Предисловие

Данная статья относится к периоду 2014-го года и посвящена диалектико-материалистическому переосмыслению принципов грамматологии как философской науки о природе знака в контексте теории отражения.

Введение

Начиная рассуждать о материалистической грамматологии, следует сказать несколько слов о западноевропейской традиции истолкования знаков, от раннего структурализма вплоть до Жака Деррида, который собственно и ввёл понятие грамматологии как философской дисциплины. Существенным недостатком всей этой традиции является ошибочная постановка знаковой проблематики, а именно рассмотрение знаков как неких абстрактных сущностей, тогда как в действительности они являются своеобразными производными явлений, о чём будет сказано ниже. Отсюда берёт начало ошибочное представление, что будто бы знак отсылает только к другим знакам, а весь мир есть текст. Также является весьма показательным, что книга Деррида называется не “Грамматология”, а “О Грамматологии”, или даже “Нечто, относимое/относящееся к Грамматологии”, на что указывает во французском названии неопределённый артикль. Ниже мы перечислим свойства знаков, и покажем, что на самом деле они не есть некая самодостаточная сфера, а в своей конкретности отсылают к миру явлений, а тот — к миру сущностей; также важным для нас будет изгнать из грамматологии всякий гуманизм, приписывающий знаковую деятельность одним лишь людям, и не желающий видеть знаковые практики, которые ежесекундно осуществляют муравьи, офиуры, бактерии, молекулы, галактические туманности и электромагнитные поля, а также бесчисленное множество иных объектов этой бесконечной Природы.

1. Трансгрессивность

Трансгрессивность — первое и самое очевидное свойство всякого знака, определяющее его как знак — то есть то, что выводит за его собственные пределы, отсылая к чему-то иному. Этим иным может быть либо другой знак, либо какой-то феномен, либо сущность. И едва начиная осмыслять данное качество, мы сразу же оказываемся вынуждены напасть на субъективно-идеалистическую традицию, сложившуюся в гуманитарных науках, и завоевавшую в них столь видное место, что якобы знаки существуют только в человеческом обществе, а в живой и неживой природе их, якобы, нету. Однако в физиологических науках это мнение было опровергнуто свыше стал лет тому назад академиком Иваном Павловым, создавшим учение о первой и второй сигнальных системах, а поскольку “signum” в переводе с латинского и есть “знак”, то из этого следует вывод, что использование по крайней мере первичных знаков присуще вообще всему растительному и животному миру вплоть до его древнейших бактериальных представителей, а как мы покажем в дальнейшем, также всем остальным объектам этой бесконечной Природы.

Итак, разберём по порядку все сигнальные системы. Вторая сигнальная система, с которой мы все каждый день привыкли иметь дело, и которую наши противники-гуманисты считают единственной, представляет собой множество человеческих языков вместе с их словами, функционирующими как некие объекты-посредники, переносящие смыслы внутри сферы человеческого общества. Однако, с человеческими языками и речевой деятельностью всё обстоит не так просто, как то часто представляется невежественным филологам, так как всякое слово проявляет свои словесные, или знаковые качества только тогда, когда переходит в следующий знак, который слишком часто является отличным от филологического представления о знаках как нарисованных буквах алфавита, или каких-нибудь иероглифах, если речь идёт об иероглифических видах письменности. Ведь произносимая речь представляет собой знаки, нанесённые на поток звуковых волн; передаваемая по радио речь представляет собой множество знаков, нанесённых на поток электромагнитных волн; речь в мозгу человека принимает форму знаков, распределённых в физиологических отношениях нейронной сети головного мозга — а изобразить, как такие знаки будут выглядеть, ни один гуманитарий не может, что ясно доказывает субъективно-идеалистический, гуманистический и метафизический характер понимания всей филологической науки на данном этапе её развития. Суть дела в том, что знак существует как знак, только когда и сам переходит с субстрата на субстрат, и экзистенцию вслед за собой переводит с одного на другое. А то, что знак переводит именно экзистенцию, а не одну лишь человеческую мысль с одного предмета на другой, станет ясно, когда мы рассмотрим примеры первой и нулевой сигнальной систем.

Первая сигнальная система представляет собой совокупность рефлективных, или отражательных способностей тел живых организмов. Элементарным актом её осуществления является событие “стимул-реакция” — акт трансгрессии, выводящий экзистенцию живого существа за пределы самой себя. Вообразим такую ситуацию: волк увидел овцу, что побудило данное животное погнаться за овцой, поймать её, загрызть и съесть. Каков смысл данной ситуации? Он заключается в том, что отпечатавшийся в потоке электромагнитных волн образ овцы достиг сетчатки глаз волка, а затем по зрительным нервам — нейронных сетей головного мозга, и отразился в них не как нечто индифферентное, но как знак того, что эта овца есть пища, которую нужно догнать, поймать, схватить и разорвать, чтобы полакомиться её мясом. Экзистенция волка есть та совокупность физиологических отношений, которая удерживается в потоках окружающей среды не как пятидесятикилограммовое тело представителя семейства псовых — а как нелинейный и стохастический процесс биологического волкования, благодаря которому известные множества атомов не растворяются в природе, а образуют статистические отношения вариативно повторяющихся событий. Экзистенция выходит за пределы самой себя, так как в момент прохождения значимых отражений нарушенное ими равновесие физиологических отношений его тела принуждается к обусловленному рефлективному движению, которое выводит волчью экзистенцию в иные времена, пространства, территории, траектории, состояния и отношения чем те, что предшествовали акту восприятия значимого отражения. То же самое будет справедливо в отношении всех прочих живых организмов, начиная от человека и заканчивая вирусами в процессе репликации: везде знак приводит к смещению экзистенции, так что у самой экзистенции не остаётся никакого иного смысла, как удержание бытия в потоках вещества, энергии и кодификации путём выхода за пределы.

Однако, и первая знаковая система, присущая всем живым организмам была бы невозможна, если бы в её основе не лежала универсальная отражающая способность нашей материальной субстанции, которую по справедливости следует назвать нулевой знаковой/сигнальной системой. Знак, таким образом, проявляет себя во всяком процессе отражения: когда частицы газопылевого облака оказываются захвачены гравитационным полем, и отражая его свойства, приходят в соответствующее движение; когда Наконец, теперь мы можем вполне отчётливо дать определение знаковой трансгрессивности. Знак — это производная всякого отражения, показывающая направление и скорость его движения, обладающая предельным минимумом бытия, что вынуждает знак скользить по поверхности материи-формы вслед за её складываниями и разворачиваниями, делая его покой невозможным. В этом отношении знак подобен фотонам, которые не имеют массы покоя — в то время как знак не имеет бытия покоя, беспрестанно выходя за свои пределы и выводя за предел предела те сущности, которые его порождают. Однако, было бы ошибочно противопоставлять знак и отражение, знак и сущность — потому что знак в отличие от фотона, с которым мы выше его сравнили, не отличается от своего движения. Иными словами, осуществление знака и движение отражений — это одно и то же, два разных словосочетания для обозначения одной и той же сущности. Здесь мы сталкиваемся с известным противоречием: а как же быть с теми отражениями, посредством которых существует знак? Как соотносятся между собой знаки, составляющие этот текст и то скольжение отражений по поверхности субстанции, одним из промежуточных моментов которого они являются? Дело в том, что эту буквы, слова и предложения являются знаками лишь в той мере, в которой мы не привязываясь к ним, движемся дальше в потоке отражений по некоей линии или траектории, которую можно назвать линией смысла, и о которой будет сказано ниже. Слова и буквы в таком случае сами по себе не значат ничего, а значение у них появляется тогда, когда они переходят в нечто иное. Сами же по себе они суть отражения, о чём будет подробнее сказано в десятом пункте, где будет раскрыта феноменологическая сущность знака, делающая возможным переход от грамматологии к феноменологии в рамках диалектического материализма.

2. Материальность

Также следует вспомнить об антиплатонической диалектике, и опровергнуть метафизические домыслы о какой-то “идеальности”, якобы присущей знакам, которые со времён возникновения “семьи, частной собственности и государства”, а также целого гнезда связанных с ними реакционных институтов понимались и понимаются как служебные придатки. или воплощения некоей трансцендентальной Идеи, как в объективистско-религиозной, так и в субъективистско-гуманистической трактовке. В самом деле, знак в обоих его аспектах, и в его собственном динамическом существовании как движении, и в феноменальном статическом инобытии, никогда не отсылает ни к какой Идее, или абстрактной сущности по той простой причине, что никаких Идей в платоническом смысле этого слова, просто-напросто нет, и никогда не было в реальности. Философское понятие “идеи” — это пустой знак, которому не соответствует в реальности никакая сущность. Классический пример идеи стола как самотождественной, единой и неделимой сущности рассыпается, когда шизоид начинает её рисовать, осуществляя тем самым опровержение утверждения путём наглядного доведения до абсурда. На самом деле, все знаки в обеих их аспектах материальны, потому что сущность материи — это и есть бытие, так что ничто реально существующее не является ей чуждым. Ведь все статические знаки-явления, будь то буквы на странице, или звуковые волны, или электрохимические импульсы и нейронные связи в мозгу — являются материальными — а что касается динамических знаков-трансгрессоров, то что движение является атрибутом материи, и ни движение без материи, ни материя без движения по отдельности не существуют — о том написано даже в советских учебниках по диамату, от любого из которых в этом отношении значительно больше пользы, чем от всех сочинений феноменологов и позитивистов вместе взятых. Более того, следует сказать, что вследствие свой материальности знаки являются не только статическими или динамическими, но также статистическими и стохастическими, в своём бесконечно расщепляющемся движении вычерчивающими распределённые траектории, дробные поверхности и дырявые пространства. Знаковые поля и смысловые пространства. Во всяком случае, карты эволюции, экономики, мозга и интернета являются собой результаты таких движений, немыслимых и не мыслящих вне имманентной им стохастики, распределения, гилехронотопических и смысловых промежутков.

3. Связуемость

Третье свойство знаков состоит в том, что они способны устанавливать связи друг с другом, причём в этом связывании можно выделить два полюса: спекулятивный и комбинаторный, каждый из которых является потенциальным, а на практике никогда не осуществляется в чистом виде, о чём мы скажем ниже, так что в действительности мы имеем всегда дело со смесью двух модальностей, осуществлённых в той или иной пропорции, в том или ином порядке. Первая модальность называется спекулятивной диалектикой, и реализуется в смысловых системах, где устанавливаются дву-однозначные последовательности знаков, примером которой могут служить классическая формальная логика суждений и силлогизмов, а также гегелевская диалектическая логика, формально строящаяся по принципу тезис-антитезис-синтез. Почему формула “тезис-антитезис-синтез” является лишь относительной формой выражения мыслей Гегеля, а не их сущностью, мы скажем ниже, так как именно это утверждают многие современные метафизики. Однако, вернёмся к спекулятивной модальности знаковой сегментации. Поскольку всякий знак является знаком знака, то представляется очевидным, что внутри всякого отдельного знака содержатся бесконечные множества иных знаков, являющихся для первого относительной субстанцией, тогда как тот для них, в свою очередь, служит пределом-формой-результатом движения. Таким образом, дву-однозначные фрактальные ассоциации знаков оказываются лишь частным случаем свободной знаковой комбинаторики, тождественной диалектике бесконечных взаимоопределяющих.

Вторая модальность реализуется в тех ситуациях, когда осуществляется свободная ассоциация и диссоциация знаковых групп. Состояние системы, действующей в такой модальности, в пределе образует бесконечномерное векторное пространство, называемое также планом консистенции, в котором смысловые линии знаков будут ассоциировать и диссоциировать всеми возможными способами. Однако такое состояние является противоречивым в силу своей избыточности, так как в числе всех возможных способов оказываются и спекулятивные диалектики, имеющие тенденцию к структурированию, и переводящие систему в априорно смешанное состояние. Данная гибридность в свою очередь имеет тенденцию перемежать пространства и территории обеих модальностей уже не всеми абстрактно возможными, но всеми со-возможными способами, согласно устанавливающимся в ходе их взаимодействия закономерностям. Тем самым знаковые системы обладают имманентным аппаратом, осуществляющим различение совозможных и несовозможных знаковых событий, который также может быть назван абстрактной машиной и Логосом, имеющим форму решетчатой поверхности или полупроницаемой мембраны, что суть одно и то же.

Таким образом, смешанный режим делает возможным мышление, адекватное реальности — впрочем, речь не идёт о мышлении какой-либо личности, поскольку личность — это всего лишь идеологический предрассудок. Речь идёт о мышлении реальностью самой себя, адекватность которого не является предзаданной, и потому всегда сохраняет качество возможностности как производительного потенциала, удерживаемого в качестве такового посредством диалектики избытка, регистрирующегося на планах имманенции, консистенции и трансценденции. Именно такой смешанный режим, а не голую спекуляцию, как то безосновательно утверждают Поппер и обманутые им граждане, мы находим и в гегелевских, и в марксистских текстах. Так, во всех текстах Гегеля внутри дву-однозначной схематики работают знаковые множества, изощрённо и хитроумно состыковываясь, так что результатом всего этого движения оказывается не что-нибудь, а абсолютная идея, выражающая единство теории и практики, познания и преобразования мира. То же самое верно и для Капитала, чья логика выгодно отличается от гегелевской в сторону материалистичности и диалектичности, так что множества не заковываются в дву-однозначные спекулятивные рамки без теоретической необходимости, выражающей необходимость соответствия книжных знаков знакам политической экономики. Впрочем, это соответствие ни в коем случае не претендует на то, чтобы быть копией или иконой внешнего предмета, как то утверждают идеалисты, до сих пор не разуверившиеся в спиритуалистических догмах — соответствие книжных знаков знакам внекнижной действительности устанавливается при помощи механизма, обратного иконографии (в самом широком смысле — как утверждения о проекции самотождественных оригиналов на бескачественный материал). Этот механизм работает как скепсипоэзис, или анти-память, воссоздавая отражения внешнего как симулякр симулякра. Адекватность же симуляции есть результат феноменографической рефлексии, интегрирующей и дифференцирующей распределённые множества симулякров в ходе их собственного производства вплоть до двойной трансгрессии безотносительности к функциональности, и функциональности к знанию.

4. Осмысленность

Следует осознать, что смешанный режим со всеми его вариациями сам производится реальностью, вместе с его адекватностью или неадекватностью ей. Таким образом, движение двойной трансгрессии безотносительности к функциональности, и функциональности к знанию, есть движение рефлексии или осмысления, так что линии, по которым движутся, и которые отмечают знаки, есть не что иное, как линии смысла. Именно в этой перспективе и следует понимать идеи раннего Делёза о производстве смысла нонсенсом, как согласовании безотносительных друг к другу смысловых линий объективных знаковых систем, как одной из двух тенденций смыслового или знакового пространства, состоящую в движении знаков от абстрактного к конкретному. Вторая тенденция, обратная названной, или движение от конкретного к абстрактному, и от связанного к безотносительному также участвует в движении осмысления, низводя несообразные с взаимодействительностью смыслы в область виртуального и потенциального, откуда они могут быть вновь мобилизованы в подходящий момент. Впрочем, сущности абстрактного и конкретного переплетают свои становления и осуществления, формируя различные уровни абстрактности и конкретности, базирующиеся на множественных и вариативных операциях смешения и сепарации элементов и отношений системы. Эти смешения и сепарации непосредственно участвуют в производстве реальностью самой себя как адекватной или неадекватной себе самой, так экспоненциальное производство новых форм и объектов субстанции ограничивается принципом совозможности, исключающим те элементы реальности, которые оказываются ей локально несовозможными, так как в конечном итоге все реальные взаимодействия локальны. Впрочем, нелокализуемое надстраивается над локальным и подстилает его бытие так, что является и причиной его, и следствием, омывая реальное со всех сторон, вырабатывая его из своей распределённости и деконструируя несообразные элементы и отношения в себя обратно. То же справедливо и для всех частных случаев, к числу которых относят производство адекватности применительно мира явлений и мира знаков. Таким образом, мы можем лучше объяснить механизмы идеологии как неадекватной смысловой сети, выражающей неадекватное состояние общественного производства, так как всякий знак в конечном итоге является осмысленным и следовательно, адекватным в той мере, в какой он выражает адекватность сущности. Из чего следует рекурсивность категорий симуляции и адекватности, а также тождество последней с сущностью смысла, срастворённого пространству нонсенса. Особенно хорошо это можно проследить на примере биологической эволюции, когда множества обособленных протоплазматических капель в процессе вариации закрепляли свойства отражать значимые явления, типические реакции на которые содействовали удержанию этих экзистенций в потоках окружающей среды. То же самое будет справедливым и для общественного производства любого из полных исторических тел, для эволюции языков, человеческого мозга как в процесс онтогенеза, так и для филогенеза нервной системы в целом. Весь же мир знаков в целом возникает из значимых феноменов, на двойной поверхности складок материи-формы, что и является диалектико-материалистическим определением осмысленности как имманентного свойства всех знаковых систем.

5. Картографичность

Картографичность знака также с очевидной ясностью следует из предыдущих рассуждений. Ведь если мы различаем феноменально-статическую и динамически-трансгрессивную стороны знака, то ясно, что мы имеем дело со своеобразной интерактивной картой, по которой движутся перерисовывающие её линии смысла, и которая сама ими соткана. Впрочем, эта картография является не только знаковой, но и значимой, поскольку территориализует диалектическую игру означающего и означаемого, открытую некогда структуралистами, но так ими и не понятую по причине невежества оных в философии диалектического материализма. Означающее и означаемое это не какие-то идеальные сущности одного лишь человеческого языка, а стороны материальных объектов, с которых и на которые приходят и уходят отражения. Распределённая поверхность электронного облака, сообщившая импульс электронной оболочке соседнего атома есть объективное означающее, а поверхность, принимающая данное отражение есть объективное означаемое. Таким образом, между понятиями означающего и отражающего, означаемого и отражаемого нельзя найти ни малейшей тени различия.

А когда действие знака переносится в область материальных объектов, тогда становится возможным и необходимым проследить траектории их движения. Траектория частицы, под воздействием броуновского движения описывающей в растворе кривую, покрывающую плоскость значит для семиотики гораздо больше, чем гадания над словами человеческого языка, оторванными от их материального содержания, чем в основном и склонны заниматься разного рода казённые филологи и подобные им реакционные интеллигенты. Совокупности подобного рода траекторий, или линий смысла для той или иной системы и составляют карту знакового распределения, отмечая относительные скорости, интенсивности и вытекающие из их взаимодействия закономерности. Применительно к области исторического материализма они принуждают нас рассматривать исторической процесс как объективную картографию реальностью самой себя; а в области политического материализма ставят вопрос о необходимости картографии империализма, проблематика которого заданы в Капитале, Империализме как высшей стадии капитализма, Капитализме и шизофрении, а также Империи Хардта и Негри.

6. Вариативность

Вариативность знака в его элементарных проявлениях всем нам известна. Одно и то же слово, как пример языкового знака, может иметь разные значения; а разные знаки — один и тот же смысл. Однако, ситуация меняется, когда мы ведём речь вариативности объективных знаков, не знающих антропоцентрических ограничений, которые на них накладывают невежественные филологи, семиотики и им подобные интеллигенты. Но поскольку нужно с чего-то начать, то предположим, что имеется множество знаков, определённым образом актуально связанных друг с другом. Заменим один из них на аналогичный знак — и все остальные знаки множества, прямо или опосредованно с ним связанные претерпят то, что называется бестелесной или виртуальной трансформацией. Сами знаки внутри себя никак не изменились, но изменилось их отношение к своему иному, распространённому во внешнем. Однако и изменённый знак может быть заменён иным, едва от него отличимым, и снова событие бестелесной трансформации затронет всю совокупность знаков, с ним связанных. Теперь допустим, что данный знак будет претерпевать бесконечно малые изменения с бесконечной скоростью — и в таком случае система знаков придёт в движение, и будет изменяться сообразно изменениям изменяющегося, впрочем, ничего не меняя в своих собственных элементах, а только в отношениях между ними. Однако линейный процесс изменения одного из знаков продолжает оставаться частным случаем до тех пор, пока мы не принимаем возможность бесконечного расхождения смыслов в любой точке дифференцированной череды знаков, или их диссеминации. Знаковая диссеминация по определению превосходит всякое реальное определённое, и располагаясь в области виртуального, производит бесконечные множества равно реальных вариантов знаковых трансформаций. N-мерная метаграмма. Наконец, примем относительность диссеменирующего знака и допустим вариации с разными скоростями и направлениями для всех знаков множества, оставляя за каждым из них статус точки отсчёта и вычитая из множества единый центр, которого, впрочем, у нас не было с самого начала. Тем самым мы получаем пространство вариации как ТбО знаковой системы, очерчивающее виртуальный предел его вариации, из тёмной неопределённости которого актуальная система черпает свои возможности, и в котором все её знаки переплетают свои осуществления.

7. Симулятивность

Свойство симулятивности, о котором было отчасти сказано выше, помимо уже сказанного, состоит в том, что знаки чужды всякой абстрактной сущности, и их статическая часть распростёрта в плоскости феноменов, а динамическая часть — в линиях смысла, перпендикулярных ей. Интересно, как при этом возникают эффекты феноменальности смысловых линий — от того, что их движение проецируется на плоскость, и эту-то проекцию невежественные люди часто склонны и принимать за сам смысл. Симулякр же, как уже было сказано, всегда симулирует не какую-то самотождественную Идею, как это предполагал Платон, а иной симулякр, который также является искажённой копией иного симулякра, и так — до бесконечности. И поскольку у знаков нет и не может быть никакой абстрактной самотождественной сущности, то из этого следует, что все они, и в статической, и в динамической ипостасях, являются симулякрами по определению.

8. Окказионализм

Окказионализм, или внешняя причинность — свойство, общее как для знаков, так и для явлений. Это значит, что ни отдельные знаки, ни мир знаков в его целокупности не обладают качеством самобытия, так что всё их движение и существование является обусловленным движением и существованием чего-то отличного от них самих, а именно — материальной субстанцией. Следовательно, ни один знак не является причиной другого, как то происходит по мнению разного рода идеалистов, приписывающих знаковым последовательностям самосущий характер — и притом только языковым, так как по их мнению, в природе знаки не существуют, каковое мнение мы опровергли выше. Например, когда происходит смысловой переход между знаками в ходе чтения, например, книги — то знаки-траектории только выражают движение отражённых форм или феноменов по поверхности материальной субстанции, что в свою очередь обусловлено движением самой субстанции в форме страниц книги, оттисков типографской краски, электромагнитных волн видимого спектра, аппарата зрения и так далее, вплоть до сущности каждого из элементов, полиморфной модальности всех сущностей и безначального атрибута субстанции как последнего и имманентного предела причинно-следственного ускользания смысловых линий.

9. Рационализм

Все знаки так или иначе причастны рациональному мышлению, как и любые другие материальные формы. Однако, по причине их окказионализма, знаковая рациональность может быть определена как способность материи исчислять формы знаков и смысловых линий в любой момент времени, что достигается путём рефлексии складок материальной субстанции, по причине множественных взаимосвязей достигающих взаимной адекватности. Однако, двойная трансгрессия от безотносительности к функциональности и от функциональности к знанию задействует знаковые коллективы таким образом, что знание оказывается не только результатом, но и причиной всего движения как онтологическая сущность движения от абстрактного к конкретному. Иными словами, знание как мета-знаковая относительная субстанция, возникающая при некоей минимальной знаковой комбинации, способной адекватно отражать субстанцию абсолютную, оказывается затравкой для дальнейшего процесса кристаллизации элементов и отношений системы, запуская автокаталитическую реакцию исторического прогресса, итогом которой является совершенная индивидуация и диверсификация всех экзистенций системы, развёрнутых в прояснённой их собственной симуляцией материальной среде. Рационализм знаков означает их сопричастность историческому прогрессу, осуществлённому как гегельянская хитрость космического разума, впрочем первёрнутая с головы на ноги, на прочную почву диалектического материализма, в результате действия которой все экзистенции достигают состояния абсолютной детерриториализации на поверхности полного общественного ТбО, уводящего за пределы общественной истории.

10. Феноменальность

Наконец, следует сказать, что всякий знак является производной от феномена. Это действительно так, потому что всякому знаку свойственно так или иначе являться — в противном случае ни о каком знаке мы вести речь не можем. Буквы на странице, для того, чтобы вычерчивать линию смысла, должны являться в потоках электромагнитных волн, на сетчатке глаз, в электрохимических реакциях зрительного нерва, и так далее. То же самое будет, если мы возьмём любой другой пример из первой и нулевой знаковых систем: живые организмы воспринимают знаки окружающей среды, потому что она им является — и точно так же химические, механические, квантовые и иные тела воспринимают знаки друг друга лишь в явлениях. Таким образом, между явлениями и знаками имеется определённая связь: знаки не существуют вне мира явлений — точно так же, как те и другие не существуют вне материи как единого бесконечного субстрата того и другого. Это значит, что непосредственной сущностью всякого знака является поток феноменов в n-мерном гилехронотопе, а сами знаки выступают как производные этого движения и обладают потому размерностью n-1, будучи по этой причине сопричастными плану консистенции. Также и феноменология знаков не имеет ничего общего с антропоцентрической феноменологией Гуссерля и его последователей, которая в свою очередь есть не более чем суеверная и антинаучная разновидность субъективного идеализма. Знаки являются в соприкосновении складок материи, которые собственно и образуют мир феноменов как предмет диалектико-материалистической феноменологии. Рекурсивная формула, утверждающая, что знак есть знак знака, и в своей имманентности отсылает только к иным знаковым сущностям, имеет свой предел алеаторной комбинаторики, в котором знак раскрывает свою феноменологическую природу как знак явления. И материальная сущность, производящая и то и другое, как предел предела.