Из множества выдающихся философов Рене Декарт был одним из тех, кто в значительной мере определил моё мировоззрение и способ философствования, наряду с античными атомистами, Платоном, Спинозой, Гегелем, Марксом, Лениным, Альтюссером, Делёзом, Хайдеггером, Фрейзером и Доукинсом. В целом, его философские идеи занимали меня давно, и в 2015–2016 гг. я даже начинал писать цикл статей о картезианской философии в плане дальнейшего развития метода радикального сомнения как условия доказательства существования материи. Однако в тот период застопорился, т. к. у меня не хватало категорий и их систематизации, исходя из которой можно было бы продумать существование материи как всеобщего объекта познания — так и методологию философской практики.

На сегодняшний день к числу статей, посвящённых философии Декарта относятся следующие:

1. Материализм радикального сомнения — о возможности материалистического решения вопроса познаваемости мира

2. Об основном вопросе философии — как возможно решение основного вопроса философии с точки зрения метода радикального сомнения

3. Всеобщее, особенное, единичное — статья о том, какова роль категорий всеобщего, особенного и единичного в системе диалектического материализма

4. Материя как субъект-субстанция — статья о том, как конституирована активность материальной субстанции с точки зрения различия диалектического и алеаторного материализма

5. Материализм, эмпиризм и рационализм. Часть 1 — статья о  материалистической пересборке новоевропейских истоков марксистской философии в учениях Рене Декарта и Джорджа Беркли

6. От субъекта к ризоме — статья о взаимосвязи концепта Ризомы с философией Декарта, марксизмом, новыми онтологиями и киберфеминизмом

Данная статья оказывается седьмой по счёту; на очереди — статья о сравнении философии Декарта и Локка и шире, новоевропейского рационализма и эмпиризма как двух источников материалистической диалектики.

Исходя из прояснения как структуры философского дискурса, так и идеи сборки, а также следующего из неё опровержения гуманистического мировоззрения, дело пошло вперёд. Методологическое значение идей Декарта остаётся ключевым для адекватного мышления и действия. В первой части письма о философской практике я уже писал о четырёх правилах картезианского метода, представляющих собой более популярное изложение идей, задуманных им по меньшей мере за 9 лет до этого, около 1628-го года в «Правилах для руководства ума», не публиковавшихся при его жизни. Преимуществом «Правил…» является большая детализация: яснее видно, как работала мысль философа, что у него отмечено верно, что можно дополнить, а где есть какие-то недоработки (последние встречаются ближе к концу работы — исходно им задумывалась книга на 36 правил, однако фактически сил хватило лишь на 18 правил с комментариями + 3 тезисно обозначенных и относящихся не столько к всеобщим нормам мышления, сколько к элементарной математике).

В целом можно записать в виде таблицы соотношение идей в «Правилах…» и в «Рассуждении о методе» следующим образом:

В статье »О философской практике, часть 1» эти правила обозначены как принципы адекватности, делимости, энумерации и полноты. Вслед за этим идёт уточнение понятия адекватного как ясного и отчётливого — то есть понятного самого по себе и в сравнении с другим. Аналогично идея неадекватного расщепляется на тёмное как непонятное само по себе вследствие отсутствия предмета для сравнения — и туманное как непонятное вследствие изобилия различий, затрудняющих понимание настолько, что неизвестно, с какой стороны к такому предмету подступиться, и есть ли он вообще. Действительное же прояснение возможно лишь как снятие множества различий, на определённом этапе затуманивающих предмет, а не в начале исследования, так что имеет место переход от ясного к тёмному, от них к отчётливому, к туманному и наконец к новой ясности как отправной точке для следующего витка спирали. Подобная детализация адекватных и неадекватных представлений полезна в том отношении, что позволяет разграничивать познанное и непознанное, составить представление о нашем незнании и целенаправленно ликвидировать его.

Тем не менее, не вступает ли в противоречие с нашими исходными положениями, а именно — с принципами делимости и полноты — возврат к более ранним и детальным вариантам картезианского метода? Ведь, если мы пронумеровали правила метода и рассмотрели их от начала до конца, а затем вернулись к ним и пронумеровали иначе, более подробно, то не отменяется ли тем самым значимость исходного познания?

Такая отмена может иметь место, когда первая и последующие деления являются качественно различными, так что сам метод деления и нумерации изменяется в процессе гносеологического разрыва. В случае же, когда речь идёт о простой детализации, здесь нет принципиальной проблемы. Напротив, тёмные и туманные участки, оставшиеся непознанными в предыдущей итерации, проявляют себя в новом делении, выступая в качестве источнника перессборки наблюдений. По Альтюссеру в данной ситуации даёт знать о себе реальный объект познания, не сводимый к нашим теоретическим конструкциям; по мысли Делёза речь идёт о проявлении плана имманенции как источнике материалистической интуиции - смутных, не выраженных в словах представлений, направляющих ход познания.

Поэтому рассмотрение более детального списка правил Декарта из его ранней работы представляется существенным для понимания и дальнейшего развития его метода применительно к современным формам записи философского дискурса.

Метод Декарта по «Правилам для руководства ума».

Всего в данном тексте, как уже было отмечено, 18 полных + 3 тезисных правила. Из 18 полных правил можно выделить следующие шесть групп:

1-3 — вводные тезисы о необходимости достоверного познания и размежевании с расхожими мнениями;

4-7 — о методе в целом выделении наиболее простых и понятных предметов, через которые поэтапно объясняются всё более сложные;

8 — об остановке мышления при встрече в ходе рассуждения неизвестного;

9-12 — о рассмотрении списков в целом, последовательно, так и так, и с помощью воображения;

13-17 — о разделении, соотношении и определении известного и неизвестного;

18 — о соединении и разъединении как элементарных операциях размышления.

Или, ещё короче:

1-8 — о необходимости и пользе составления списков для ясного и отчётливого познания предметов:

9-18 — об операциях над уже составленными списками.

При таком сокращённом представлении видится выход к современным формам расширения списочной записи: таблицам и базам данных, а также операциям над ними — которых во времена Декарта не было, но переход к которым ясно следует из логики движения его мысли.

Рассмотрим теперь его правила по порядку:

1. Целью научных занятий должно быть направление ума таким образом, чтобы он мог выносить твёрдые истинные суждения обо всех тех вещах, которые ему встречаются.

С этим правилом, как мне кажется, всё очевидно: чтобы рассматривать конкретные предметы, необходим соответствующий умственный навык, без которого вместо адекватных выводов результатом станут сомнительные и внутренне противоречивые суждения, рассыпающиеся от малейшей критики, как это обычно и бывает у всех, не причастных науке.

2. Нужно заниматься только теми предметами, о которых наши умы очевидно способны достичь достоверного и несомненного знания.

Здесь напрашивается уточняющий вопрос о классификации объектов знания и видов незнания. Школьно-университетская программа предполагает изучение множества отдельных областей знания, но вопрос о том, что мы знаем и не знаем в общем виде, выходит за её пределы.

В общем виде мы всегда наблюдаем то или иное движение. В самом деле, общепризнанным фактом и для любой из конкретных наук, как естественных, так и общественных, и для здравого смысла, является наличие в мире движения. Верно то, что научные представления о способах движения изменяются и уточняются со временем, порой значительно отличаясь от общеупотребительных — однако сегодня весьма затруднительно найти убеждённого сторонника метафизики Парменида, готового отстаивать иллюзорность движения и действительную неподвижность всего сущего.

Далее, рассуждая логически, нельзя не признать, что движение подразумевает наличие двух противоположностей: того, что движется и места, где это движение происходит. В античном материализме, у Демокрита, Эпикура и Лукреция эти противоположности характеризовались как атомы и пустота. Также и современная наука признаёт наличие разнообразных элементарных частиц и физического вакуума, в котором те движутся. Напротив, ни осуществлять, ни мыслить движение без того, что движется — или в отсутствие места для движения, совершенно невозможно. На уровне здравого смысла первая невозможность выразилась в поговорке «переливать из пустого в порожнее»; а вторая невозможность — в выражении «набилось народу как селёдок в бочке» — когда в помещении такая толпа, что нет свободного места чтобы пройти или выйти, а значит и движение заблокировано.

Важно отметить, что движение может быть не только при смещении объектов и пространств относительно друг друга. Вещи и места также могут двигаться друг относительно друга. Например, игроки в футбол, бегая за мячом, движется не только относительно поля, но также относительно друг друга, координируя свои движения с членами своей и чужой команды. Менее привычной может показаться идея, что места также могут перемещаться — однако в повседневной жизни мы постоянно имеем дело с подвижными носителями мест: лифты, автобусы, поезда — вообще любой транспорт, есть носители подвижных мест. Учёт и контроль перемещения мест и вложенных в них объектов составляют предмет логистики, необходимой для своевременного распределения материальных благ в экономике.

Отсюда ясно, что объекты и места могут существовать и рассматриваться как сами по себе, так и включёнными в системы отношений друг с другом. Схема четырёх аспектов сборки как раз и выражает различие, возможность взаимодействия и перехода между этими четырьмя группами сущих. Отсюда следует определение:

Сборка есть процесс соединения и разъединения объектов и пространств, существующих отдельно и в системах отношений.

А поскольку движение в различных видах существует всегда и везде, то всегда и везде существуют сборки и их аспекты. Так что идея сборки относится к достоверному эмпирическому познанию мира, хотя в целом эмпирика — область скорее вероятных и гипотетических знаний.

Помимо эмпирического познания существует познание рациональное: что существует необходимо как умопостигаемое, когда мы абстрагируемся от всех эмпирических данных? Не вдаваясь в подробное доказательство, можно сказать, что рационально необходимым является существование субстанции как того, что есть само по себе. Подробнее об этом можно прочесть не у Декарта, а у Бенедикта Спинозы, в первой части его трактата «Этика», где он разъясняет, что-то, что существует само по себе необходимо есть, бесконечно, не возникает, неуничтожимо, неделимо, является всеобщей причиной своих конкретных наблюдаемых состояний и т. д.

Таким образом, у нас имеется два вида познания — эмпирический и рациональный; два вида несомненного знания — достоверное и необходимое; и два объекта такого знания — сборки и субстанция. Возможен ли в таком случае их синтез? В истории европейской философии результатом синтеза между рационализмом (Декарт, Спиноза, Лейбниц) и эмпиризмом (Локк, Беркли, Юм), стал немецкий идеализм (Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель), он же немецкая классическая философия.

На мой взгляд материалистический и диалектический синтез эмпиризма и рационализма возможен в духе античного атомизма, путём доказательства, что материя, наблюдаемая как совокупность сборок и умопостигаемая субстанция — суть одно и то же, и что рациональное и эмпирическое познание имеют общий предмет.

Доказательство здесь достаточно простое:

α) Движение не может возникнуть ни уничтожиться, а лишь переходит из одной формы в другую

β) Движение есть движение сборок и их составных частей

γ) Движение сборок и их составных частей есть форма существования движения

δ) За пределами одних сборок существуют лишь иные сборки

ε) При бесконечном движении вглубь материи, на нашем уровне размерности, или к объектам возрастающей размерности, поскольку движение неуничтожимо, мы будем встречать лишь новые его формы, а значит и его аспекты: потоки и территории, филумы и миры, как далеко бы мы ни продвинулись.

ζ) По мере того как число возможных наблюдений стремится к бесконечности, повторяемость конечных сборок также стремится к бесконечности. В самом деле, вероятность возникновения нас, нашей планеты или нашей вселенной как конечных сборок, учитывая множество элементов и порядок их соединения, чрезвычайно мала — однако на протяжение бесконечного времени (которое следует из вечности движения) комбинаторика элементов будет бесконечно воспроизводить объекты, идентичные нашей вселенной, равно как и сколь угодно отличающиеся от неё.

η) Отсюда следует, что из идеи неуничтожимости движения и его понимания как сборок, следует существование бесконечной совокупности сборок, обладающей всеми свойствами абсолютно бесконечной субстанции, доказанными Спинозой и тождественная последней.

Таким образом, возможно достоверно-необходимое познание того, что сборки как движущаяся материя составляют природу как их бесконечную совокупность, являющуюся субстанцией. Или, короче: материя=природа=субстанция.

Иначе можно сказать так:

природа есть изономия — реальность всего возможного, поскольку все её конечные модусы в ней бесконечно повторяются и присутствуют в любой момент времени.

Является ли в таком случае наблюдаемая действительность и её научная картина достоверным знанием? Поскольку бесконечная природа производит свои конечные модусы всеми возможными способами, то ближайшая причина наблюдаемых явлений может существенно отличаться от формы проявления. Например, я наблюдаю, как сижу за столом и печатаю на компьютере этот текст. И предполагаю, что взаимодействую с реальными столом, клавиатурой, экраном и т. д., состоящими из атомов, молекул и их комплексов. Тогда как на самом деле те же явления могут в бесконечной природе вызываться не движением атомов, а симулироваться в достаточно мощной матрице, или сниться, или быть продуктом галлюцинаций, или возникать внутри больцмановского объекта, возникшего из случайных комбинаций материи секунду назад.

Таким образом, достоверно-необходимое знание того, что материя или природа, а не бог, не дух, не мировая душа и не мировая воля есть субстанция всех вещей, не опровергает, а предполагает гипотетичность эмпирического познания причин случайных вещей. Более того, если матрица не начнёт заметно лагать, или в неё не влезут условные хакеры, открыто нарушающие предполагаемые нами законы физики, мы можем так никогда и не узнать ближайшей причины наблюдаемых явлений.

Отсюда следует, что эмпирическое познание как таковое есть область гипотетического, предполагаемого вследствие своей неполноты; а научная картина мира может быть характеризована как достоверно-гипотетическое знание: мы всегда наблюдали, что законы физики, биологии, общества работают так-то, и обобщили наши наблюдения в таких-то законах, формулах, концепциях и т. д. Но того, что стоит за ними, мы не знаем и не узнаем, как бы далеко ни отодвигали границу познанного вглубь природы: в силу бесконечности последней всегда будет оставаться нечто непознанное, способное перевернуть всё наше представление о ближайших причинах наблюдаемых вещей.

Отсюда следует, что наука ограничена гипотетическим знанием не только в начале, но и в конце, на своих границах: никто пока точно не знает природу инфляции пространства, тёмного вещества и тёмной энергии. А имеющиеся предположения, исходящие из имеющейся картины мира могут быть определены как гипотетическо-достоверно-гипотетические — несколько громоздкая конструкция, но отражающая точный гносеологический смысл научных гипотез.

Более того, именно предположение о двойном ограничении научного знания позволяет объяснить его историчность без впадения в релятивизм и субъективный идеализм — то есть абсолютизацию нашего незнания, от которой остаётся только сложить руки и помереть, раз ничто не познаваемо, а разум и практика бессильны.

Теперь следует подробнее сказать о гипотетическом или предположительном знании, которое можно определить как суждение на основе наблюдаемого о вероятности тех или иных событий; а вероятность как степень возможности, изменяющуюся от нуля до единицы. Соответственно, к событиям, происходящим со 100% вероятностью следует отнести существование природы, поскольку та есть субстанция и не может не существовать. Такие события являются несомненными, но не потому, что сомневаться в них нам запрещает какая-либо догма, а потому что сомнение в их возможности всегда разрешается при адекватном размышлении в пользу существования.

Кроме того несомненными можно в принципе назвать невозможные события, такие как существование потустороннего мира, бога, ангелов и тому подобных вещей, вероятность которых равна нулю, и которые в принципе не могут существовать. То что существует — это домыслы в воображении верующих о богах и мирах вне природы, а самих богов и потусторонних миров, конечно, нет и не может быть. Запрета сомневаться в том, могут ли они быть, здесь также нет — однако любое сомнение здесь всегда разрешается в пользу того, что и в самом деле, всё в мире происходит естественным путём и ничего сверхъестественного нет и быть не может. Однако чтобы разграничить полюса 100%-ной и нулевой вероятности, будем называть явления, относимые к ним соответственно несомненными и невозможными.

Между полюсами несомненного и невозможного расположен спектр вероятного, то есть возможного или сомнительного, к которому собственно и относится разного рода гипотетическое знание. Гипотетическое знание зависит от широты, длительности и многообразия наблюдений, а те в свою очередь от глубины общественного разделения труда. Если в древности верили, что земля плоская и центр вселенной, а сейчас мы знаем, что она шарообразная и вращается вокруг Солнца, то причина этого в развитии общественного производства, позволяющего делать телескопы и иное астрономическое оборудование, посылать спутники и космонавтов в околоземное пространство и т. д. Вместе с тем, живя в деревне в отрыве от науки и производства, можно уверовать не только в плоскую землю, но и в барабашек, в боженьку, в помощь Николая-Угодника и прочую чертовщину. В общем виде: социальная поссибилизация определяет интеллектуальную поссибилизацию.

Верно и обратное: чтобы подняться наверх в системе общественного разделения труда, необходимо иметь ум и способности. Значит интеллектуальная поссибилизация также может влиять на социальную, и субъектом развития являются обе они во взаимосвязи, а не по отдельности.

Что касается классификации возможностей, то можно выделить два полюса событий: приближающиеся к единице и приближающиеся к нулю без достижения того и другого. Так, вероятность того, что завтра взойдёт Солнце или продолжит действовать сила гравитации, чрезвычайно вероятны, хотя и не несомненны: Солнце или Земля могут разрушиться, в микрофизическом мире могут измениться постоянные и т. д., хотя вероятность того и другого на основе наблюдений, исчезающе мала. А значит и волноваться об этом не следует.

Другой полюс, невероятного, хотя в принципе возможного помимо взрыва Солнца и внезапного изменения физических констант включает такие вещи как существование рогатых зайцев. Верно то, что на Земле нет и никогда не было подобных животных, однако поскольку в принципе их существование не заключает в себе логической невозможности, как например домыслы о круглых квадратах и нематериальных богах, то в бесконечной природе существует бесчисленное множество планет, на которых встречаются рогатые зайцы всех цветов и форм: красные, синие, зелёные, радужные, пурпурные, в крапинку, светящиеся в темноте, меняющие окрас наподобие каракатиц, степные, хищные и травоядные, живущие на деревьях, крылатые, водоплавающие, подводные, пещерные, домашние, членистоногие, человекообразные, даже ведущие научные исследования и сочиняющие философские трактаты, в том числе о безрогих зайцах, отсутствующих на их планете, но необходимо обитающих на каких-то иных в пространстве этой бесконечной природы.

В этом плане ведущей мотивацией всякого философа является неудержимая любознательность, помноженная на честолюбие, выражающаяся в интересе невероятным проявлениям всеобщих закономерностей движения материи. Августин пишет о своих современниках, отказавшихся от религиозных предрассудков в пользу материалистического и естественно-научного мировоззрения следующее: «Есть среди нас такие, которые, оставив добродетель и не ведая, есть ли Бог и сколь велика неизменная природа, воображают, что заняты чем-то великим, когда с исключительным любопытством и увлечённостью исследуют целокупную массу того тела, которое мы именуем миром. И это рождает в них столь великую гордость, что может показаться, будто бы они уже пребывают на тех небесах, о которых ведут свои споры». Вот ради этой-то великой гордости и любознательности, взвчинченной разнузданным честолюбием, настоящие философы и занимаются своим предметом, ни мало не помышляя о пользе того общества, в котором им случайно довелось родиться, хотя бы тому пришлось сгореть.

Отсутствие этих двух составляющих может приводить к забавным — а возможно и прискорбным результатам. К их числу можно отнести представления некоторых профессиональных солипсистов, занимающих должности на кафедрах университетской философии, о том, что будто бы современная философия подразделяется на «континентальную» и «аналитическую». И что современные материалисты совершают грубую методологическую ошибку, когда не достаточно ссылаются на «аналитических философов» или не используют их «методы» в своих текстах.

Тем не менее, выбор одних и игнорирование других авторов в ходе философского исследования, очевидно, связано с пригодностью или непригодностью их идей для адекватного познания и преобразования мира. Например, от изучения Декарта, Демокрита, Делёза, Маркса, а особенно Гегеля — равно как и многих советских философов — польза большая и во многих отношениях. А такие авторы как Поппер, Виттгенштейн, Ницше, Гуссерль, Бердяев и им подобные практически или полностью бесполезны — и даже скорее вредны, поскольку в их текстах пропагандируются метафизические и идеалистические идеи существования бога, уникальной непостижимой личности, потусторонних миров и прочее мракобесие.

Деление философов, данное в моих работах, предполагает деление на адекватную философию, представители которой проходят по ряду критериев, в том числе истинность, диалектичность, материалистичность, научность, применимость, партийная ангажированность — и всех остальных, писания которых представляют собой в той или иной мере словесный мусор, бесполезный для познания природы как бесконечной субстанции, равно как и для приближения глобального коммунизма. Каковая бесполезность и провозглашается профессиональными солипсистами высшей духовной ценностью.

Смысл коммунизма для философии в том, что при нём вследствие бурного развития производительных сил отомрёт различие между трудом и отдыхом, умственным и физическим трудом, так что можно будет развлекаться различными научными исследованиями. Скажем, строя на квантовых компьютерах реалистичные модели эволюции биосфер, способных произвести тех же рогатых зайцев и иные удивительные организмы — и получая за это всеобщий почёт и уважение.

Что касается средних значений вероятностей, то более вероятные процессы описываются научными формулами, а менее вероятные составляют предмет статистики, на стыке между которыми работает экспериментальная наука. Было бы полезно рассмотреть то и другое в отдельном тексте, а пока что вернёмся к правилам Декарта.

3. Касательно обсуждаемых предметов следует отыскивать не то, что думают о них другие или что предполагаем мы сами, но то, что мы можем ясно и очевидно усмотреть или достоверным образом вывести, ибо знание не приобретается иначе.

Если предыдущее правило сообщает о том, что является предметом исследования, то в данном говорится о том, что ему препятствует, а именно — расхожие мнения, составляющие содержание различных идеологических, идеалистических и метафизических заблуждений; а также их носители.

Что касается идеологии как ложного сознания, то я уже не раз касался этой темы, и не буду здесь повторяться. Под идеализмом я подразумеваю мнение, согласно которому сознание, ум, воля и иные психические функции могут существовать отдельно от материальных носителей. В пределе выдумывается целый сверхъестественный мир, в который переносятся эти сущности, как правило персонифицированные в виде богов, чертей, ангелов, божьих угодников и т. д. — таков объективный идеализм. Субъективный идеализм это мнение, согласно которому весь мир или многие его части порождены личным сознанием отдельного субъекта. Коллективный идеализм — это то же самое, только вместо отдельной личности берётся сознание всего человечества. Метафизика же в общем — совокупность неадекватных способов философствования, а в особенности — неадекватная трактовка имеющихся в действительности противоположностей: движения и его носителей, реальностного и возможностного, дискретного и континуального, биологического и социального, и т. д.

Вред, приносимый метафизикой, идеализмом и разными идеологиями, весьма велик, поскольку ими, как правило, оправдываются разного рода реакционные процессы: захватнические войны, геноцид, ограбление трудящихся и т. д. Например, буржуазия в краткосрочной перспективе заинтересована в дешёвой рабочей силе, а значит нужно заставить женщин рожать как можно больше младенцев и растить их за свой счёт, чтобы было потом из кого выжимать прибавочную стоимость. Принимается закон — как в Польше, запрещающий аборты под страхом тюрьмы и непомерных штрафов. И под него подводят идеологическое «обоснование»: или эмбрион по генотипу человек, человек определяется генотипом, значит аборт есть убийство. Это метафизическое обоснование: социальная составляющая ошибочно сводится к биологической. Также может быть идеалистическое обоснование: мол, эмбрион есть человек, так как в момент зачатия в него бог посылает бессмертную душу, а аборт существа с человеческой душой есть грех и убийство. Подобной софистикой в общем виде идеологи господствующих классов всегда оправдывают насаждение нищеты, глупости, антисанитарии, насилия и прочих зол в обществе.

Помимо заблуждений большой вред происходит также от их носителей. Строго говоря, носителями предрассудков являются социальные среды, в которых производственные, политические, культурные и иные процессы накладываются друг на друга, в одних случаях благоприятствуя зарождению и распространению тех или иных предрассудков, а в других напротив — знаний и адекватных методов их применения. Однако точная классификация сред и свойственных им идеологий — следующий этап.

Упрощая, можно сказать, что носителями идеологических предрассудков являются люди, в той или иной степени бесхарактерные: безвольные, туповатые, с рассеянным внимание и плохой памятью. В самом деле: чтобы уверовать в ту или иную идеологическую глупость, необходимо не только иметь неразвитый или односторонне развитый интеллект, но также иметь слабую волю, не способную сопротивляться вредным влияниям окружающей среды. А невнимательность и плохая память ещё больше усугубляют ситуацию. О том, насколько распространены подобные слабости характера, можно судить по левому движению в России. Кто-то поддался на патриотический угар — стало быть, тем не достаёт воли плевать на мнение предполагаемого большинства. Кто-то не поддался, зато пишет философские книжки с критикой «общества потребления» и капиталистической виртуализации — при том, что во всей книге отсутствует внятное определение, что такое виртуальное по мнению авторки. Значит здесь сказывается слабость внимания, и т. д.

Размышляя над этим, я для себя лучше уяснил, почему философия должна начинаться с полного презрения к расхожим мнениям и их носителям. Если мы не презираем расхожие мнения и боимся, как бы их носители нас не осудили или не поняли, то мы в рассуждении начинаем руководствоваться не методом, не истиной, не фактами, а случайными мнениями и интересами их носителей, которые могут не иметь с истиной ничего общего. Понятно, что в результате такого смешения адекватных и неадекватных идей может получиться только более или менее неадекватная смесь, являющаяся по сути не философией, а софистикой.

4. Для разыскания истины вещей необходим метод.

Именно поскольку помимо истинных представлений об окружающем мире в обществе бытует великое множество заблуждений; да и сами вещи при известных обстоятельствах могут представляться совершенно не такими, каковы они есть на самом деле, то необходим метод, устанавливающий порядок познавательных операций в зависимости от начальных условий.

5. Весь метод состоит в порядке и расположении тех вещей, на которые надо обратить взор ума, чтобы найти какую-либо истину. Мы будем строго придерживаться его, если шаг за шагом сведём запутанные и тёмные положения к более простым, а затем попытаемся, исходя из усмотрения самых простых, подняться по тем же ступеням к познанию всех прочих.

Хотя Декарт здесь и говорит, что «весь метод состоит в…», но фактически он указывает лишь на начало метода, что видно из рефлексивного прочтения его тезисов. В самом деле, ниже он пишет о необходимости составления списков — так вот, если мы, последовав его идее, выделив простые элементы исследуемой системы, а затем из них реконструируем систему, то нам нужно будет далее записать ход нашего исследования в виде списка, очевидно отличного от исходного положения и расширяющего его. Таким образом, Декарт пишет лишь о стартовой точке методологии как рефлексивного мышления о мышлении, имеющего своим результатом расширяющуюся базу данных списков, таблиц и гипертекстов, конкретизирующую различные аспекты мышления и деятельности в соответствии с ним.

То, что следование этому методу даёт реальную поссибилизацию мышления, недавно подтвердил один мой товарищ, изумившийся, насколько быстро я прочёл, понял и указал на недостатки недавно вышедшей книги, критикующей капитализм с гуманистических позиций. Как я понял, его скорость и отчётливость восприятия текста в 2-4 раза ниже, т. к. при чтении текста смысл последнего не размечается по взаимосвязанной системе категорий, из которой ясно и отчётливо видны адекватные и неадекватные суждения. Вернее, какое-то представление о системе категорий и типичных ошибках у него имеется, но чем менее оно проработанное, тем больше взгляд цепляется при чтении за отдельные высказывания, не воспринимая организующие их смысловые структуры.

Иначе говоря, выделение элементов системы и воссоздание на их основе производных существенно облегчает восприятие. Вместе с тем идёт абстрагирование от случайных деталей, за которые в противном случае неизбежно цепляется внимание, тормозя процесс. Для понимания социальных сред это позволяет абстрагироваться от факта, что в некоторых из них присутствуют биологические тела людей и мыслить о структурах, по которым идёт движение элементов. Побочным результатом этого, в свою очередь, становится равнодушие к так называемому «общественному мнению», то есть совокупности расхожих идеологий, равно как к одобрению или порицанию на их основе, о чём Декарт пишет в 3-м правиле.

Указанные ранее методы Альтюссера и Декарта рассматривают ту же идею перехода от абстрактного к конкретному и обратно, по восходящей спирали, в иных аспектах. В дальнейшем было бы полезно рассмотреть подобным способом философские методы и других авторов, прежде всего: Демокрита (столкновение?), Платона (созерцание групп симметрий), Ф.Бэкона и Дж.Локка, Канта, Гегеля, Маркса, Гуссерля, Хайдеггера, Щедровицкого, Фуко, Деррида, Лумана. Наблюдение со множества точек зрения позволило бы составить ещё более комплексную картину, а также необходимо следует из 7-го правила Декарта, о котором ниже.

6. Для того чтобы отделять самые простые вещи от запутанных и исследовать их по порядку, необходимо в каждом ряде вещей, в котором мы прямо вывели некоторые истины из других, усматривать, что в нём является наиболее простым и насколько удалено от этого всё остальное — более, или менее, или одинаково.

Данное правило аналогично богдановскому переходу от ингрессии как сочетания отдельных элементов к эгрессии как их упорядоченной системе. В самом деле, если перед нами имеется множество различных явлений, то прежде чем мы доберёмся до того, как они друг с другом связаны все вместе, мы скорее выделим пары путём сравнения, например, что А связано с B, C связано с D, а D связано с A. Из чего дальше можно вывести линейный ряд C-D-A-B. При этом для сложных систем способы связи элементов могут и не укладываться в такую однозначную запись, организуясь по генетическому, иерархическому, сетевому или ризоматическому, то есть гибридному принципу.

7. Чтобы придать науке полноту, надлежит всё, что служит нашей цели, вместе и по отдельности обозреть в последовательном и нигде не прерывающемся движении мысли и охватить достаточной и упорядоченной энумерацией.

С этим тезисом всё понятно — в своём движении данное правило ведёт к энциклопедическому мировоззрению, потенциально охватывающему всю полноту возможного знания. К сожалению, данный идеал достижим лишь для ограниченного числа областей на протяжение жизни, поэтому из множества возможных областей следует выбирать лишь существенные. Спиноза в «Трактате об усовершенствовании интеллекта» выделяет следующие области, существенные для поссибилизации интеллекта и существования в целом:

«Итак, вот цель, к которой я стремлюсь, — приобрести такую природу и стараться, чтобы многие вместе со мной приобрели ее; т. е. к моему счастью принадлежит и старание о том, чтобы многие понимали то же, что и я, чтобы их ум (разум — intellectus) и желание (cupiditas) совершенно сходились с моим умом и желанием, а для этого * необходимо [во-первых] столько понимать о природе, сколько потребно для приобретения такой природы; затем образовать такое общество, какое желательно, чтобы как можно более многие как можно легче и вернее пришли к этому. Далее [в-третьих] нужно обратиться к моральной философии и к учению о воспитании детей; а так как здоровье — немаловажное средство для достижения этой цели, то нужно построить [в-четвертых] медицину в целом; и так как искусство делает легким многое, что является трудным, и благодаря ему мы можем выиграть много времени и удобства в жизни, то [в пятых] никак не должно пренебрегать механикой

Но прежде всего нужно придумать способ врачевания разума и очищения (expurgatio) его, насколько это возможно вначале, чтобы он удачно понимал вещи без заблуждений и наилучшим образом.»

Отсюда необходимость приоритетного исследования следующих областей:

1. Общей онтологии = правильно понятного диалектического материализма
2. Социальной инженерии = науки о перманентной революции
3. Этики и педагогики
4. Медицины и валеологии вплоть до научного иммортализма
5. Технической инженерии
6. Методологии мышления

8. Если в ряде вещей, подлежащих изучению, встретится какая-либо вещь, которую наш разум не в состоянии достаточно хорошо рассмотреть, здесь необходимо остановиться и не изучать другие вещи, следующие за ней, а воздержаться от ненужного труда.

Смысл данного правила уточняется в связи с предыдущим дополнением: в силу конечности жизни и неисчерпаемости отдельных явлений, необходимо тормозить мышление, во-первых, если в исследуемом ряду встречается тёмное место, из-за пропуска которого дальнейшее понимание затруднится; во-вторых, если способ организации ряда прояснился, и дальнейшее перечисление элементов не прибавляет ничего нового к нашему пониманию.

В программистской перспективе это указание на существование условий остановки того или иного цикла и переключения в иной режим, если дальнейшее повторение старых операций теряет смысл. Здесь и далее я хотел сперва расписать ещё подробнее о программной составляющей; однако учитывая и так немалый объём письма, думаю, лучше его написать об этом отдельно, а здесь обозначить выходы на конкретные темы, прежде всего — SQL и базы данных, на их визуализацию и на обучение нейросетей.

9. Следует целиком обратить взор ума на самые незначительные и наиболее лёгкие вещи и дольше задерживаться на них, пока мы не приучимся отчётливо и ясно усматривать истину.

10. Чтобы стать находчивым, ум должен упражняться в разыскании тех вещей, которые уже были открыты другими, и при помощи, метода обозревать даже самые незамысловатые изобретения людей, но в особенности те, которые объясняют или предполагают порядок.

11. После того как мы усмотрели несколько простых положений, полезно, если мы выводим из них нечто иное, обозреть их в последовательном и нигде не прерывающемся движении мысли, поразмышлять над их взаимными отношениями и отчётливо представить сразу столь многие из них, сколь это возможно: ведь таким образом и наше познание становится гораздо более достоверным, и чрезвычайно расширяются способности ума.

В этих трёх правилах Декарт поясняет, что имеет в виду два способа рассмотрения списков и их взаимосвязь: в 9-м — в произвольном порядке сопоставить элементы из разных частей, чтобы уловить неявную связь и общую суть дела; в 10-м — в порядке прямого следования; наконец, в 11-м — обоими способами сразу. Для архивов и баз данных — или скорее баз знаний, поскольку речь у Декарта идёт о более структурированной информации, чем она может быть в обычной базе данных, мне представляется это указанием на необходимость сопоставления элементов из различных областей, чтобы уловить неявные возможные взаимосвязи; а также просмотром в порядке следования, чтобы лучше понять логику листификации (listification — построение списков или перечисление, от англ. list — список). Понятно, что их сочетание даёт более ясное и отчётливое понимание всего массива данных, так что эти три правила вполне осмысленны, полезны и современны.

12. Наконец, следует воспользоваться всеми вспомогательными средствами разума, воображения, чувства и памяти как для отчётливого усмотрения простых положений и для надлежащего сравнения искомых вещей с известными с целью познания первых, так и для отыскания тех вещей, которые должны сравниваться между собой таким образом, чтобы не осталась без внимания никакая сторона человеческого усердия.

Данное правило относится к теме визуализации данных, или отображении логического порядка данных в пространстве, цвете и движении, если речь идёт о динамических диаграммах. Например, 9-е правило можно схематизировать как построение полного графа между всеми элементами списка; а 10-е как построение ряда элементов, если известны начальная и конечная, или даже только конечная точка.

Из необычных способов визуализации можно привести пример т. н. «Лиц Чернова» — визуализацию данных путём отображения различных параметров в чертах схематизированного лица. Этот остроумный способ имеет то преимущество, что значительная часть коры нашего мозга обучена распознаванию лиц, имевшему гигантское значение для наших предков, но значение которого сегодня всё больше отмирает, так что переприспособить их для распознавания данных однозначно полезнее, чем томить без дела.

Далее идут пять правил, применимых при переосмыслении, как я понимаю, к обучению нейросетей:

13. Если мы вполне понимаем вопрос, его надо освободить от любого излишнего представления, свести к простейшему вопросу и посредством энумерации разделить на возможно меньшие части.

Или, коротко говоря, необходимо упрощение и детализация вопросов.

14. То же самое следует отнести к реальному протяжению тел, и протяжение в целом должно предстать воображению через посредство простых фигур, ибо таким образом оно гораздо отчётливее представляется разумом.

То же самое упрощение и детализация фигур и иных пространственных отношений.

15. В большинстве случаев полезно также чертить эти фигуры и представлять их внешним чувствам для того, чтобы таким способом легче удерживать нашу мысль сосредоточенной.

Визуализация упрощения и детализации фигур.

16. Что же касается вещей, которые не требуют наличного внимания ума, хотя и необходимы для заключения, то их лучше обозначать посредством наиболее сокращённых знаков, чем посредством полных фигур, ибо тогда память не сможет ошибаться, а вместе с тем и мысль не будет отвлекаться на то, чтобы удержать их, в то время как она занята выведением других.

Формализация упрощения и детализации понятий.

17. Нужно прямо обозреть предложенное затруднение, отвлекаясь от того, что какие-то его термины являются известными, а какие-то — неизвестными, и усматривая благодаря правильным рассуждениям взаимную зависимость каждого из них от других.

В этих пяти правилах, с 13 по 16, речь идёт об упрощении и детализации исследуемых объектов, а также визуализации и формализации полученных обобщений, так что всё поле исследования расчерчивается мыслительной сеткой взаимосвязанных понятий и их схематизаций. Что в свою очередь позволяет выделить места, оставшиеся тёмными и обозначить их связь с известными и друг с другом, выразив как неизвестные либо в уравнении, либо, если случай более трудный, обрисовав возможную концепцию их взаимосвязи. А это большой плюс: сказать, что мы чего-то не понимаем — и вместе с тем знать, что нужно для достижения понимания.

Поскольку же всякий объект в плане мышления и восприятия представляет собой набор различий, то их обозрение в движении упрощения, детализации, визуализации, формализации и связи с неизвестными есть описание смысла процессов, происходящих при обучении нейросетей, хоть естественных, хоть искусственных. В нейросеть по ходу обучения поступают данные по множеству каналов и обрабатываются параллельно в нескольких слоях, выдавая тот или иной результат, который получает позитивное или негативное подкрепление, пока нейросеть не окажется способной случайно подгадать, как надо. Результат, получивший позитивное подкрепление дальше закрепляется практикой. Детали же того, какие бывают архитектуры нейросетей, по каким формулам распределяются веса отдельных нейронов, и где это всё применяется — отдельная тема, чтобы вникнуть в которую необходимо предпонимание сути дела.

18. Для этого требуются только четыре действия: сложение, вычитание, умножение и деление; два последних здесь зачастую не следует производить, как для того, чтобы невзначай не запутать чего-нибудь, так и потому, что впоследствии они могут быть выполнены более легко.

Здесь Декарт пишет про то, что соединение и разъединение — элементарные события, происходящие со всеми вещами в мире, и что их необходимо иметь в виду при переходе к более сложным, список которых он не построил, вероятно, вследствие неразвитости науки и техники в его эпоху. Было бы весьма полезно для дальнейшего развития метода построить список производных операций философского мышления, немедленно применив их для решения трудных и нерешённых задач современного материализма.