Предисловие

1. Тиджеинг как концепция изменяемости времени

В 2021-м году в печать вышла третья по счёту книга философа Йоэля Регева »Радикальный ти-джеинг», посвщённая дальнейшему прояснению его проекта коинсидентологии или совпаденческой диалектики применительно к вопросу изменения времени. Собственно постановке вопроса об изменении времени посвящена лишь последняя из четырёх глав его книги, тогда как в двух первых критикуются концепции Ника Ланда за скуку, и Резы Негарестани за переоценку континуального аспекта материи; третья глава посвящена расширению категорий, описывающих смешанные среды, образованные базовым кодом максимального прилегания и минимального проникновения.

Что касается вопроса о возможной изменяемости времени, то с точки зрения диалектического материализма время как свойство окружающей нас действительности в принципе изменяемо. В начале XX века А. Эйнштейном было доказано, что время может ускоряться и замедляться при изменении скорости тела, а также при существенном увеличении кривизны пространства. Сегодня эти достижения теории относительности, выявившей объективную изменяемость времени при определённых условиях, широко используются в космической промышленности, в геолокации и иных областях науки и техники. Поэтому можно ожидать, что по мере научно-технического и социального прогресса станут возможными также и более глубокое преобразование временных процессов.

Станет ли в определённый момент возможным при помощи некий высоких технологий перемещать тела или информацию в прошлое, в будущее, в другие пространственные измерения — то есть путешествовать во времени? Пока свойства пространства-времени достаточно не изучены, мы не можем утверждать это наверняка. Возможно, в какой-то момент будет доказано, что природа пространства-времени, как оно сложилось в нашей вселенной, делает путешествия во времени невозможными. До тех пор, пока этот вопрос не изучен достаточно и не проверен экспериментально, следует воздержаться от того, чтобы приписывать нашим гипотезам статус достоверных утверждений.

В этом плане Й. Регев допускает ряд явно поспешных суждений, связанных с онтологией времени и научной картиной мира.

Во-первых, обсуждая в четвёртом и пятом параграфах четвёртой главы изменяемость времени с отсылками к текстам Пелевина, Жижека и других авторов, Й. Регев не проводит внятное различие между физическим и социальным временем. Идея о том, что сексуальность или политика определяются волевыми решениями, не зависящими от предшествующего ряда причин и следствий — уже сильное утверждение, нуждающееся в веских доказательствах. Тем более сильным утверждением является гипотеза о том, будто такие решения могут ретроактивно влиять на ход событий. Если Жижек, ссылаясь на Черчилля, утверждает, будто существуют события, не предопределённые ходом предшествующих событий, то такое утверждение фактически неверно: решения политиков и любых других субъектов определяются непосредственно накоплением потенциалов действия на мембранах нейронов их головного мозга, структура и потенциалы которого формируются внешней средой в жёстком сцеплении причин и следствий, вплоть до большого взрыва, произошедшего 13,8 млрд. лет тому назад, а возможно и далее. Всё это есть эмпирические проверяемые факты и закономерности, проявления которых измеримы в метрах, секундах, амперах и иных общепринятых физических единицах. Если Жижек выдвигает гипотезу о том, что решения политиков или влюблённых возникают не как продукт движения материи их головного мозга, а как-то иначе, то это объясняется тем простым фактом, что Жижек — безграмотный гуманитарий, которому уже давно пора уйти на пенсию, а не мудрствовать о тех вещах, которых он не знает и не понимает.

Второе положение, будто принятое решение может без специальных технических приборов для путешествия во времени, которые ещё не изобретены, ретроактивно влиять не на нашу интерпретацию прошлого, а на само прошлое — очевидная бессмыслица, поскольку предполагает передачу назад во времени энергии, необходимой для перемещения множества тел. Каким образом это могло бы происходить, Жижек нам не поясняет. На основании каких экспериментов или рассуждений он пришёл к таким выводам — тем более.

Решением данной ошибки, пока она не пошла в рассуждении дальше, является разведение физического и социального времени, соотносящихся друг с другом как реальностное и возможностное измерения сборки. Физическое время, изменяемое в секундах, при имеющемся уровне развития технологий в основном не изменяемо, а в будущем потребует значительного количества энергии и технических устройств, своей сложностью намного превосходящих всё, что до сих пор было изобретено. Когда это будущее наступит — пока неизвестно. А вот социальное время, характеризующее скорость и характер протекания социальных процессов, более пластично, и в настоящее время существует целый спектр неотрефлексированных практик его преобразования. И применительно к этому времени категориальный аппарат кодирования сред, как и проблематика опти-микширования, или проясняющего смешения, вполе подходят.

Вместе с тем подобная постановка вопроса определённо выходит за границы марксистской ортодоксии, предполагающей в качестве области приложения категорий материалистической диалектики социальную историю, образуя тем самым область исторического материализма. Тогда как для углубления в суть дела нам необходимо провести деконструкцию данной концепции, задав возможность материалистического рассмотрения не только истории, но также времени как рамки любой историчности — и вечности как горизонта любой возможной временности.

2. Этернальный, темпоральный и исторический материализмы

Одним из основных положений всякого диалектического материализма является тезис об актуальной бесконечности природы в пространстве и во времени. Но, если мы признаём, что вся природа в своей целокупности никогда не возникала и никогда не прекратится, но всегда существовала и будет существовать вечно, то данная ситуация определённым образом проблематизирует теорию исторического материализма как составной части материализма диалектического, так как понятие исторического времени оказывается соотнесённым с временем вечности, что в классических работах Маркса и Энгельса затрагивается весьма поверхностно. Поэтому было бы уместным выяснить основные универсалии, в которых разворачивается исторический процесс и исторический прогресс, как и их отношение к вечной и неизменной во всех своих трансмутациях природе.

Прежде всего, всякий процесс исторического изменения, является составной частью вечной природы, и с необходимостью в ней беспрестанно воспроизводится. В самом деле: если бы из целокупности природы мог в тот или иной момент исчезнуть хотя бы один из элементов или одна из последовательностей, то её бесконечность оказалась бы уже не актуальной, а ущербной, что нелепо и противоречит понятию природы. Следовательно, если ни один из исторических процессов, не преходит окончательно, но бесконечно вопроизводится в своём прехождении, то в своём роде он также является сопричастным вечности, вечным in sui generi.

Вместе с тем, наряду с частичными историческими процессами, которые охватывают собой не всю целокупность Природы, следует признать также существование абсолютных универсалий, которые не возникают и не уничтожаются на всём протяжение актуальной бесконечности, а именно: качественная, количественная и специфицированная определённости, объективность, пространственность, делимость, составимость, причинная обусловленность всех сборок и прочие универсалии, которые могут быть названы вечными атрибутами материальной субстанции, имманентно присущими всем её историческим формам как их собственный неисторический субстрат.

Таким образом, все формы материи являются вечными, так как происходят в вечности, приобщаясь к ней посредством бесконечной производительной способности материальной субстанции, поддерживающей все свои формы в бытии себя самой либо на локальных участках природы, либо на всей её протяжённости. На этом же основано диалектическое различие между действительностью и реальностью как пространством идеальной игры и её имманентной онтологической матрицей. История, таким образом есть прикладная онтология возникающих и преходящих форм бытия, тогда как непреходящие формы материи являются её основанием и условием осуществления, логически ей предшествуя, так как исторически им они предшествовать не могут, коль скоро нет такого момента, в который они бы порождали процесс исторического движения.

Однако, из этого следует, что не существует единой и целостной истории как линейной последовательности событий, ведущей к какой-то возвышенной цели, как её понимают метафизики и идеалисты, как бы эта цель ни трактовалась: как наступление божьего царства, как торжество либерального капитализма, как наступление полного коммунизма, и тому подобное. Так как прежде всего, в пределах всякой целокупности сосуществует множество элементов, движущихся по своим собственным траекториям, темпы и ритмы движения и трансформации которых образуют их собственные, имманентные им самим времена, изначально безотносительные друг к другу, так что операция перевода в латуровском смысле осуществляется между ними вторичным образом. С другой стороны, даже если бы мы и предположили существование какого-то трансцендентального, общего для всех объектов временного измерения, то в актуальной бесконечности оно с необходимостью замкнулось бы в цикл вечного возвращения, к тому же бесконечно разветвляющийся, покрывающий своим фрактальным хаосмотическим блужданием весь план имманенции без остатка. Такое состояние времени, распластавшего свои осуществления в поверхности ненаправленного блуждания, выдающийся французский философ-марксист Жиль Делёз называет хроносом, или состоянием вечного настоящего без будущего и прошлого, в котором всё, что могло произойти уже произошло, и потому ничего не происходит, а лишь воспроизводится в цикле вечного возвращения. Ему противостоит бестелесный эон, представляющий собой прямую, бесконечно простирающуюся в обоих направления, в прошлое и в будущее до бесконечности. Выше мы показали, что эон как таковой, в ходе его рассмотрения sub specie aeternitatis сворачивается в плоский ризоматический хронос, так что истиной эона оказывается его опрокинутость в плоскость плана имманенции, так что в действительности тот содержит фрагменты локальной линейности, производной от ненаправленного блуждания в вечном настоящем и погружённые в его среду.

Иначе говоря, истина хроноса в том, что он — сложенный в плоскость эон, а складывание происходит благодаря коммуникации сингулярных точек по всей его длине. Можно ли допустить, что частичные эоны «выстригаются» из абсолютного эона путём коммуницирующего сгибания, [резонанса и частоты], аналогично тому как действует белок рестриктаза в отношении молекул рибонуклеиновой кислоты, выстригая из исходной последовательности осмысленные участки и склеивая их вместе? Вместе с тем верно и обратное: эон есть ни что иное как форма развёрнутого хроноса, точки которого ризоматически коммуницируют друг с другом, а раздвоение на прошлое и настоящее происходит по всей его длине, в каждой точке линии.

Таким образом, исходная концепция исторического материализма, предложенная Марксом и Энгельсом, расслаивается по крайней мере на три взаимосвязанные концепции:

1. Этернальный или вечностный материализм — онтологию того, как бесконечная материя движется в циклах вечного возвращения, воспроизводя в этом движении два типа вечных объектов: вечные в своём роде сборки, ограниченные во времени и пространстве, непрестанно разрушаемые и вновь воссоздаваемые в потоках становления — и вечные во всех родах универсалии, виртуальные условия возможности сборок, не возникающие и не уничтожающиеся при любых рекомбинациях материальных элементов.

2. Темпоральный или временной материализм — онтологию того, как происходит течение конечных процессов — конкретных сборок, с точки зрения вечного настоящего — и с точки зрения линейных последовательностей, включающих только будущее и прошлое, с точки зрения хроноса и эона. Однако данная концепция нуждается в прояснении и достигает её благодаря коинсидентальной совпаденческой диалектике.

3. Исторический материализм — онтологию того, как сложные поссибилизированные сборки, включающие множество субсборок, работающих как в эонической, так и в хронической темпоральностях, образуют последовательности развития и деградации.

И в этом плане история, исторический материализм является тем конкретным, в котором в снятом виде уже даны как время, так и вечность; как темпоральный, так и этернальный материализмы. Остановимся на этом подробнее.

У Делёза в «Беседе о „Тысяче плато""есть оригинальная мысль: история как эффект государственного ведения хозяйства возникает вследствие параллельного, а не последовательного использования земель. Соответственно, история как наука есть результат определённого способа чтения карт. Пространственная основа времени — и временная основа пространства, в котором времена и пространства образуют взаимообусловленные конструкты — хронотопы, образованные движением самой материальной субстанции, позволяют наконец увидеть историю как чисто материальный процесс, не имеющий под собой ни божественных, ни человеческих предпосылок по причине несуществования в реальности ни тех, ни других.

Что такое история в принципе?— вопрос, на который марксизм даёт поразительно скудный ответ, по существу обходя данный вопрос молчанием. Данное молчаливое обхождение является симптоматичным, поскольку предполагает, что в центре исторического материализма находится неопределённое до конца понятие с контекстуальным, а не чётко определённым смыслом. Контекстуальность смысла истории в марксизме может быть понята при рассмотрении его как заданного понятийной матрицей просвещенческой философии, стремившейся скорее секуляризироваться и отмежеваться от всех понятий, напоминавших теологические построения, в том числе связанных с описанием устройства абсолюта, трактовавшегося в докапиталистической европейской философии антропоморфно. Неразвитость естествознания в 18 и 19 веках позволяет считать доустимым на тот момент молчание относительно причин истории, лежащих в устройстве вечного абсолюта — однако на начало 21 века молчание по этим вопросам можно смело считать затянувшимся. Непрояснённость вопроса о том, откуда произошло время, история, что было до большого взрыва и что находится за пределами этой вселенной, даёт место для теологических креационистских спекуляций разной степени пошлости, в то время как современный материализм вполне способен разрешить данную проблему без привлечения каких-либо сверхъестественных факторов.

Перечислим девять взаимосвязанных тезисов, характеризующих материалистическое понимание истории, в отличие от гуманистическо-антропоцентрического взгляда на неё:

1. История отлична от времени и от вечности. Структурно, понятие истории предполагает определение через более общие понятия времени и вечности, конкретизацией которых она является. В самом деле, очевидно, что возможность существования истории обусловлена физическим временем, так как без времени, без движения, не было бы и истории как движения направленного. Аналогично, если бы количество материи и движения было конечным, то это противоречило бы понятию количества как определенности, безразличной к определяемому. Из этого следует, что исторический материализм как учение о направленном движении материи должен быть дополнен темпоральным и этернальным материализмами как учениями о конкретных способах временения материи и о способах её существования в вечности.

Относительно последней следует заметить, что одним из основных положений всякого диалектического материализма (поскольку количество таковых может быть на много порядков больше единицы) является тезис об актуальной бесконечности природы в пространстве и во времени. Но, если мы признаём, что вся природа в своей целокупности никогда не возникала и никогда не прекратится, но всегда существовала и будет существовать вечно, то данная ситуация определённым образом проблематизирует теорию исторического материализма как составной части материализма диалектического, так как понятие исторического времени оказывается соотнесённым с временем вечности, что в классических работах Маркса и Энгельса затрагивается весьма поверхностно. Поэтому было бы уместным сперва дать определения тем основным универсалиям, в которых разворачивается исторический процесс и исторический прогресс, как и их отношение к вечной и неизменной во всех своих трансмутациях природе:

Вечность — параллельное сосуществование всех возможных времён.

Время — последовательная смена локальных форм материи.

История — последовательная смена режимов протекания времени.

Первые две сущности являются предметом темпорального и этернального материализмов соответственно. Так, к примеру, что может быть названо соответствующими теоретическими объектами для Теория стадийного развития общества, разработанной В. П. Илюшечкиным, в рамках исторического материализма? Стадиям как диахроническим этапам развития могут быть противопоставлены страты как синхронические формы временения — соответственно, Теория стадийного развития общества могла бы соответствовать Теория стратификационного временения общества. С вечностью дело обстоит несколько сложнее, поскольку в ней все возможные формы как временения, так и переходов между ними, уже-всегда существуют актуально. Поэтому и мыслиться они должны не пространственно, а чисто логически, как спектры вариаций, конституированные параметрами различия в становлении. Таким образом, двум первым теориям в контексте этернального материализма соответствовала бы Теория спектрального различания общества, или что-то в этом роде, поскольку устройство бесконечной природы в целом нуждается в концептуализации и научном исследовании.

Возвращаясь к Теория стадийного развития общества, следует отметить её претензию на системный характер, а также более строгое отношение к концепции революции как перехода между двумя стадиями, не сводимому к революции политической. Последнее озволяет нам сделать второй вывод относительно составных частей исторического процесса, а именно:

2. История состоит из революций как смен режимов функционирования времени. Данное утверждение замечательно тем, что по существу позволяет размежевать предметы исторического и темпорального материализмов, оставив весь массив стохастических перестановок элементов той же самой структуры коммуникации в области темпорального материализма, радикально сузив предмет материализма исторического. Грубо говоря, триллионы повседневных событий, начиная от тепловых колебаний молекул в глубинах архейского океана и заканчивая миллиардами сообщений в современных мессенджерах, переживаниями по их поводу и тому подобными вещами могут быть вынесены за скобки рассмотрения как временные, а не исторические явления. Тогда как к числу последних могут быть отнесены события биологической эволюции — ароморфозы и идиоадаптации, а также крупные технические изобретения, влекущие за собой качественные скачки в производительности труда, смены политических и идеологических надстроек над ними. Таким образом, количество исторических событий оказывается на множество порядков ниже, чем временных, чем облегчается задача их исследования и выявления закономерностей перехода.

Понятие режимов функционирования времени является расширением понятия способа производства на внеобщественные формы движения материи, поскольку всякий способ производства, как доказали макроисторические исследования, характеризуется определённой формой коммуникации между элементами системы, в ходе которой прорабатываются всё возрастающие объёмы комплексности взаимодействий.

3. Революции как качественные скачки, зависят от накопления количественных темпоральных изменений в структурах коммуникации. В структуре взаимодействия актуальных компонентов всякой сборки, вступающей в процесс исторического становления, постоянно происходят перестановки элементов и мест, то есть локальные изменения, из перетасовки которых вырабатываются новые комбинации, обладающие новыми свойствами.

4. Количественные изменения, ведущие к революциям, конституированы как исключения, проходящие локальный отбор на совозможность. И прежде всего конституированы как локальные исключенияпо отношению к данной на тот момент системе; абсолютных исключений не существует. В этом отношении особенноважна система категорий всеобщее-особенное-единичное, поскольку всеобщее, универсальное, являясь первопричиной отдельных объектов, в процессе поссибилизации всякой сборки вновь проявляется как производное от включённых в её состав элементов и отношений. Иначе говоря, отрицательность как универсальная характеристика субстанции исходно конституирует пространственность и объектность, делимость и составимость как вечные и универсальные предпосылки любых конкретных сборок. Кроме того в биологических сборках могут возникать особые модификации делимости и составимости, присущие именно данной, биологической форме движения материи — клеточное строение и т. д. А в социальных системах может возникать философское и научное понятие о негативности, делимости, составимости и других объективных универсалиях, становясь впоследствии универсальной культурной нормой — но лишь в границах общества. В случае гибели общества или биосферы вторичные универсалии, свойственные данным формам движения материи, гибнут вместе с несущими их элементами — тогда как объективная негативность, делимость, пространственность и тому подобные свойства материи существуют извечно, и могут лишь менять значения для её конкретных состояний, но никогда не гибнут и не возникают.

5. Революции осуществляются как последовательные надстройки системных уровней.И в этом плане история или прогресс есть ни что иное как процесс становления, или интерсборка, в которой над стратифицируемой реальностью надстраиваются всё новые уровни отношений — тогда как становление, очерчивающее взаимосвязь системных уровней друг с другом — и есть сама история.

6. Истории присущи закономерности. В самом деле, поскольку история есть процесс становления над множеством сборок с различной темпоральностью, а все сборки конституированы вечными принципами объектности и пространственности, актуальным и виртуальным — то эти же принципы свойственны и истории как становлению, то есть интерсборке. При этом различаются конкретные хронотопы, или пространственно-временные связки — и параметры как возможностные фильтры, пропускающие или не пропускающие ту или иную реализацию виртуальных возможностей, с чем связана онтологическая интерпретация параметрического материализма. Исследование этих параметров как функтивов, то есть переменных функциональных зависимостей развивающихся систем, и является предметом исследования исторической науки в её расширительном смысле, как истории становления физической, биологической и социальной форм движения материи.

7.Важнейшим историческим законом является причинная обусловленность всех конечных модусов процессами производства, вследствие которых те возникают и длятся. В этом, собственно, и состоит материалистическое понимание истории, впервые высказанное Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии» по случаю критики Людвига Фейербаха и Бруно Бауэра следующим образом:

«Имея дело со свободными от всяких предпосылок немцами, мы должны прежде всего констатировать первую предпосылку всякого человеческого существования, а следовательно и всякой истории, а именно ту предпосылку, что люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии „делать историю“. Но для жизни нужны прежде всего пища и питьё, жилище, одежда и ещё кое-что. Итак, первый исторический акт, это — производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни. Притом это такое историческое дело, такое основное условие всякой истории, которое (ныне так же, как и тысячи лет тому назад) должно выполняться ежедневно и ежечасно — уже для одного того, чтобы люди могли жить.»

Отсюда ясно, что производство, а вовсе не экономическая мотивация, как это утверждают некоторые «критики» марксизма, о которых будет сказано ниже, является также первой предпосылкой политики. Тот же примат производства по отношению ко всему произведённому, расширяющий диалектическую взаимосвязь причины и следствия, справедлив и для любых других становящихся систем, да и вообще для любых конечных модусов мтериальной субстанции.

8. История — бесконечно познаваемый процесс.В самом деле: поскольку все способы движения материи постижимы как феноменально, так и ноуменально, то не существует ничего, что приципиально препятствовало познанию всех исторических закономерностей — за исключением актуальной бесконечности данных акономерностей, и самой природы в целом.

9. История — потенциально управляемый процесс, пропорционально познанности.И действительно: в той мере, в которой функтивы, объективно имеющиеся ходе исторического процесса, познаются научным способом и становятся предметами научного знания, в той мере становится возможной взаимосвязь между объектом и предметом — между развивающейся системой, включающей определённые параметры развития — и научным понятием этих параметров. Каковая взаимосвязь создаёт условия для надстраивания следующего этажа отношений над уже имеющимися слоями, осуществляя тем самым очередной скачок в развитии системы.

В этом свете становится ясным всё историческое значение концепции Й. Регева об исчислении сред, предложившего углубить анализ темпоральностей, заложенный молодым Делёзом в «Логике смысла».

3. О кодировании темпоральных сред

Вопреки общепринятым материалистическим представлениям, в концепции Й. Регева, субстанцией является не материя, не природа, не объективная реальность — а совпадение как удержание вместе двух способов удержания вместе разделённого: максимальное прилегание и минимальное проникновение. Именно из этих двух атрибутов субстанции, по мысли Регева, и состоит окружающая нас материальная действительность. На первый взгляд данная концепция носит замысловатый и произвольный характер: на каком основании совпадение, под которым обычно подразумевается случайное происшествие двух или более маловероятных событий одновременно, должно считаться субстанцией — предельной философской категорией, призванной объяснить бытие мира в целом? Аристотелевское понимание материи как υλη, универсального и бесконечного субстрата для всех форм — или как платоновская χορα, бесконечное виртуальное пространство вмещения и реализации для всех возможных форм — или демокритовская изономия — реальность всего возможного, образованная беспредельностью взаимоопределения объектов и пространств — все они, казалось бы, не имеют ничего общего с совпадением, так что данный термин кажется произвольным и не имеющим никакого отношения к материализму.

Неясности данному вопросу добавляет и то, что сам Регев в своих трудах нигде не пишет ни того, каким образом он вывел данный концепт, чтобы мы могли, проследовав мыслью за его рассуждением, убедиться в его релевантности, и не даёт доказательства, почему мы должны считать субстанцией именно совпадение, а не бузину, растущую в огороде, не дядьку в Киеве, или любое, столь же произвольно выбранное явление природы. Если субстанциональность совпадения утверждается на том основании, что субстанция есть то, что существует само по себе, и совпадение также есть нечто, что происходит само про себе, то есть без замысла — то в данном случае имеется смешение понятий, поскольку субстанция существует сама по себе вследствие того, что ничего кроме неё нет, так что множества субстанции и существующего оказываются тождественными. Тогда как для совпадения и в смысле происшествия, и в смысле соответствия, необходимы движущиеся в пространстве объекты, на которых реализованы те или иные противоположности. Отсюда ясно, что совпадение в любом смысле зависит от движения материальных тел и соотношения противоположностей, ими обусловлено, и существует не субстанционально, а акцидентально. Попробуем, однако найти рациональное зерно в данной концепции — на мой взгляд, у концепта совпадения на сегодняшний момент имеются по крайней мере три рациональных смысла, а именно:

1. Совпадение как одновременное сосуществование всех модусов субстанции, то есть иное определение изономии, формально следует из общепринятого смысла совпадения — однако обычно совпадение приписывается по отношению к двум или небольшому числу явлений. Применение его ко всей совокупности существующего в принципе допустимо, но является в сравнении с демокритовским определением изономии как реальности всего возможного, замысловатым и неочевидным. Смысловое переусложнение вообще не является хорошим ходом в изобретении концептов — при прочих равных следует предпочитать решение, дающее наиболее адекватный результат наиболее простыми средствами. При этом, разумеется, философская простота решения может выходить далеко за пределы понимания простоты для читателей философских трудов.

2. Совпадение как совпадение противоположностей — coincidentia oppositorum — образованное от одного из классических определений диалектики. В самом деле, возможно рассматривать различные противоположности в терминах максимального прилегания, как сосуществующие в разделении — и в состоянии минимального проникновения, как смешанные тем или иным образом. И далее отсюда выводится целый спектр категорий, описывающих виды и этапы смешений и разделений, что вполне соответствует смыслу материалистической диалектики.

3. Совпадение как способ сцепления, следующий из кодирования сред: максимальное прилегание и минимальное проникновение как способы отношения не свойств, а действительных тел, соединяющихся и разъединяющихся друг с другом двумя элементарными способами и множеством смешанных.

Таким образом, концепт совпадения является применимым с точки зрения исследования ипроектирования способов соединения и разъединения противоположностей и действительных тел как их носителей — однако основной тезис о субстанциональности совпадения пока что не доказан Й. Регевом, а что утверждается без доказательств, может быть и отброшено без доказательств. Поэтому далее мы будем опираться на очевидное рациональное зерно совпаденческой диалектики, связанное со способами соединения и разъединения объектов и их свойств, а разного рода непрояснённые и недоказанные положения оставим для дальнейшей разработки самим коинсидентологам. Если они смогут доказать, свой основной тезис, что в понятии совпадение заключён более глубокий смысл, чем в классических определениях материи — замечательно; если нет — ещё лучше! В любом случае наше понимание природы реальности улучшится, а значит все мы окажемся только в выигрыше при любом раскладе.

Соответственно двум способам соединения любых объектов и противоположностей, для построения коинсидентальной теории времени следует выделить два базовых типа темпоральности: проницательное и прилегательное время. По сути они представляют собой дальнейшее прояснение двух типов времени, выделенных Делёзом в «Логике смысла»: эон как проницательное линейное время, бесконечно делящееся на прошлое и будущее — и хронос как прилегательное плоское время вечного настоящего.

Как и большинство современных материализмов, философия Й. Регева в значительной мере отталкивается от наследия Делёза. Составим сравнительную таблицу соответствий между концептами Регева, Делёза и некоторыми социальными явлениями:

Итак, перед нами два ряда соответствий, благодаря чему смысл данных концептов отчасти проясняется. Однако такой расклад противоположностей не схватывает идею совпадения как совпадения противоположностей, их конкретизации — притом данной не только концептуально, но и фактически.

В чём физический смысл концепции совпадения как единства минимального проникновения и максимального прилегания? Представим себе смесь большого количества любых объектов — скажем, молекул нескольких газов — в динамике. Перед нами имеется некий объём, в котором с определённой частотой происходят мириады событий — столкновений движущихся в пространстве частиц, в ходе каковых столкновений частицы либо отскакивают друг от друга, либо взаимодействуют друг с другом, образуя более прочные сцепления. Иначе говоря, множества событий прилегания молекул друг к другу разрешаются в двух направлениях: либо разрыва связи, либо сцепления, представляющего собой переход от максимального прилегания к минимальному проникновению, поскольку при образовании ковалентной или ионной связи между молекулами происходит обобществление электронов, так что электроны и их орбитали, относящиеся к разным атомам, проникают друг в друга, взаимно деформируясь и образуя совозможную конфигурацию. И далее подобные множества событий этих двух типов: создание и разрыв контакта — а также создание и разрыв сцепления — могут перекрываться самыми разнообразными способами в каких угодно сборках.

Более того. Способы соединения и разъединения противоположностей и их носителей могут быть более или менее адекватными, так что мерой развития становится приведение набора соединений и разъединений к лучшему состоянию, подобное сведению различных звуковых рядов в музыкальной обработке. Отсюда название прикладной коинсидентологии — тиджеинг, по аналогии с диджеингом, с той лишь разницей, что диджей сводит звуковые дорожки, а тиджей — темпоральности разных сборок. Полное исследование возможностей коинсидентальных категорий применительно к научной картине мира предполагает задействование их на всех областях существующего знания. Однако такая развёртка выходит далеко за рамки нашей статьи. Вместо этого тезисно обозначим имеющиеся в развитии тиджеинга и коинсидентологии недоработки и перегибы, чтобы те не стали со временем чрезмерными и не похоронили благое начинание в развитии материалистической философии.

Тезисы о противоречиях тиджеинга и коинсидентологии

1. Слабость критики: на сегодняшний день в рамках коинсидентологии и тиджеинга очень слабо развита критическая составляющая. Сильной чертой всего предшествующего материализма был его критический, воинствующий характер. Критика идеологий как форм ложного сознания — магических, религиозных и гуманистических предрассудков, метафизических заблуждений — объективного, субъективного и интерсубъективного идеализма, а также догматического и эклектического материализма — всё это можно встретить в большинстве серьёзных материалистических трактатов. И это не случайно, поскольку материалистическая философия всегда претендовала на связь с наукой и прогрессивной политикой, с научно-технических и социальным прогрессом. Тогда как идеологии и метафизики суть формы затуманивания политического и научного мировоззрения, не позволяющие адекватно воспринимать, познавать и изменять действительность. Политики и учёные, таким образом — естественные союзники философов-материалистов. Тем не менее, в книгах Й. Регева мы не найдём ясной и отчётливой критики ни идеологических, ни метафизических предрассудков. Читатель должен сам додумывать эту критику. Что делает его произведения намного менее полезными, чем они могли бы быть с самого начала. Тогда как присутствующие ссылки на каббалистику, на писания выжившего из рассудка Ника Ланда, на Пелевина и Жижека не добавляют его текстам конкретности, поскольку адекватность в текстах перечисленных авторов присутствует в гомеопатических концентрациях, а для понимания диалектики соединения и разъединения любых сборок единственная глава фейнмановских лекций по физике была бы в тысячу раз полезнее.

2. Недостаточная взаимосвязь с другими материализмами: изнанкой слабости критики является слабая взаимосвязь с другими материалистами, которых в истории философии было более чем достаточно. Начиная с античных авторов — Демокрита, Эпикура и Лукреция; к Аверроэсу и Джордано Бруно; Декарту и Спинозе, прочитанным сквозь призму Ламетри, Гельвеция и барона Гольбаха, к британским материалистам, Марксу и Энгельсу, Бебелю, Плеханову, Ленину, Троцкому, большому числу советских авторов, незаслуженно записанных в «догматики» позднесоветскими ильенковцами, добрая половина из которых перекрасилась в поповствующих идеалистов — взять того же Батищева; из западных материалистов философские наработки Альтюссера, Лакана, Делёза и Гваттари, в особенности — Жака Деррида и Алена Бадью, идут с сохранением той дурной эклектической формы, которая отчасти была присуща самим перечисленным авторам, и которая многократно усугубилась при переносе их в русскоязычный контекст. Отрыв от уже существующей материалистической традиции, вообще, необходим при изобретении всякого нового направления материализма; однако затягивание этого разрыва чревато повторением метафизических ошибок и заблуждений, уже преодолённых ходом развития философии.

Два первые тезиса, очевидно, могут быть представлены как критика, имманентная самой совпаденческой диалектике, как восполнение с точки зрения минимального проникновения и максимального прилегания соответственно. Рассмотрим теперь подробнее прилегательную критику по отношению к конкретным областям интеллектуальной деятельности.

3. Недостаточная взаимосвязь с категориями предшествующей истории философии. Существенным достижением коинсидентологии, как уже было отмечено, является классификация способов соединения и разъединения противоположностей, к которым, по мысли Регева, сводится в конечном счёте вся существующая действительность. Однако для того, чтобы доказать данную гипотезу, необходимо объяснить в новых терминах уже имеющиеся философские понятия. Даже если мы отбросим явно неадекватные и метафизические понятия, такие как мировая душа, бог, свобода воли, брахман и тому подобное, у нас всё равно останется никак не меньше тысячи концептов, с которыми придётся иметь дело всякому материалисту, имеющему достаточно наглости и ума, чтобы сказать нечто новое и существенное в философии. Было бы замечательно, если всё множество существующих терминов удалось объяснить как соединения и разъединения групп соединений и разъединений, происходящих двумя способами — прилегательным и проницательным. Однако данная задача представляется весьма обширной, и не факт, что будет решена. В качестве более вероятного исхода можно предположить, что часть понятий будет объяснена по-новому, часть снята или переформулирована, тогда как значительное число концептов останется в прежнем употреблении. В любом случае наши познания мира от этого только возрастут, так что можно приветствовать любой исход борьбы коинсидентологии за переопределение уже имеющихся понятий и изобретение новых.

4. Недостаточная взаимосвязь с научной картиной мира. Более существенным недостатком тиджеинга и коинсидентологии является слабая связь с достижениями математических, естественных и общественных наук, образующих единую научную картину мира. Возможно, при выработке концептов ссылки на художественную литературу и не только материалистическую, но и метафизическую философию полезны и необходимы. Однако всякая зрелая философия должна показать свою применимость для лучшего, нежели имеющееся, объяснения научных знаний. Так, хотелось бы услышать новые разъяснения явлений как на рубежных областях физики — релятивистских и квантовых эффектов — так и более изученных явлений химической, биологической и социальной эволюции. Иначе говоря, нам нужна новая диалектика природы, которая охватывала бы все существенные законы окружающего мира, объясняя их как частные случаи универсальной онтологии — а в идеале позволяла предсказывать ещё неизвестные явления и законы природы. Учитывая абсолютную бесполезность в этом плане так называемой «философии науки» — то есть англо-американского позитивизма, погрязшего в интерпретации логических символов и субъективных ощущений, намеренно абстрагированных от порождающей их материальной действительности, общей для всех — а также непревзойдённую эффективность советского диалектического материализма, можно надеяться, что коинсидентология как новая форма материалистической диалектики также покажет в этом направлении положительные и масштабные результаты.

5. Недостаточная взаимосвязь с рабочим движением и его политизацией. В отличие от материализма Ламетри и Дидро, Маркса и Ленина, Гваттари и Делёза, тиджеинг и коинсидентология страдают явным недостатком политизации. Хотя таковая заявлена уже во введении к «Коинсидентологии» в виде цитаты Ленина об упрощении классового конфликта для сознательных и вовлечённых в политическую борьбу сознательных рабочих за коммунизм, дальнейшее обсуждение уходит в ризому общеонтологической проблематики, оставляя политику где-то далеко в стороне. Можно предположить, что таково требование метода — абстрагироваться от политики как частной области прикладной онтологии, чтобы решить общеонтологические и общеметодологические вопросы, а вернувшись, решить собственно политические задачи намного быстрее и проще. В таком случае хотелось бы пожелать Й. Регеву и его единомышленникам скорейшего возвращения из концептуальной стратосферы на бренную землю, к практическим вопросам передела собственности и власти в интересах рабочего класса и иных примыкающих к нему групп трудящихся. Так как мы, потребители материалистических концептов, ожидаем от их разработчиков измеримую пользу для нашего кармана — и существенный вред для кармана наших общих врагов, тормозящих общественный прогресс.

6. Избыточная взаимосвязь с искусством и эстетикой. Имеющийся недостаток взаимосвязи с философией, политикой и наукой в проекте Й. Регева компенсируется избыточной взаимосвязью с современным искусством. В рамках чего была разработана перформативная практика k-фитнеса и ряд сопряжённых с ней перформансов и инсталляций, в том числе авангардно-автобиографический фильм «Петухов: Петухов». Само по себе это хорошо — однако перекос в сторону художественной инвестиции при ограниченных силах идёт явно во вред всем остальным возможным направлениям, о чём было сказано выше. Кроме того, опора на художественные источники в ущерб научным и политическим ведёт к включению в контекст обсуждения явных псевдопроблем, например, проблема «экспроприации ядра теологического» («Невозможное и совпадение», стр. 74-89), согласно которой в рамках богословия имеется какое-то существенное рациональное зерно, которое современным материалистам следует извлечь и включить в свою философию, без которого та остаётся ущербной. В качестве основания, из которого умозаключают о существовании такого зерна, приводятся ссылки на обилие верующих в современном мире. Однако данное явление уже было исчерпывающе объяснено двумя авторами, жившими триста и сто пятьдесят лет тому назад: Жаном Мелье и Карлом Марксом. Первый из них указывал на очевидный факт, что религиозные идеи есть дурман для народа, выгодный господствующему классу, и потому насаждаемый при помощи государственного аппарата, что мы видим и по сей день. Второй открыл, что причиной такого положения является неразвитость производительных сил, выражающееся в существовании частной собственности на средства производства, порождающей в массах потребность в бегстве в потусторонний мир от фрустрирующей действительности. А Октябрьская революция экспериментально доказала это: вслед за ликвидацией массового стресса от частной собственности и экспроприацией церковных богатств вера в богов, чертей и прочих барабашек в народе резко пошла на убыль. Вслед за этим резко сократилось количество богословов, «систематизировавших» религиозные заблуждения и придававших им наукообразный вид. Так что сегодня Россия, несмотря на заявления и усилия пропагандистов, является в основном атеистическим обществом. Окончательно же религия и богословие как её систематическое оправдание отомрут вместе с институтом государства и становлением глобального коммунизма, в чём и состоит тайный смысл всех богословских учений. Тогда как отнесение конкретно-политической проблемы по ведомству общеонтологических является существенной ошибкой, которую следует как можно скорее исправить.

Сформулировав эту предварительную критику, следует ли нам сказать: «Исправление проблем и противоречий коинсидентологов — дело рук самих коинсидентологов!» -?

Такая постановка вопроса, несмотря на внешнюю правильность, была бы по крайней мере отчасти метафизической, поскольку не принимала бы в расчёт ту пользу для развития материалистической диалектики, которая может последовать, а отчасти уже последовала из разработки её совпаденческой версии. Тогда как теоретическая практика в настоящем может и должна исходить из развития тенденции в будущем, что можно характеризовать как элементарную и осуществимую форму тиджеинга над социальным временем.

А принимая во внимание имеющиеся на сегодня в коинсидентологии и тиджеинге перекосы в сторону абстракции, ради их исправления имеет смысл обратиться к конкретной проблеме — сведению темпоральностей классического и неомарксизма, вопрос о соотношении которых является ключевым для преодоления кризиса современного левого движения.

Об этом — в одной из следующих статей.

.