любой размерности и делимости, так и с/от типа гностического носителя — единица исчисления «линейной непроизносимости смысла» (троянскость смысла фигуры) любого гностическо-семиотического кода, единица насыщения «не произносимым» смыслом (троянскость фигуры смысла), интеллигибельным, перцептивным, экспрессивным, поэтическим, риторическим, цезурным, мистичным[30], динамичным, фрактало-подобным (в фигуральном значении), системы-текста произведения, автора, фрагмента, этакой ‘абзац-башка’ любого семиотического текста/контекста текста (= синтагма/парадигма).

Хочу ту же уточнить, что это своего рода «всеми-шестью чувствами» читаемое сообщение без линейного кода, семмасиограмма, семиотическо-сенсорное феноменологическое событие, появление которого почти всегда биосемиотически предвосхищает как минимум пилоэрекция, как максимум эрекция-тела и ASMR[31], мгновения и точки трансцендирования и апогея, резонирующие автохтонности. Автохтонность такого узла, кода это — вспышка, когнитивная «эпилептическая» революция, молния, эпифигура эпиприпадка, автохтонный аллель, реально бы видимая до нейрона-вокселя и тотально измеряемая в некоторых аспектах если бы не десятичасовая выдержка МРТ сканировании. Черная суперпроводник луна «текста-произведения/произведения-текста» ослепляющая тебя «такого же черного, суперпроводящего» изнутри. Тебя читающе-пишущего письмо. Тебя-себя себя-тебе-тобой как себя, Тебя читающе-пишущего письмо). Эвристическое синестезическое озарение; или сущностное каскадное изменение в теории систем. Затрагивающее и требующее процедуры суперпрочтения и супернаписания, как принято говорить дальше суперпрочтения для супернаписания и одновременно и наоборот, вспять. Пясть. Всеми пятью, шестью… пястью и шестью. Вс5. (смешное и наивное в своём кодировании кодирование mem-кодирование е-языка, тем более, что всё еще територизирующееся в чисто глатографической парадигме письма — в метадублёре голоса, в тексте, интересен сам графический факт возможности уже сделать/тенденция делать хотя бы это, а не факт младенческого шифрования ради зашифровывания, не имеющего никакого потенциального «расширяющего раскрываемого», но точно имеющее будущее, как развивающегося будущего не глотографического «письменного /“internet”языка», как ухода от примитивного субкодирования речевого акта-аналогом-кодом).

[22]«Что есть мы без помощи того, что ‘соощуствимо” не существует?». В русском варианте я могу еще сильнее разыграть эту линейность и музыкальность фразы, добавив детонирующую всю строчку троянскость в «соощуствимо».

[23] Это очень интересная и гораздо более многоуровненая s. l. не прямая и трикстерная замена пассивной и квазипассивной, по больше части залоговой процедуры маркируемой в теоретических текстах почти эрративно звучащим омечиванием, метой, метой-меты, это всегда метафорическое лингвистическое действование (структурное скорее) в то время как огораживание-горождения — это всегда метонимическая процедура (скорее системная процедура); горождение города письма, из-городище, горожане письма, выгороженное, огораживание письма/письмом; городастость, города письма, из-городь города, изгородь-огорождающая в том числе и сам и другой город, город в городе, городOдорога, как гороДорога и процедура межевания-межи обретает в этой морфо-семантической контаминационной игре иные конвенциональные, измерительные и модальные способы нелинейно действовать, эта игра интеллектуально весит как целая звонко звучащая глава или как вся сутесодержимость Хлебникова.

[24]Схожей природой невоспроизводимости феномена обладает и феномен искусства искусства — одним из наиважнейшим критерием которого, я называю витальную невозможность повторить (см. сноску 3 на стр. 1), ибо искусство это именно разноликое повторяющееся перетекание и повторение невозможности повторения — как река (см. сноску 14) электричества всегда протекающая между чем-то и чем-то и называемая молния, всё что возможно повторить, как угодно и кем угодно, и в первую очередь самим автором, он либо не будет, либо не сможет, в противном случае — это семиотическое ничто, добротная техническая копия, нулевая степень как автохтонности, автора так и письма, tabula abrasa, вирусный аферизм массового и/или товарно-денежного промысла. Репрессивная толерантность разночинцев в эпоху 3 научно-технической революции и роботизации.

[25]Мне важно артикулировать не линейность, не-иерархичность ступенчатого-каскадного перемещения, или сложного каскадного SS’ развития.

[26]Для меня слово игра, это всегда обращение к игре слова, к игре интеллекта, к философии самого понятия игры — и это всегда ссылка на работу игры у homo ludens Йохана Хейзенги; и игра как феномен, и как противоположный смысл — метит в генетическую игру генотекста, в SS’ praxis’a, и генетическую игру «гена», так к примеру, ген авантюрности, чаще встречающемся у кочевников, или в ген или их «этакую цепочку» аллель набор/последовательности отвечающий за ‘Autonomous Arts’ и авторское, за письмо, etc.

[27]Я это называю овулированнным É А, некоторого A от/из ‘а’-utre, в ‘différance’ и наоборот А овулировавшее É. Это фантастическая и фантазматическая трещина, не имеющая точки заполнения, модальности исчерпываемости и фактической величины конечности. Но в рамках этой работы мне более всего интересны именно краеугольные стечения некоторых фонологических и графологических, а значит скорее поэтических пере-представлений, непредсказуемых, очарованных феноменов непредсказуемой работы, стоящих за этой тотальной для Жака Дерриды многоуровневой игрой. Эвристические искры письма, глоссалитические кристаллы письма, маркеры его автохтонности, метящие, выгораживающие и огораживающие автохтонность автора. Моя такая же, ‘а’ защемляющая ‘е’ в парапаре градиентный-гредиентный. Про/Ре-гра (е)диентный, см. раздел «диагональные аллели».

[28]Zwiefalt — Pli — Fold — Différance — Щипа-щуп-шип-Щепа — генитальная маршрутизация, генерализованные маршруты и пространства коитуса межавторского обоюдного, и самообоюдного считывания-письма etc.

[29]Паранаучные, онирические, но при этом символически глубокие/глубинные и m/т-екстуально многомерные, риторически амбивалентные конструкты, реально гениальные полемические игры и я-обороты, Йазыковые обороты Жака Лакана. Если всю его психоаналитическую братию теорию и логику применить к или развернуть вокруг означаемого в рамках прицельного парасемиозиса, это было бы нереально красиво, смачно и эффектно, а означаемое было бы на седьмом небе в пеленающих объятиях «своего» большого другого от радости, ибо оно — палиндром или в крайнем случае ритурнель, заведомо не неискалечимо не убиваемо, в отличие от Человека, сделанного подопытным и оплачивающим ($-убоектом) в этом сектантском лженаучном дис-курсивном вивариуме дискурса.

[30]скорее всё ж, чем мистическим — дань уважения «Mетабарту» Ролана Барта.

[31]Автоно́мная се́нсорная меридиона́льная реа́кция (англ. Autonomous sensory meridian response, ASMR)

Границы. Вес, плоть.

Untitled/Urtitled/randomize.2019 sum of summer-fall shooting sessions.C-print 15×21, 20×30.

Конститутивная «нидостаточность» — интуитивная не недостаточность автохтомности. Агогичность.

Не точные, не специально раздвинутые и не вынужденно (для сокращения, лишь отчасти) ссуженные границы следа, пяты, стопы автохтоности: Это может быть трасмутационный черенок-черепок шлепок (testa-tête, см. этимологию и фигурное перетекания одного в другое, этих слов во французском языке, подробно раскрытую Кристианом Метцем в его работе «Воображаемое означающее») абзаца mекста, супер-автономный как отпечаток не кисти — руки[32]: «башка-абзац или абзац-башка», фотограмма, фотография, серия текстуальных изображений, «картина-маслом», этаковость голоса (автора, mекста–текста, звучания, молчания, насыщения… etc.), институциональные пределы и метящее-границы, про-грамму, вес. Достаточность веса я как автор устанавливаю сам, взвешивая на несуществующих весах автохтонности, наисущественным измерением, измерением прима, детерминантом этой ячейки, мозаики являются примат насыщщенности семиозиса и глубина экспрессивности. Именно в них и отражается автохтонность, во всех сразу и в каждой по отдельности, это не квантитавная магия реального ускользания и воображаемого мерцания, это плавающая величина, измеряющая/ощущающая многомерность себя-величины. Как мерить графизм боли, графизм звука, графизм чувства, авторское-автора? Графы/тагмы письма взрывающегося тела на полотнах Фрэнсиса Бэкона, звенящее статическое автохтонное фотоязыка Ирвинга Пенна, не имеющих аналога в принципе, метафору и зазоры рифмования в «расщепах» которых, умещается вселенная языка и или глобальный язык вселенной, спайки междисциплинарных означаемых и их трансгрессий; кристаллическую лаконичность точности и эквипотенциальные структуры этой точности Ролана Барта. Le significant flotant. La signifiance diagonale.

Величина автохтонности это хиазмическая величина ускользания и мерцания n’est pas l’expression d’une chose, mais l’absence de cette chose… Le mot fait disparate les choses[33] et nous impose le sentiment d’un manque universe! et même de son proper manque[34], величина, как бы знающая что её, измеряют и меняющаяся в ответ, проскальзывающая и ускальзывающая — в прочтениях и перепрочтениях, не покидая своего за-про-граммированного автором местоположения, исследуемой сцены авторского сообщения/текста (некоторого «абзаца-башки» — наибольшего неделимого, фильмического, фигуры), этакий статический сгусток письма в письме, динамический палиндром — троянская фигура, троянская фигура риторической фигуры, адамово яблоко фенотекста, своего рода неподдельная, не подделываемая подпись автора — отпечаток его руки, пальца письма, в письме, письмом. Не украшение письма и не элемент стиля, а множественные самоотскоки и двойные рикошеты, движущие силы, формирующие язык, «ЯзычаниЯ» языка, со-общающиеся сообщения, укоренения третичного смысла во вторичном, в ином и в первичном. Полиграммотологическая игра как письма, так прочтения и перепрочтения, эрогирующая на эрогированное прощупывание. Щипа, щуп, щепление, щип. Триалектическая амбивалентность. Семиотическая поливибрация эволюционного неточного и всё ещё условного диморфического разделения и расщепления одного единого живого пополам полом. Так невозможно перепутать «этаковость, автохтонность» Эгона Шиле с «этаковостью» кого-то еще, как и невозможна конечная проработка и формализация этого феномена как в причинно-следственной парадигме (метафизическом, гностическом), так и текстуальным правилом, двухмерностью, двух-битностью и её алгоритмами перебора. Не поэзисо-поэтическим анкером.

Как дистантная методология/дисциплина/ и как контактное исследование — это процедурапроцесс и синестезический феномен чтения текста как изображения и изображения как текста, при том что понятие текст включает в себя все возможные смыслосодержания изображения и изобразительности (см. определение текст, сн. номер [3]) и наоборот; чтения текстаизображения в их как предельно авторских, автохтонных пурических феноменологических проявлениях, так и одновременно в их тотальных: гиперссылочности, автоцитировании, перекрестном цитировании, маргиналиях, и прочих ипостасях диахронического и синхронического культурального варева, очень вкрадчиво, симультанно, взаимовозвратно, но не взаимозаменяемо.

Как феноменология авторского исследующая феномен авторского извне, так и в интроспекционной логике: перебирая Теоретический, эпистемофиллический дар-яд-фармакон, моего синестезического авторского голоса-видения, предельный интерес исследователя и автора, пишущего письмо и его считывающего, рассказывающего. Ставящего опыты на самом себе. Текстовизуальная фотограмматологическая длимость и многомерность растянутости, растянутостью шестьюдесятью тысячей знаков с пробелами, выдержки автопортретирования себя как пейзажа. Красноречия тела, то что Марис Мерло-Понти называл ‘la chose intersensorielle’.

[32]Автономное во многих регистрах означаемое, особенно автономное от точного программирования и теоретизирования в Искусствах, изобразительных искусствах, ремеслах, быту (габитусе), таких как отпечаток руки (отпечаток Homo, отпечаток автора-поэта-героя, победителя-проигравшего, культурологическо-исторические и ортодоксические снисходительности теодицеи заключенные в разнообразные «длани божеств, идологии, идолограммы»), это знак способный пройти через все преграждающие метки и определяющие-определяемые вешки вводимых терминов, супрасегментараное, кочующее из метонимии в метафору и обратно, синекдохиеское, хиазмическое означаемое: иконические пульсации к примеру: как частное и абсолютно общее, денотативное изображение для целого вида — минимального таксона, а пятипалостность (Pentadactyloidea) для целого класса, так и предельно и многоканально суперрастижимое коннатативное значение: частное, может быть символом Я, Оно, «Я» семм-ьи, нуклеарной семьи, рода, общины, секты, сообщества и так далее — любой формы союзности, со-Я-зности, планетарного/мира/земли вообще — синекдохой обращаемо проскальзывающей в метонимию, проскальзывающей легко, в этом плодо и животрворящем интенсиональном плотном пространстве открытого семиотического кода «отпечатка руки», графа-семемы скользящая одна в другой со снайперской точностью и анатомической легкостью. Феноменологической редукцией этот пример может быть доведён до точки неделимости до протозначения кисть — несущая на себе отпечаток руки — (геном) палматограмму (Palmatogram) репрезентирующее вообще всеобщее индивидуальное — в его эпифеноме, как и извергнутая сперма-семя-семема. Тут же хочется отпустить с-оргазмирующую фантазматическую пружину этого знака, сжатую до предела, спросив: «Чья? Физического человека или метафизического автора?» спровоцировав обратный разворачивающийся выброс энергии означивания и рассуждения, этого целого намеченного пласта? Это Супер тагма письма. Абсорбированный третий смысл, отпечатанная прикосновением к плоскости листа троянская фигура письма, чернильное семмасиографичексое пятно, растекающееся синестезическими нитями напряжений в авторском сообщении письма, сказанное на языке его внутреннего метаязыка, языком мозга. ЯзыкомозгА. Мозга от его несуществующих минимальных А до очагов-локусов Я. Какой отпечаток «автор» может оставить, и какой сильнее, геномом или письмом? Какой Точнее? Надежнее? Отпечатком своей руки как «гностического пера», или семенем своего «праксического нутра»? В какой поток имеет смысл инвестировать силу своего письма? Свою силу семени-семмы? В Zoe в Bios? В детей-praxis’a, в почти живые города-сущности-gnosis’a?

[33]Les chose — «de nier ‘les chose’» — См. сноску [15]

[34]Величина (слово) «не есть выражение этой вещи, но скорее этакое-отсутствие этой вещи… Слово (словно) заставляет вещи разниться и исчезать (это и есть его слова этакий «троянский трэвеллинг (кинотермин), тревэллинг за троянской фигурой фигуры») и внушает нам вселенское чувство универсальной недостаточности! и даже недостаточность его самого» Blanchot, Maurice. La Paradoxe d’Autre // Les Temps Moderne, June 1946, p. 158.

[Телàющий глас]. L’éloquence du corp.

Beroshima Tryptich/ Splitting I.From the “The Imaginary Signify of the Signify” series.Lambda print 98×135 cm, 125×182 cm

Постоянное удерживание на пол-оборота за предельной точкой — этакий супер динамис-ритмос. {Rhythmus, Dynamis}.

« Le sens trop précis rature

Ta vague littérature.»

Stéphan Mallarmé, « Toute l’âme résumée… »

Бесценная коллекция кажущихся аппозиционными и метафизическими фигур — а на самом деле — ветвящихся расширений, струящихся различАний, этакие метафо-риторичкие фигуры-щупы, сгущения-смещения, инструменты-орудия письма и аналитические инструменты-оружия считывания, прочитывания, поиска и нахождения и передвижения в перенахождение, в перенахождениях — это перекрестки расширений, ложащихся идеально, в упавшую свыше восьмёрку бесконечности, умозрительно мной проведённую, своим голосом-рукой вокруг каждой пары, это сизигические ловушки таинственных фигур построения/обретения автохтонного. Их можно пробовать и примерять, как для производства авторских сообщений (письмо, mекст-текст, mекст) так и для нахождения (считывания письма другого) не двойственности кода, можно пробовать тунелировать корпускулярное, фигуру, фразу, «абзац-башку», полотно, сцену фраз, резонирующее означаемое, воображаемое корпускулированное означаемое волнующегося-волнуемого означаемого, выхваченное из его семиотического волнения в письме (как супергенитальность и одновременную супернеоргазмичность, как у цветка, Эгона Шиле, его чистое означаемое = сенсорно-интеллигибельное, автохтонное) в работу производимую письмом/прочтением, метафорой, автором в каждом конкретном случае этой лазейки-тунеля-ритурнеля расщепления знаком слэш-косая черта « / — знак апогея-перигея трансцендирования» межающих-разгорождающих, городящих и создающих энергии полей, стоящих по обе стороны от него тетических полюсов и плавающего в этом пространстве расщепления, странствующего автохтонного заряда, шаровой молнии письма и её троянского резонирующего наполнения — это трехмерное, минимум, троединое-троянское триалектическое измерение, поэзисо-поэтическое измерение автоского текста. Как сделать, ввести в линейное чтение объёмное измерение, круговерть маршрутов чтения и нескончаемое курсирование? — сделать с тексто-кодом, тоже что сделал с листом Мёбиус? Это палиндромные орудия, оживающие создания письмопрочтения, так и аналитические сенсорно-интеллигибельные оружия поиска и создания складчатости, некоторые из них, моего заготовленного арсенала для письма-прочтения я приведу для краткости:

Созвездия (incipit), попадая в которые, обретаешь каждый раз новое звучание[36] (Esse est percipi), как различные лаборатории или исследовательские локации, кейсы и опыты, сцены с названиями применяемых логик, в этом семасиологическом коридоре-перспективе, «оглавления» подходящего к любой монографии:

Диагональные проводники — диагональные con-scio аллеи-аллели — дискордантные медиумы:

• Если означаемое это палиндром (tabula rasa), искусство/то означающее палимпсест (tabula abrasa), маркетинг, пост-правда, современное искусство, наивная-фиктивная семиотизация, инфантильное означивание, инвестирование некомпетентности и-или либидо.

• Если означаемое это такт интеллект/то означающее это такт сознание, в квазидвух тактовом двигателе разума в машине тела тела-аутомоторного-познания/мышления/строения самим собой самого себя.

• Структура/Система

• Диа-лект/Синхро-лект

• Гравитация/Энергия

• Тело Разума/разумное Тело

• Получатель/вместилище

• Лево/Право

• Живое/расщепление не пополам, полом

• Внешнее расщепление/Внутреннее

• Без-умие света/безумие (силы, света, глагола, констативного, перформативного измерения, сообщения, кода, тела, субъекта), имманентная немота/имманентность немоты, калека наизнанку/карлик наизнанку, скука предсказуемости/предсказуемость скуки…

• Интернальная немота/имплицитная немота

• ПрогрАдиентный/регрЕдиентность

• Чувственное/Умопостигаемое

• Монокулярная стратегия виденья/стереокулярная система

• Удвоение Синтагмы/окукливание парадигмы

• Интуиция/Знание

• Природа/Культура

• Песня/Литература

• Тело/Гнозис

• Праксис/Гнозис

• Тело-мысль/Мысль-тело

• Система/Средоточие

• Нефонетическая запись она более телесна чем фонетическая запись, или еще менее телесна чем фонетическая запись?

• Семиотическая оболочка/облачение тела (текста, автора, произведениея, биологического тела)

• Лингвистическая оболочка/облачение фигуры

• Миро не противостояние/Силовая иерархия (Аксиологически, логически, таксономически, топологически)

• Сема/Семя

• Соскальзывающая интенция/скрытая овуляция референции

• Противо-речие для пере-прочтения

• Противо-рéчие/Противо-речéние

• Речь/Речéние

• Контрпоток…/регра (е)диентный поток…

• Эффект иррациональности/Рациональность целого

• Действие/Совершение

• Действование/Свершение

• Метафора/Метафоризация (разрушение метафоры)

• Деконструкция метафоры/деконструкция метафорой

• То, что задано/То, что дано

• Экстенсивный/Интенсивный

• Аполлонический/дионисийский

• Условный/ естественный

• Диахронический/синхронический

• Плодоносные/светоносные

• Эвристический/онтологической

• Идеальная структура/материально воплощенная конструкция

• Если Пирс семиотический атомист, то Соссюр семиотический холист

• Эквивалентность/квазиидентичность

• Изображаемая субстанция/изображённая субстанция

• Речéние/речевáние

• Прочтнение/перепрочтение

• Изображаемое/изображённое

• Жар золы/холод праха

• Дар (a gift)/яд (der Gift)

• Констативность/перформативность

• Омонимия/палиндромия

• The unnullable least/The unnulable atmost

• Residual resemblance /sedimentary effigiateness

• Перестановка/диструкция

• Трёхплановость языка/трёхпалость тела

• Безмерная не наполняемость (depletion)/супермотивированность (surdétermination)

• Ventriloquism of the phrase/trojan phrase

• Щупание голосом прочтения/Расщепление внутренним голосом письма

• Сенсорная пальпация/интеллигибельная гравитационность

• Пульсаторная процессуальность / ритм референции

Это ощупывающее и ощупываемое орудие руки-глаза (рукой руки, рукой как глазом, глазом как рукой, ладонью как телом прочтения-написания, написания-прочтения, втекающей метабиологии из метафизики в тело и обратно, в текст как тело, из авторского в авторское, точно автохтонное действование-действие) правой-пишущей, и оружие глаза-руки левой-считывающей, слагаемых сущностей письма, без потери коммутативности; это щупы и траектории, создающие или распознающие и регистрирующий в авторском тексте пики, узловые точки бурления автохтонности письма, ни какой картезианской-метафизической дуальности определяющей области определения функций, это реверсивные, плавающие потоки, в маркированных берегах иллюзорной референции, это почки и зиготы трансцендентирования, зацикленные апогеи эрегированного письма/прочтения, эрегированного прочтения/письма, позволяющие/генерирующие свои пики и перигеи автохтонного прочтения — эвтопоэтичность письма, эмерджентность письма, динамис-ритмос письма, холизм автохтонности общей позисо-поэтичности авторского письмопрочтения. Это динамис[37] — кромка Жака Дерриды, между «загоном философем» (Gnosis’a) и «жизнью» (Системой Praxis’a, биологией, вселенной), это мой динамис и ритмос очарованного означаемого письма с подглядывающим означаемым прочтения, ‘Опыта’ уже прочитанного с опытом еще не прочитанного или прочитанного заново, вновь, это возвращения и перескакивания, и далее по списку многих классических метафизических понятий и теоретических нотаций в самих себе и самих с собой, для описания которых требуются горы текста. Голоса прочтения уже написанного с феноменом не глатографической симультанной лингвистики пред-стоящего, в данный момент лишь слышимого преднаписания, это фантазмы автохтонности автора, так скажем заведомого всевидения и всеуслышания, до “написанного” рукой, но уже видимого внутренним взором-ухом, говоримое внутренним голосом, это очень феноменологическое, очень феноменологически важное столкновение: Как и та рука=троянская фигура[38] вагнеровскаго Парсифаля, Мориса Мерло-Понти из его «Феноменологии восприятия», предвосхищенная Гегелем в его «руке ранящей и исцеляющей», трогающая, трогаемая и затрагиваемая[39] одновременно во всей тотальности понятийного логико-семиотического аппарата активное-пассивное, для введения когнитивной мерности требуются рендерная вокселизация этого процесса, в рамках работы этого эссе — это явно чрезмерное, и увы недоступное мне измерение. Принципиально, как вы заметили, нет и не вводиться понятия зрителя-наблюдателя, внешнего-внешне’в’а (умышленно маркирую орфограммой для легкости прочтения) субъекта, читающего структуру кода «снаружи понарошку и понарошку снаружи», этакого вечного означающего, пены, тумана, авгура, выдумщика и в общем то доксического линейного невежественного конструктора зрителя-получателя. Контура и иллюзии. Почему так? Зритель тотально неважен, как автохтонности автора, так и автору автора, авторам авторов, так и любой троянскости измерения и узла. Зрителе не важен: как очень психоаналитическое и психическое самовспенивающееся спекулятивное означающее, как постоянно стёртая фигура («La Société du spectacle[40]»), фигура без фигурального результата, самопишущееся и самостирающееся означающее; так зрителем, как любой формой интерпретации или ре-репрезентации, как и любой формой некомпетентного чтения и дискурса («L’idéologie matérialisée[41]»), и тем более зрителем, самопорождающим имплицитного автора[42] этакого демагогического экстаза, фантома, сознательного в тотальности значения несознательности фантазма, — как и всегда временностью означающего можно и нужно пренебречь… Эта мысль, вывод, складка одна из периферийных фрагментов и критериев тоги определения, которое я попытаюсь раскрыть далее, но неизбежно связанная со всей текстурой и структурой облачения метатекстуальной предметности определения и его минимальной минимум тройственности и троянскости комбинирования и селекции. При чём же здесь точка входа, при том что она всегда рядом, как голос, как вагус, как Троя, как и точка конца, «будущая» точкой начала. Буду-ча-ща/щей точкой начала. Будучи ветвящейся чащей любого иного начала.

Важным системоструктурным элементом всего этого выше сказанного, является тотальная невозможность прочесть (пульсаторная и симультанная процессуальность прочтения), тотализированно прочесть (пассивность залога), прочтитав-прочитать (конечно описать-расшифровать сложную систему, как и невозможна тотальная и конечная проработка простой сложной системы: самовспенивающихся «означающих» в психоаналитической и в зацикленной самоиллюзирующей и самонадувающейся парадигме «сознания», или в экономической парадигме), авторский текст, письмо, связанное = насыщенное = им одновременно и являющееся поэзисо-поэтическим измерением, из-мерениями самого себя, невозможно прочесть, его можно считывать, прочитывать: многократно и «полимерно», дискурсивно (бегая туда сюда dis-cours и dis-cutio прорубаясь, пролистывая и возвращаясь), из права в лево из лева в право, заново, это динамическое измерение кода, кодирования-раскодирования, это измерение скорее множащейся попытки, самопопытки и эксперимента не дискретного кода-и-закона, так не свойственного гностической модели познания, автопоэтическое, предельно приближающееся к биосемиотическим моделям, плавающее диагональное бурление праксиса. Лающее или лакающее неведомое письмо автора, автохтонными сгустками письмапрочтения, троянскими фигурами, вагусами письма, делающий тело письма глаз автора (телающий дело письма), голос пытающийся пролаять-познать насквозь этакое фетишизоидное суперозначаемое — Луну луны, обратную сторону обратной стороны — тьму её длящегося сферического одноокого лица — ёё символические длимости, воображаемой слепой — спящей одноокости, всеслышащей, ибо у уха нет века, одноухости. Луна скорее нашептывает или подглядывает? Оно сенсорно-интеллигибельный автор или психотик, универсальный зритель — сознательное? Автохтонная сущность пишущая письмо или его считывающая? Она оно? Один сплошной чуткий сенсор: глаз или ухо не имеющее века? Ничего-шар или сфера-ничто? Спутник земли. Астрономический факт? Автохтонный пат? Автохтонный ноэматический след? Асторонимечекая ноэма.

Невозможность прочесть предельна удлинена, ритмизирована de facto, ибо это вечное утверждение и разворачивание сомнения, предположения, каким бы утвердительным автор не был — но, это всегда ветвящееся пусть и «утверждение», но для многопрочтения, динамическая работа предположения, в то время как само письмо — его физическое воплощение mекстом, авторским сообщением, может быть de jure начато, отложено и закончено, в своей кристаллике элементарности и не имеющего своих границ вздоха, такта, но не их числа, оно может быть оборвано, но оно не может быть само-остановлено, это не скалярная величина, контролируемо остановлено, как дар (a Gift), как яд (der Gift), как и любая биосистема — как дыхание и пульсация, свойственно умирание, разрушение, распад, это риск во весь голос письма — письмо. Как рисковàние жизнью и есть жизнь. Письмо — это всегда немного аутос танатографии танатологии. Прощальный «абзац-башка» — отпечаток руки тела письма. Любовь любви.

[35] «Точный смысл не думая, зачистит или потрёт (превратит/превратив в tabula abrasa смутную, неясную Литературу, или/и длимое и затуманенное, блуждающее как блуждающий нерв (вагус {vagus}) у/в живого Литературы/теле Литературы», это мой умышленно сверхраскрывающий возможную семантическую складку — лексему, и далее складку в складке, перевод, имеющий очень важное, для меня в дальнейшем, трассирование небосклона письма для постановки следующей и дальнейшей перманентно «неясной» сцены блуждающей-неясности разворачивающегося авангарда письма. Стихотворение Стефана Малларме «Уносясь душой в пространство…», из цикла «Надгробия и Посвящения»

[36]См. сноску [34] и возможно [38]

[37]«…это кромка — я называю её динамис по причине её силы, её могущества, её скрытой и в то же время изменчивой мощи — ни активна, ни пассивна; ни вне, ни внутри». Деррида Ж. Ухобиографии — СПб., «Machina», 2012. — 49 с.

[38]Эти процессы самопреследования и саморасследования, ретерриторизации зазначения в значении, трогания в затрагиваемости, аутопоэтичность процесса письма-и-считывания, письмопрочтения, прекрасно описал Жерар Жанетт как «круговое движение, где фигуральный смысл определяется как иное по отношению к прямому, а прямой смысл определяется как иное по отношению к фигуральному»: это ключевая для меня механика перетекания всех описываемых мной процессов/понятий самих в себя, из самих себя «существительное»-существительного в глаголы-глагола, авторского в авторское, письмопрочтения, через трансфигурацию и порождения еще одного каждый раз разного и равного Иного, косого, диагонального, троянского, воображаемого означаемого означаемого. (Жерар Жанетт, Сокращённая риторика, в кн.: Женетт Ж., Фигуры, в 2 т., пер. с фр. Под. ред. С. Зенкина. М.: Издательство Сабашниковых, 1998, т.2, с 19.)

[39]так если условно «левая» рука-означаемое (мастера, рука-произведение, язычения-кода, проговаривающий язык рта (Орфея, певца, героя, героя портрета, портретируемого, сцены, текста) как рука, любовника, другого тела, загадки, референта, гипотезы, сознания, семени, эклектического импульса, вложимого,(рука как риторическая фигура говорящего и трогающего изображения, авторского…) дотрагивается до условно «правой» руки-означающего (руки зрительского лона, твоей “руки-глаза”, тела-входного отверстия для-, “исходящих” отверстий желания, «клиторической» жгучести, графической взвинченности и напряжения слушающего уха слышащей поверхности тела, твоего собственного текста-голоса, автора-зрителя). Это рука или это руки, левые и левые…etc.? Солилоквия или симфония? Разум или тело? Чьи это руки, чья левая и чья правая, неостановимое перетекание фазы затронутости и фразы трогания? Это одновременность мгновения безмерной длимости, великий биохимический палео/палиндроматический дар митохондрии — человеку «трогать» и быть «затронутым», это ваши руки читающего зрителя, и мои в том числе, руки художника, это мои руки, здесь и сейчас дотрагивающиеся «перепрочтением», анализом до рук Ирвинга, Роберта (говоря о нём, раскрывая его автора), до вашей «руки», до вашей «руки их рукой», это звучание эдиофонического ур-языка нелинейности, нашего общего риторического втекания и со-/о-творения в момент соприкосновения-взгляда-мышления-слуха, обращенного внимания, обратимого в сенсорнную энергию внимания. Это и есть искусство фотографического текста. Фотография-как mекст–текст, написанный «рукой-камерой», это и есть искусство искусства.

[40]La Société du spectacle — (фр.) общество спектакля. Дебор Г. Общество спектакля / пер. с фр. C. Офертаса и М. Якубович. — М.: Логос, 1999. — 224 с.

[41]ibid, L’idéologie matérialisée — (фр.) материализованная идеология.

[42]Имплицитный автор (англ. implied author; термин введён Уэйном Бутом) — образ автора, создаваемый читателем в ходе восприятия им mекста. Имплицитный автор присутствует в произведении независимо от воли самого писателя и во многом определяется сознанием читателя, не совпадая тем самым с автором — физическим лицом. В нарратологии вместе с парной коммуникативной инстанцией — имплицитным читателем — ответственен за установление и обеспечение художественной коммуникации. Термин «имплицитный автор» корреспондирует с такими литературоведческими концептами, как концепированный автор (Б. Корман), образ автора (В. Виноградов), вненаходимый автор (М. Бахтин), формализованые, текстофильные, пустотелые концепты разносольных элоквенций, божки графомании-филологии. Фантомы описательной дисциплины. Теоритические семулякры.

Furor Sanandi. Libido Sciendi.

Urbild/Vorbild — vertuele. No pasarán!C-print 21×33 cm

Поэтико-графическое отступление, заступ за текстуальность текста. Заступ за глотографическое письмо. Поэзисо-поэтичексое измерение фотографии-текста. Фотограмматологическое письмо письма.

«Фотоязык, язык портретирования — это кожа, я трусь своей речью о другого, словно у меня вместо пальцев слова, пыль, фотозерно, матовая поверхность баритовой бумаги, сухая поверхность фотоэмульсии листового негатива, зрачки — или «этакие слова-глаза» — или всё чем я соприкасаюсь с объектом заканчиваются пальцами, имманентным полем соучастия и совмещённого динамического воображения, видения видéний в котором о-рисовывается о-проективируется (спайка, мультипликация проецирования и проектирования), как на клубах летящего дыма свет, как пульсирует летающая стая птиц сгущающимся и растворяющимся, разбегающимся «фрэйдиским» галюцинирующим пятном, улепетывающая пульсация пятном, элоквенция муара. Моя речь содрогается от желания, экспрессивного желания самовыражения, поглощения всего видимого и перевоплощения всего видимого в фотографическое. Смятение проистекает от двойного или даже тройного контакта: с одной стороны, особая деятельность дискурса ненавязчиво, пластично — галогенидами фиксирует одно-единственное означаемое, — «я хочу тебя», — высвобождает его, экспонирует, подпитывает, нюансирует, заставляет его проявиться, раскрыться (речь наслаждаясь, касаясь сама себя); с другой стороны, я оборачиваюсь и оборачиваю своими словами другого, ласкаю, задеваю его; я затягиваю это соприкосновение и изо всех сил стараюсь продлить то комментирование, которому подвергаю уже всех, включая и зрителя (с третьей стороны), растягиваю наши уже всеобщие — всепронизывающие метонимические ибо бесконечно длящиеся взаимоотношения[43]…»

Почему насыщение языка-письма, в том числе, и то некоторое которое ‘невозможно произнести, но можно прочесть’ кода, его аутопоэтические[44] ризомы и пространтва, его многомерная полисмыловая игра и полисемичность так интересна[45], более того постоянно находиться в центре созерцания исследователями, всегда присутствует в пространстве произведения искусства (и потому же, отчасти, не находиться в центре научного зрения и внимания), пилоэрекция? Интеллектуальный восторг тела, когда происходит своего рода чувствование письма другого, происходит этакое прочитывание, своим внутренним обнаженным телом письма (оно и слышащая, считывающая сущность), ты считываешь письмо другого — это своего рода акт, архе-акт письма, генитально центрическое предприятие, но оральное как Мапплеторп[46], в максимально при этом не во фрейдиском прочтении. Это сенсорная свобода интеллигибельности, это свобода от бинарности кода, от линейности кода (метафизических тупиков констант и апорий), от тоталитаризма лингвистической, примитивной во многом, логики. Вот почему «сферы» искусства так, если можно сказать, настойчиво посылаемы Нам нашим не линейно устроенным и работающим усложняющимся мозгом — конструктом чистого praxis’a. Человек играющий.

Задумайтесь над тем что в сенсорно-интеллигибельном пространстве нашего внутреннего голоса (внутри совершающегося письма), можно немного уточнить, предположив: в его состояние ещё до этакого-уточнённого-виденья, вследствие репрезентированного внутренним металингвистическим «звучащим» голосом, а можно этого и не делать, нет ни точек начала, ни точек конца, вообще нет точных единиц, но есть «точки», есть геометрии суперметалингвистических единиц, нет синтаксиса, но есть точные интеллигибельно-сенсорные знамения. Нет понятия линейности, и даже понятие маршрута звучания, продвижения, совершения толком неопределимо, всё осуществленно в недискретности, нет остановок и оглавления как способов смены, ориентации и каталогизации, как знания, сцены, так и навигации в них. Нет ничего что напоминало бы процессы абдукции или действия правила, нет прямого лева и права — есть их фигуральные пути, струны, звучания, поля затронутостей, движущиеся точки в которых происходят апогеи осознания трансцендированности.

Нет даже времени — суперагрессивной суперконтагиозной демагогемы (гнозиса), но точно есть гравитация, гравитационность феномена, семантическая системоструктурная энергия. Как не существует «измерения» времени так не существует и «процедуры» пространства[47] в его линейной «одномерной» трёхмерности (зашкаливающей в своей невротической графомании, в своей rabies taxinomica и теоретическом онтико-онтологическим заговаривание, текстуирование, в поисках первопричнности, в её линейном самонадуваемом «Sein und Ziet» представлении, в эпистолярном обыгрывание), вот почему первым словом Искусства, искусства его эвристической сцены и praxis’a всегда будет идти слово свобода, свобода-квазислучайнсти — зарождающей живые сущности, демиургического стохастического praxis’a (биохимической и биоэлектрической суперсистемы), симфонического дыхания автора, срабатывающего затвора, шага в динамическое синтезическое неизведанное, в письмо.

«Язык» как осознавший себя кодом код, явления очень и очень младенческое в нашем Umwelt’е (в сравнении с биосемиозисом (кодом клетки, мозга, Тела, живых структур-систем, тканью-письма высшей организации), следствием которых он «Язык» в частности и является); и тем более как сущность осознавшая себя сущностью, как новый «орган» принятый в общую «анатомию» и работу семиотическая система-текст, как и любой прозелит (скорее означающее чем означаемое), «Язык-как-код» в своей самоидентификации чертовски агрессивная, нарциссическая, травмирующая; травмированная сущность, со всеми им же и порождёнными фиксациями, невротичен, наивен, но в рамках «текстуры» самого себя, в своих гистологических «этакого» герменевтического круга-округа-органа крайне герметичен и предельно интеллектуальный и одновременно самим же собой и увы ограниченный; тотально эгоистичный, как и любой новопосвященный, новой формы[48] строчного кода — язык, как осознавшая себя текстуально текстуальная сущность, лингвистическая и метатекстуальная институция, предельно повторяюсь, psycho-логичен, психоцентричен, как предельно психологично означающее, как любая завершенность высказывания, вообще любая завершенность (что невозможно в принципе если это серьезное высказывание, ибо оно расщепляет так или иначе, всегда, вибрирует наконечником символизирующим лишь утончающуюся, уточающуюся в бесконечность конечность), как и вообще почти всё вторичное и субъективное; массовое, как и сознание (в компаративной паре интеллект/сознание). Европейские философы (континентальная философия) находясь во власти метафизики текстуальности, в делириуме первооткрывателя — поняли, что эту игрушку текста можно сломать, более того, сломав сломать заново, безнаказано раскатывать эту катушку fort/da структурализма/деконструкции, во всех её анальных и оральных фиксациях, тотализируют бумажную архитектуру текстуальности примата ‘граммы’, архе-письма {archi-écriture}, над некоторым таким же дистиллированным и выдекоструированным фоне в их общем онтико-онтологическом текстофиллическом расщеплении, то наоборот, детализируют эти тотализации, как некое высшее детерминирование, некоторого теоретизированного ур-языка, архе-следа, преследуя и потравливая тихо стоящее многомерноё, бесконечно взрослое, в эволюционной перспективе глотографическое-фоне языка, всегда стоящим точно до и квази-над, как бы не желала рекурсии бумажная архитектоника Йазыка (вложимое семиотическое множество); всегда до, будучи внутренним металингвистическим голосом, феноменом феномена автохтонности, неотъемлемой зоной этакого-письма, неотъемлемым условием фундирующим Искусства, обогащающим их феноменами троянскости, троянского измерения письма.

Возможно (предельно развивая логику, радикального конструктивизма, системным анализом) детерминирующее означаемое находиться еще структурно дальше и системно глубже, и это «archi-archi-…-Phoné» как наименьшая единица энактивизма и praxis’a — аутопоэтического познания-строения сама-себя самой-себя, есть прима-след бескомпромиссного и тотального суперфундатора Архе-Следа всех архе-следов вообще, целокупной стохастической суперсистемы всего Живого вообще, прото-следа всего познания и развития как такового — первейшего, элементарнейшего супертаксона — атома углерода — накладывающее след на Всё своим следом атомарного строения, своей атомарной «таковостью» — своим письмом, своей ур-автохтонностью, своей точкой начала всего письма. В системе кремния возможно не было бы искусства, но было бы «сразу» не глотографическое письмо, нелинейное время, и «Сепир-Уорф» как «метафизическая» сила лингвистической относительности там повелевала бы гравитацией вслед за семасиографичеким «кремниевым» Si-Языком. Супрагипотеза.

Именно здесь сходятся очень многие исследовательские пути, и можно услышать о исчезании-самоиспещрении классической лингвистики (описывающей себя «собой» изнутри). С точки зрения теории систем, её базового правила — систему невозможно описать, находясь внутри неё, это подводит нас к описательной и дисциплинарной, как таковой «дисциплинарной» несостоятельности всегда маячащей в предполагаемой точности кадра «точного знания». С точки зрения семиотики, семиозис биосистемы (praxis’a) неизмеримо старше сложнее и выше устроен, тотально супердетерминирует и синтетически включает в себя, какие угодно его подразделения gnosis’a (гностического семиозиса) такие как рык, речь, язык, текст, жест, научный код — пение — и его находящиеся уже на грани, суперсложные семиозические проявления, (близкие по системоструктурным характеристикам praxis’у, уже сделавшие (или делающие свой первый шаг в) системный эмерджентный скачок, триггерно изменившие своё системно-структурное качество) как «поэзис» поэзии, внутренний голос письма искусства, поэзисо-поэтическое письмо, нащупавших и питающихся новым троянским измерением Языка, Lingva Adamica, die sensualiche Sprache, himmlisсhe Stimme… Любовь. Как любой суперсложной системы, её неотъемлемый маркер. Любовь как суперсложное сообщение-код homo sapiens’a, семиотико-семиозическая SS’ и PP’ энерго-ячейка возможного нового языка, замыкает («став» и «будучи» первым супер-автохтоном фундаментальным-письма) фундаментальную эволюцию всеобщего семиозиса (постоянного перетекания процесса строения и одновременного процедуры познания в самоё-себя в самом-себе на протяжении последних трёх миллиардов лет эволюции всего живого) начавшуюся с С12. Молекула углерода (для всей Биосистемы), как и троянские измерения Искусства (для homo sapiens’а) является первородящей и первородной прима-семемой зарождающегося семасиографического письма, системы не глотографического письма постепенно осознающей самую себя таковой — Кодовой системой praxis’a, будучи заключённой в нас (в сапиенсе сапиенса, в его живой-системе, в его био-структуре-SS’-самости) — письмом, кодом, новейшего полноценного языка не имеющего как структурной линейности так и причинно-следственной детерминации системы единого кода, не являющимся вторичным, или дублированным квазианалогом, или одновременно и субкодированием и субкодом, как является младенческое текстовое сообщение юному сообщению голосовому. «Одиночество — это когда те, кого ты любишь, счастливы без тебя[49]».

Точное и частное описание этих суперпроцедур логично требует справа от не бумажной архитектуры тектса, какой бы не плохой и почти живой она бы не была, выдвигая гипотезы «слева» — всегда немного левые — это неизбежная (левацкая) природа текста. Справа — это исследовательские пространства, где царит магнитно-резонансная томография, воксили, биохимия, биоэволюционные теории генезиса, где аппаратно прислушиваются к языкам и музыке мозга, с позиции максимальной физичности мерности меры, хотя бы гипотетически точного измерения, создавая из этих самых мерностей-точностей, фрагментированное аподиктическое и апперцептивное описание этой системы «многомерной без-точности и не-точности», суперсложной стохастической системы чистого praxis’a, её аффирмативных культурогенных выплесков.

Эссе написано в значительной мере для начала создания визуальной семиотики и в гораздо меньшей степени для поступления в аспирантуру ‘хотькудота’, обе магистрали оказались то ли провальными, то ли пока нереализованными.

Петр А. Корень, лето 2019.

[43]Это портфолио — серия портретов фотографий и портретов текстов построена по единому, но двоящемуся принципу мультиэкспозиции — фотографии создаются таковыми при печати — двойным или более раз засвечиванием фотобумаги с одного листового негатива, текст создаться металингвистическим скрещиванием — в данном случае это текст Ролана Барта и мой одновременно — особенно в данный момент письма мне интересны молнии идущие по громоотводящим линиям/щепления квазисимметрии, лини миражей и зеркальностей и зазеркальнойстей, psy-места, амальгамическое гало, где соприкасается пылающая щека и холодное зеркало глаза зеркала, фильмические перетекания портретирования в портретирование, отраженного в отражение, в пространстве непонятного отсутствия присутствующего во всём оригинала, квазиначала, et cetera.

[44]Аутопоэзис, также: аутопойезис, аутопоэз, автопоэзис (др.-греч. αὐτός ауто- — сам, ποίησις — сотворение, производство) — The term autopoiesis (from Greek, Modern αὐτo- (auto-), meaning “self”, and ποίησις (poiesis), meaning “creation, production”) refers to a system capable of reproducing and maintaining itself. The original definition can be found in Autopoiesis and Cognition: the Realization of the Living. The term was introduced in 1972 by Chilean biologists Humberto Maturana and Francisco Varela to define the self-maintaining chemistry of living cells. Since then the concept has been also applied to the fields of cognition, systems theory and sociology. Термин означает — самопостроение, самовоспроизводство, репликацию живых существ, в том числе человека, которые отличаются тем, что их организация порождает в качестве продукта их самих без разделения как на производителя и продукт, так и что является ключевым системострутктуры-(познания и самопознания) и системоструктуры-(строения и самопостроения).

[45] Этот феномен ветвящегося расширения «переднего края», динамиса, присущ всем базовым гностическим кодам и дисциплинам homo sapiens’a, при чём именно, «то пограничное место», та зона, тот уровень, в котором неоднозначности «кода», в своей чрезмерности, энергетически отделаются от структурно понятного корпуса кода (знания, от точного чтения, конечной проработки, загона…), имеют высокую «этакую междисциплинарную семиотичекую гомологичность изомерность», и автохтоническую адгезию и межкодовую, интертекстуальную агогичность феномена, взаимопроникание и энергию, схожую энергию и энергии не-ясности, то что полисемично в «пластичеких» искусствах (кинетических, ритмических), легко улавливается в этих же «всполохах» троянскости в тексте-тела, в искусстве как таковом вообще, и в таинственной семиотическо-семиозической зоне «Любви» (сообщении высшего уровня SS’ сложности), в утонченных и точных науках, это кинемы, семемы, тагмы, парадоксы и неоднозначности одной универсальной семасиографической (если описывать в системоструктурной семантической парадигме) природы, маркеры-медиаторы одного каскадного изменения системы в нашем случае знаков, любой авангардной линии разграничивающей знание от незнания, достаточно сложной чтобы начать производить коды, такой новой нелинейной природы… Это воображаемые означаемые означаемого, его сны на яву, металингвистическая и междисциплинарная эвффузия в зоны будущего не глотографичекого письма как theorin, то что Кант называл «himmlisсhe Stimme» — небесным языком.

[46]Фрагмент из моего эссе и альбома «36 Набросков о цветах»: «Роберт Мэпплэторп. Мапплэторп-червь, червь познавательности, познающий собой-ртом: …Цветы, бутоны, тело, всполохи сочленения и кадрического изъятия кадром их частей их поз, сочленений и тотальности скорее такого уже лабораторного освещения, чем студийного, иного — высшего порядка прецессионной точности — его безмерной продуманности и сверконцентрирующий выявляемое исследуемое, нужное ему, интересное — это нечто безфразы (и дофразы), без mекста и до текста, дообъектное, объективное видение, феноменами эйдической редукции, без семантем невроза сознанием для человечества заменяющих сенсорную интеллигибельность, сознательность и осо-знательность, без неврозов метафизических социальных аспектов как такового гнозиса вообще, детерминированных гнозисом, очищенное от психоаналитического — это блуждающее по объекту, сфотографированное, но не потерянное, присутствующее всегда в его кадрах, желание глубокого римминга, оральности, обоюдного телесно-системного связывания-постижения, безмерно глубоко, почти с впоглощением своего языка-рта в объект в реальности и в его образ на плёнке. Метафорически говоря: «Язык, интенция познания и перцепции ртом, рот — это ты-чащие сосредоточия твоей плюрипотентной любви (любви как действующей силы и одной из семиозических сущностей praxis’a, любви как движущей силы Libido Sentiendi, Libido Sciendi, Libido Dominandi), статочия объять и поглотить, как всеообощающий высших таксонов, наш всеобщий, предок червь — репрезентирующий механику, кинестетику этого процесса познания собой, её древние познавательные начала и детерминирующие эту же систему познания самим собой, телом себя одновременно, он первый живой теле-скоп, телоскоп, аутоскоп. Впитать и присвоить, диффузировать, «денотировать», детонирующей сенсорной перцептивностью тела-рта, себя в него, его собой, проникновения в объект внимания и интереса-исследования (пищи, размножения, конструирования) — желанием связать себя с ним через его жизненно-первичные витальные секреты/поверхности — которые и есть он, лакуны в поверхности — зоны смазывающегося в одно вас. Соцветия жизни. Бутоны цветения и цвета, ладони мастера, глаза влюблённого, голос изображения, речь познания, мурашки внутреннего голоса. Буйство клеточного химического-электрического кодирования шифрования. Буйство админиративной всесвязности биосемиотического языка тела. Мэпплторп ртущий маг кадрического исполнения и зрения. Ртуть-рот…желающий Libido Sentiendi, Libido Sciendi, Libido Dominandi губами Языка рта»

[47]По крайней мере я его a posteriori не вижу, будучи Anima vilis этого ауто-эксперимента, в своей синестезическом внутреннем предвидение, в поэзисо-поэтическом пространстве и структурно-системных категориях письма.

[48](здесь назревает целая аналитическо-системная методология: текст метафизики текстуальности и психоанализ, психоанализ новистики текста/текстуального (текста, осознавшего себя текстом, автором, сущностью, объектом… саморазбирающим себя ради саморазбирания или самоперестроения или и так далее, исследовательским взглядом из вне этого пульсирующего силами самости органа на деконструкцию, структуралистические игры и прочую его внутреннюю работу в самом себе, самим собой)

[49]Вальтер Беньямин.

All Photogrammatology are made by author