Предисловие

Данная статья относится к периоду 2014-го года и посвящена диалектико-материалистическому переосмыслению принципов феноменографии как философской науки о природе явления как отражения — а также критике феноменологии как субъективистской трактовке природы явлений как явлений-для-субъекта.

Введение

Итак, как мы выяснили в предыдущей статье, посвящённой материалистической трактовке грамматологии, всякий знак отсылает в конечном итоге к миру явлений, являясь производной от его элементов. Теперь мы можем подобным же образом сформулировать основные свойства феноменов, и узнать, возможен ли переход от них к миру материальных, телесных сущностей, и если да, то каким образом.

1. Материальность

Прежде всего следует сказать, что всякий феномен есть отражённая форма, скользящая по поверхности некоего материального субстрата. Об отражениях как переходящих формах мы уже сказали выше, в начале гносеологии, и теперь можем доказать их тождество рассматриваемым феноменам. В самом деле, феномен несомненно является некоей формой, что признаётся даже нашими противниками-идеалистами, и для того, чтобы доказать тождество явления и отражения необходимо выяснить, существуют ли феномены, никак не связанные с материальным субстратом, а представляющие собой самосущие нематериальные формы, как то проповедовал некогда Беркли, Мах, Авенариус, Гуссерль, Поппер и прочие путаники и солипсисты. Но утверждение, будто существуют нематериальные формы — нелепо, так как доказано всей практикой общественного производства, что материя и форма не существуют по отдельности, и нигде в природе ни бесформенная материя, ни нематериальные формы не встречаются. Ведь утверждающие существование нематериальных форм противоречат логике и здравому смыслу, так как отрицая их субстанциональность, согласно которой форму всегда принимает нечто, то есть некая субстанция — но возможность существования многих субстанций (во всяком случае, субстанций абсолютных, так что с оговоркой всё же допустимо говорить о субстанциях относительных, в аристотелианском смысле этого слова, в конечном итоге всё равно сопричастных единой материальной абсолютной субстанции) была опровергнута ещё Спинозой в 17-м веке, следовательно возможно существование только одной субстанции — которую все и называют материей. Из отрицания того факта, что ту или иную форму всегда принимает нечто, следует вывод, что форму должно принимать не нечто, а ничто. Но поскольку ex nihilo nihil est — из ничего ничего не бывает — то ясно, что никакую форму ничто принять не может, следовательно, феномены имеют материальный субстрат. следовательно, они по определению тождественны отражениям на поверхности вещей, что и требовалось доказать.

2. Субстратная вариативность

Второе свойство феноменов касается вариативности их материального субстрата, так что один и тот же феномен может быть порождён всеми возможными способами, а не каким-то одним. В самом деле, если я вижу перед собой стол, или кошку, или ещё какой-то феномен, то из этого никогда нельзя с абсолютной точностью установить, что этот феномен порождает реальный стол или реальная кошка, а не что-либо иное, будь то естественная галлюцинация или искусственная галлюцинация, как в знаменитом умозрительном примере “мозг в банке”, который за всё время его существования философы-позитивисты четырёх сортов: старые, новые, логические и аналитические, так и не смогли внятно истолковать, повторяя бредни епископа Беркли трёхсотлетней давности о том, что будто бы из этого следует несуществование объективной реальности, так как его иллюзию создаёт какая-то личность — будь то бог или сверхмощный компьютер. Однако, даже если мы предположим, что и в самом деле, наш мозг плавает в какой-то колбе, и ощущения внешнего мира симулируются компьютерной матрицей, и таким образом скрывают отсутствие воспринимаемых объектов — то это не отменяет для них необходимости быть произведёнными на вполне материальных вычислительных машинах, которые и служат явлениям матричного стола или матричной кошки реальным субстратом. Можно пойти дальше, и предположить, что и тот компьютер. который симулирует для нас всю полноту ощущений, сам вычисляется в другом компьютере более высокого порядка, который является таким образом такой же матрицей, что первый для нас. Однако решается такая ситуация также, как и первая — только в данном случае мы имеем дополнительный порядок феноменов, все слои которых в конечном итоге упираются в материальный субстрат. И сколько бы мы ни умножали в данном примере количество матриц, симулирующих друг друга или какие-либо сознания, в конечном итоге мы всё равно приходим к утверждению объективной реальности, в плоскости который на самом деле и будут распростёрты все слои феноменов, потому что нематериальных форм не бывает, как мы это доказали выше. А раз так, то и все претензии солипсистов в очередной раз оказываются опровергнуты, как противоречащие сами себе, и потому — пустые.

Вместе с тем, согласно диалектическому закону единства и борьбы противоположностей, необходимо избежать другой абстрактной крайности — метафизического учения наивного реализма, согласно которому субстрат познаваемых явлений всегда однозначно им соответствует. Такое утверждение опровергается исходя из приведённого выше примера, достаточно вспомнить и применить к нему теорию вероятности, согласно которой в актуальной бесконечности беспредельной природы конечные комбинации материальных элементов повторяются бесконечное множество раз, подобно тому, как при выбрасывании бесконечного множества игральных костей их конечные комбинации будут беспрестанно повторяться. Однако, если одна и та же конечная комбинация материальных элементов может быть достигнута различными способами — как например один и тот же младенец может родиться от женщины, развиться в искусственной машине для выращивания эмбрионов, быть напечатанным на трёхмерном принтере из заранее выращенных и дифференцированных клеток, или стохастически собраться в космическом пространстве подобно больцмановскому мозгу, из случайных флуктуаций физического вакуума — и при этом ничто не мешает всем элементам его тела быть идентичными друг другу во всех четырёх случаях — то тем более нет ничего невероятного в том, что одно и то же явление может возникнуть по самым разным причинам, коль скоро ни то ни другое не противоречит законам природы. Поэтому учение наивного реализма и оказывается метафизическим, и должно быть нами отвергнуто как ложное вместе с идеалистическими бреднями о нематериальных призраках, так как если в бесконечной природе одни и те же феномены возникают на различных субстратах, то никто не может утверждать, что он не находится в той самой вселенной, где стол — не стол, кошка — не кошка, и он сам — не он, а всё названное — просто-напросто компьютерные образы, симулированные в матрице, которая симулирована в матрице второго порядка, та — в матрице третьего уровня, и так — 382 миллиона раз, к примеру.

Впрочем, на этот счёт существует ещё третье заблуждение, согласно которому неопределённость субстрата феномена существует только в нашем уме, постольку-поскольку мы её ещё не познали, а на самом деле субстрат является абсолютно однозначным и тождественным самому себе. Однако такое предположение при ближайшем рассмотрении оказывается метафизическим, так как на самом деле всякий субстрат пребывает для нас в состоянии виртуальной неопределённости, существование которой доказано научными изысканиями в области квантовой физики. Из этой виртуальной вариативности следует, что всякий феномен производится всеми способами сразу, которые сосуществуют в виртуальности одновременно, что и является определением категории виртуального.

Четвёртое заблуждение, очень тонкое и изящное, было совсем недавно сформулировано в рамках спекулятивного реализма его знаменитым поборником Квентином Мэйясу, согласно учению которого феномены производятся так называемым гипер-хаосом, который понимается автором как бессубстанциональный абсолют наподобие гегелевского, из которого к тому же вычеркнут закон противоречия, на котором держится вся гегелевская система. Что касается бессубстанциональности, к которой приводит провозглашаемое Мэйясу отрицание принципа достаточного основания, а относительно попытки опровергнуть противоречивость природы можно сказать, что товарищу Мэйясу следовало бы прочесть предварительно Диалектику природы Энгельса, или даже советский учебник по диамату, чтобы не говорить и не писать таких глупостей, и не позориться перед всеми образованными людьми. Поскольку противоречивость субстанции — это также онтологический вопрос, то нетерпеливые читатели могут открыть соответствующую страницу, а для остальных мы скажем, что попытка построения спекулятивного реализма или спекулятивного материализма на подобных основаниях, страдает недостатком как спекулятивности, так и материалистичности. С позиций диалектического материализма ответ товарищам, называющим себя материалистами спекулятивными, может быть выражен в следующей форме: материя как бесконечная субстанция всех вещей производит конкретные сущности всех объектов, которые и являются непосредственными субстратами соответствующих феноменов посредством бесконечных модусов, каждый из которых может быть определён как сущность сущности, соединяющая конкретную относительно бесконечную сущность с актуальной бесконечностью атрибута. Но поскольку, как мы выяснили выше, производство феноменов лежит в области виртуального, которому присуща имманентная неопределённость, то модальность как способ производства актуального из виртуального также оказывается обладающей вариативными свойствами виртуального. Иными словами, речь идёт не о гипер-хаосе, который существует не на самом деле, а только в воображении товарища Мэйясу и тех, кто ему верит, а о полиморфной модальности как реальном способе производства конкретных сущностей и их явлений.

Таким образом, отвергнув все метафизические крайности мы приходим к диалектическому пониманию вариативности феноменального субстрата, производимого полиморфной модальностью столь же неопределённой, сколь и реальной, выходящей за пределы ошибочных и локальных представлений солипсизма, наивного реализма, субъект-объектной дихотомии и спекулятивного реализма, так что это движение от абстрактного к конкретному может быть изображено в виде следующей схемы:

3. Симулятивность

Симулятивность есть третье свойство феноменов, вытекающее из наших предыдущих рассуждений. Здесь нам следует разобраться подробнее с категорией симулякра, чтобы избежать его распространённого, но вульгарного истолкования как явления, вовсе не имеющего никакой сущности. Такое определение является ошибочным, так как симулятивность предполагает отсутствие абстрактной, а не конкретной сущности. Конкретная сущность определяется как совокупность отношений, производящая тот или иной конкретный объект или его явление. Абстрактная же сущность есть некий неподвижный, неделимый и несоставленный “образец” или “идея” в платоническом смысле этого слова. Ясно, что в реальности таких идей, конечно, не существует и существовать не может. Поэтому данное свойство феноменов можно представить в виде следующей геометрической метафоры: представим конкретную сущность как множество движущихся элементов и отношений между ними, вырисовывающихся из неопределённости виртуального, а мир феноменов как плоскость, перпендикулярную направлению движения конкретной сущности, на которую эта сущность и проецируется. Эта плоская поверхность вещей, в которой распределяются все феномены, и выражает их симулятивность, или отсутствие абстрактной сущности, так что не Единое переходит в Многое, а Многое переходит в Многое. Концепт симулякра как выражения конкретной множественной и материальной сущности, таким образом, упраздняет платоническое или метафизическое представление о симулякре как несовершенной копии совершенного Оригинала. Концепт Оригинала, или Образа, если мы рассматриваем христианизированную версию платонизма, принёс немало вреда лучшим умам, однако только диалектический материализм способен выдвинуть достаточно эффективные средства как против самого объективного метафизического идеализма, утверждающего существование абстрактных сущностей, так и против его субъективно-идеалистической критики в лице юмизма, берклианства, и бесчисленных разновидностей феноменологии и позитивизма, представители которых либо смешивают явление с сущностью, либо вовсе отрицают существование сущностей и субстратов.

Однако, что мы можем сказать относительно форм существования феноменальной плоскости? Здесь перед нами встаёт старая проблема качества и количества, принимающая применительно к данной проблеме вид вопроса о цвете и форме — что они такое собой представляют, и каким образом они могут быть помыслены? Разрешить этот вопрос нам поможет алеаторная диалектика, сформулированная Жилем Делёзом и Феликсом Гваттари применительно к телу без органов как плану неоформленной материи, вытканному линиями ускользания в пространстве вариации. Делёз и Гваттари выделяют в теле без органов два измерения: план консистенции и план имманенции, первый из которых представляет собой длину, а второй — ширину плана неоформленных материй и неформальных функций. Иначе говоря, план консистенции есть поле распределения относительных скоростей неоформленных потоков вещества, энергии и кодификации, подобное вариативному векторному полю — а план имманенции есть поле распределения качественных интенсивностей, или аффектов, подобное вариативному силовому полю. Таким образом, форма феномена как явление чисто количественное, определяется распределением потоков и скоростей на плане консистенции, а цвета, тона и им подобные качественные стороны явлений определяются индивидуациями аффектов и интенсивностей на плане имманенции. Тем самым, вся проблема цвета и формы решается в нескольких предложениях за счёт её подключения к мощным концептам диалектического материализма, тогда как современные буржуазные философы-идеалисты, или, лучше сказать, идеологи аналитического позитивизма, соорудили вокруг неё целое схоластическое гнездо псевдопроблем, не стоящих выеденного яйца, так что по их мнению, цвета и тому подобные интенсивности есть какие-то субъективно-чувственные “квалиа”. В действительности, понятие “квалиа” является не адекватным реальности, а бессмысленным и пустопорожним, так как основано на смешении категорий качества, количества, этовости и таковости, которое в свою очередь, вписано в ложное различие между познающей личностью (вера в которую — религиозный предрассудок) и познаваемым объектом (который опять же ложно воображается мёртвым и бездеятельным), тогда как на самом деле познавательный процесс осуществляется в складке материи-формы, лежащей по обе стороны познавательного процесса, и неведомой лишь таким солипсистам как Рассел, Поппер, Виттгенштейн, Льюис, Деннет, а также всем, кто уверовал в их солипсические лжеучения.

4. Картографичность

Четвёртым из известных свойств феноменов является картографичность, согласно которому всякий феномен представляет собой не некую абсолютно точное отображение свойств, в качестве представления которого в повседневную речь вошли такие слова как фотография или калька, а также фразеологизм “один-к-одному”, выражающий представление о равенстве копии и оригинала как неких единичных целостностей — а скорее нерепрезентативное, даже карикатурное в философском смысле этого слова изображение карты движущихся потоков вещества, энергии и кодификации, которыми соткана конкретная сущность всякого явления. Рассмотрим это на примере перехода феномена с поверхности дерева на поверхность мембран нашего головного мозга. Когда поток электромагнитных волн, или поток фотонов, что суть одно и то же, колотит по поверхности древесной коры, то он не создаёт отражение способом, прямо противоположным “фотографии” в её идеологическом представлении. Скорее речь идёт о том, что материя светового потока вступает в отношения взаимной кодификации с корой дерева, результатом каковой кодификации и становится возникновение двойного отражения — коры в свете и света в коре, причём в обоих случаях полная картина ускользает по причине фрактальности площади соприкосновения двух поверхностей: изогнутая складчатость коры и квантованность потока электромагнитных волн в любой момент времени позволяют соприкасаться лишь участкам поверхностей, а не им обеим сразу. Это и называется тем самым “соприкосновением без соприкосновения”, о котором мы говорили в начале гносеологии, сопровождающим всякое отражение материальных форм. Из этого следует очередное свойство явлений, ещё более подрывающее основы теории репрезентативности феноменальной плоскости.

5. Окказионализм

Окказионализм, или внешняя причинность есть пятое свойство феноменов. В лаконичной формулировке оно значит, что феномены, сменяющие друг друга не являются причиной друг друга — post hoc est non propter hoc — после не значит вследствие. Иначе говоря, каждый феномен производится отдельно от других подчиняясь изменениям в сущности, по причине перестановки её элементов и изменению отношений между ними в любой момент времени. Это значит, что феноменальный порядок лишён самобытия, и феномены, взятые в отрыве от сущности рассыпаются точно так же, как не скреплённые страницы, как ворох сухих листьев, как крыша без подпорки, как спотыкающийся человек, у которого из–под ног уходит опора. При подробном рассмотрении данного свойства становится ясной интеллектуальная и познавательная нищета всякого субъективного идеализма, который отрывая феномены от их субстанционального субстрата, в котором осуществляется реальная причинность, впадает в противоречия, ясно свидетельствующие о его ошибочности.

Это различие между порядками прямой и внешней причинности является важным для понимания научной картины мира, для критики идеологии и повседневного языка как одного из её носителей, а также для педагогических и юридических практик, в которых порядок следования феноменов принимается за порядок реального взаимодействия, что ведёт к наказанию невиновных людей, когда феномен человека, к примеру, убившего другого человека принимают за реальную причину убийства, тогда как в действительности это мельчайшие частицы материи сталкиваясь друг с другом в рамках определённой сети общественных и физиологических отношений произвели это прискорбное явление. В случае же, когда правовая система создаётся невежественным в науке и философии обществом, смешивающим прямой и внешний, сущностный и феноменальный порядок, к глупости, невежеству и нерациональности системы элементов, повлекшей смерть человека, присовокупляют другую, часто ещё большую глупость, причиняя дополнительные страдания преступнику вместо того, чтобы сделать его рациональным и следовательно полезным членом общества.

6. Мгновенность

Мгновенность, шестое свойство феноменов, обозначает, что феномены имеют длительность, стремящуюся к нулю, и потому на практике никогда не воспринимаются по отдельности, но всегда бесконечными континуальными множествами, заполняющими временные промежутки восприятия. Данное свойство является результатом бесконечной складчатости материи, явление которой невежественные в науках и философии люди склонны называть бесконечной делимостью, и, приходя в результате этого к разным нелепым противоречиям, часто впадают в мистицизм, полагая в основе всех вещей бога-творца — притом как правило кондового, с бородой, на троне, в окружении крылатых ангелов в льняных пижамах, и прочими столь же благочестивыми, сколь и суеверными атрибутами. Данное понимание складчатости как делимости, не имеет никакого научного или философского основания, а берёт своё начало в мелкобуржуазной идеологии вульгарного или механистического материализма, которая была усвоена тогдашним научным сообществом по причине неразвитости средств производства и, следовательно, средств познания объективной реальности. Данное ложное противоречие, между прочими, попало в знаменитую книгу Иммануила Канта “Критика чистого разума”, и все желающие могут ознакомиться с приведёнными в ней аргументами за и против бесконечной делимости вещества, времени и пространства. Возникает же мгновенность феноменов из бесконечной складчатости материи следующим образом. Всякий феномен, как известно, возникает при перестановке материальных элементов, которые мы понимаем как складки плана материи-формы, так что его минимальное колебание и должно быть признано основой всякого нового явления, отличного от предыдущего. Но, если всякая складка уже является складкой складки, то для того, чтобы она изогнулась как-то по-новому, должна прежде изогнуться её часть. а до того — часть части. и так до бесконечности — то как вообще возможен феномен? Этот вопрос сродни старой апории Зенона про Ахиллеса и Черепаху, и решается тем же способом — за счёт бесконечной скорости сгибания, так что из соотношения бесконечной складчатости и бесконечных скоростей возникает всё многообразие определённых, или конкретных величин. Таким образом, мгновенная или нулевая длительность феномена не препятствует возникновению феноменальных потоков ненулевой длительности, точно так же, как нулевой размер геометрической точки не мешает множествам точек формировать измеримые и даже бесконечные фигуры в пространстве вариации.

7. Связуемость

Связуемость феноменов — свойство, выводимое из предыдущего, и заключающееся в том, что сменяющие друг друга феномены способны вступать друг с другом в некие связи, закономерность которых мы попробуем деконструировать. Самый простой и очевидный вид связи двух феноменов — это последовательное или параллельное совмещение. В первом случае мы синхронно совмещаем два смежно расположенных феномена — как например, когда мы видим стол и стул на фоне пола, то эти три феномена существуют одновременно и могут быть совмещены, рассматриваясь как одно явление. Во втором случае мы имеем дело с диахронической последовательностью, когда к некоему феномену в следующее мгновение, то есть стремящийся к нулю промежуток времени, добавляется следующий феномен. Очевидно, что в первом случае мы имеем дело с расширяющимся полем восприятия, а во втором случае — со стремящимся в бесконечность потоком явлений. Также можно выделить наложение (прошлое отрицается абстрактно), интеграция или снятие (предыдущий феномен отрицается-сохраняется в последующем), ассоциация — ряд феноменов осуществляется таким образом, что отдельные феномены становятся невоспринимаемыми, как кадры на быстро движущейся киноплёнке, диссоциация — ряд феноменов различаются друг от друга как кадры на неподвижной или медленно движущейся киноплёнке, ассоциация и диссоциация более высоких порядков работают с рядами рядов и так далее до бесконечности. Однако эта бесконечность предстаёт как нечто в высшей степени неоднородное, а такое состояние явлений, в котором все возможные явления чередуются и совмещаются всеми возможными способами, которые пребывают в неразрывном континууме, так что переход от одного вида связи к другому проходит всю полноту степеней дифференциальной градуации — как в означенном выше примере с мебелью феноменами будут любые произвольно выделенные из феноменального поля фрагменты, многообразие которых бесконечнократно перекрывает друг друга. Короче говоря, мир феноменов в результате деконструкции обнаруживает свой ризоматический характер, так что в нём в любой момент времени реализованы все возможные формы и комбинации явлений. Их параллельная и последовательная ассоциация и диссоциация, будь она непосредственной, или работающей с группами и фрагментами, впрочем, обусловлена соответствующими процессами в глубинах сущности, подобно тому, как машины нашего головного мозга раскладывают и ассоциируют группы и фрагменты явлений в своём самоосуществлении, в котором отражения не обладают ни малейшей тенью субъектности, которая полностью принадлежит сущности — или как в кинотеатре смена явлений на экране, их ассоциация и диссоциация, и весь порядок взаимодействия обусловлены не ими самими, но машиной, проецирующей изображения на поток электромагнитных волн как на пригодный для их записи носитель — а тот переписывает их на поверхность экрана.

И поскольку всякий феномен движется по складчатой поверхности материи-формы, точно так же, как кинокадры движутся по поверхности экрана с тем лишь отличием, что мы уже больше не различаем поверхность киноплёнки, поверхность потока электромагнитных волн, поверхность экрана, глаза зрителя и мембраны его головного мозга, то можно сказать, что хлопанье складок одной и той же субстанции по поверхности друг друга производит феномены как онтологическое мета-кино. Бесспорно, что аналогия между кинофильмом и явлением, между кинематографом и феноменографом — а именно таково наиболее подходящее название мира сущности в отношении мира явлений — является обоснованной самими процессами движения материи.

8. Релятивность

Релятивность — восьмое свойство явлений, выражающее свойство мира феноменов быть распростёртой поверхностью, проходящей через всю совокупность точек восприятия реальностью самой себя. Таким образом, мы имеем дело с материалистической реинтерпретацией лейбницеанской монадологии, так как согласно учению Лейбница, мир состоял из совокупности точек зрения на него, существуя диалектически, с одной стороны, в виде совокупности явлений окружающих предметов всем отдельным монадам, а с другой стороны — из самих реальных монад, которые с разной степенью чёткости воспринимают друг друга. Подобным образом, и в диалектико-материалистической феноменологии, мир феноменов существует объективно во взаимных отражениях взаимодействующих точек зрения, которые оказываются относительными, так как воспринимают не всю актуальную бесконечность отражений сразу, а только те её фрагменты, которые вступают с ними так или иначе в соприкосновение. Из этого следует существование относительного невоспринимаемого, то есть тех складок материи, которые не отражаются в данных рассматриваемых складках — как например, зеркало не отражает электромагнитные волны, которые проходят мимо него, не задевая его поверхности — а поскольку огромное большинство электромагнитных волн в этой вселенной проходят мимо любого отдельно взятого зеркала, то они и оказываются для него невоспринимаемыми не по природе, а по ситуации, так как ничто, кроме ограниченности зеркальной поверхности, не мешает ему воспринять ту или иную световую волну; объективного невоспринимаемого — то есть таких складок материи, которые в силу своих качественных особенностей, не взаимодействуют друг с другом вовсе, или вероятность их взаимодействия стремится к нулю — как например, солнечные нейтрино пролетают сквозь нашу планету насквозь, как правило не взаимодействуя с её веществом, так что поверхности Земли и нейтрино не воспринимают друг друга и не отражаются друг в друге; активного невоспринимаемого — то есть такого невоспринимаемого, которое намеренно уклоняется от восприятия, как например, хищник прячется за спиной жертвы, оставаясь для неё невоспринимаемым с умыслом её съесть — или профессиональный большевик, овладевший в совершенстве добродетелью хитроумия, путём искусного обмана скрывает свою экзистенцию от своих врагов и приводит их гегемонию к падению, а диктатуру — к удушению; наконец, абсолютного невоспринимаемого, или всей этой бесконечной природы в её совокупности, мощность многообразия которой бесконечно превосходит всякую возможность феноменологического, равно как и грамматологического познания. Это уже не абсолют кристально-светлой, парящей в надзвёздных пространствах самотождественной Идеи — но абсолют лживой поверхности, скрывающей тёмные провалы невоспринимаемой глубины, населённой неведомыми сущностями, мрачную эстетику которого воспел в своих произведения выдающийся американский писатель Говард Филипс Лавкрафт. Во тьме этой бездны реальность становится ужасающей (weird), потому что больше уже никакая субъективность не в силах её вынести. Тем не менее, в рамках диалектического материализма могут быть сформулированы методы распознавания этой полной, актуальной и абсолютной бесконечности в той степени, в какой сама эта полная, актуальная и абсолютная бесконечность производит для нас учение диалектического материализма.

9. Рациональность

Рациональность — свойство, выражающее причастность феноменов к рациональному мышлению, или, вернее сказать, что они выражают разумность феноменографа, которым они производятся. Несомненно, что сами по себе явления, равно как и знаки, могут выражать не только разумные, но и рассудочные процессы — но сам рассудок априори вписан в разум сущности, и является его локальным и несовершенным проявлением. Одним словом, воспроизводя на прочном фундаменте материалистической диалектики тезис Гегеля о единстве разума и действительности, мы приходим к выводу, что мир феноменов также не чужд рациональности, и его существование протекает в бесконечном разуме природы. Явления как отражения, скользящие по поверхности субстанции способны указать нам на мыслящее производство, являющееся их причиной, что является десятым и последним свойством феноменального мира.

10. Трансгрессивность

Трансгрессивность феноменов означает, что в своей конкретности явления обладают свойством выводить за свои пределы, к знакам, иным феноменам, и что самое важное — к сущности. Из этого следует, что явления повторяя основные свойства знаков, не чужды также основного из них, которое собственно и определяет сущность знаковости. Однако, трансгрессивность феноменов отличается от трансгрессивности знаков — она существует в качестве некоей прозрачности, когда сквозь феноменальную поверхность просвечивают умопостигаемые очертания телесных сущностей, реальных универсалий. Здесь мы вновь возвращаемся к пониманию знания как ви́дения, или, вернее сказать, единства восприятия и производства феномена. Киноаппарат, показывающий самого себя — феноменограф, вычерчивающий на своей поверхности собственную сущность. Но, что мы можем сказать о феноменографе как определённом субстрате мира явлений? Сказать о его машинной природе, о его существовании, о складчатости и телесности, и всех прочих его деталях, которые есть не что иное как универсалии, значило бы перескочить на территорию онтологии, тогда как нас интересует момент перехода, одним своим концом лежащий в мире явлений, а другим — в мире сущностей.

На этом всю диалектико-материалистическую феноменологию можно считать в основном законченной, что является её несомненным преимуществом в сравнении с феноменологией идеалистической, чьи писания столь же бессмысленны, сколь и бесконечны, а их бесполезность становится очевидной при рассмотрении того простого факта, что они не смогли научить даже своих авторов: Гуссерля, Хайдеггера, и иже с ними — диалектике классовой борьбы на стороне пролетариата за освобождение всего общества от тиранической диктатуры крупного финансового капитала.